Собрание сочинений. том 7.

— Соблаговолите, ваше высочество, пройти здесь, — проговорил Борденав, останавливаясь на последней ступеньке и указывая в глубь коридора.

Там еще толпились кое-кто из статисток. Принц шел позади Нана. В некотором отдалении от них плелись Мюффа и маркиз. Длинный узкий проход между театром и соседним домом представлял собой нечто вроде зажатой стенами улочки, над которой высилась покатая холщовая крыша с прорезанными в ней застекленными окошками. Стены слезились от сырости. Гулко, как в подземелье, отдавался топот ног по каменным плитам. Здесь словно на чердаке сваливали всякий хлам, здесь привратник строгал на верстаке доски для декораций, сюда сносили деревянные барьерчики, которые вечером преграждали вход в театр, чтобы сдержать напор зрителей. Проходя мимо плохо привернутого крана, откуда капала вода, Нана подобрала подол платья, чтобы не замочить его в луже. В вестибюле все откланялись. И Борденав, глядя вслед принцу, пожал плечами и изрек с непередаваемым презрением:

— Тоже прохвост изрядный!

Сказал он это Фошри, которого привела Роза Миньон, желая примирить его со своим мужем. Впрочем, от дальнейших объяснений Борденав воздержался.

Мюффа очутился на улице в полном одиночестве. Принц спокойно усадил Нана в свою карету. Разгоряченный маркиз засеменил вслед за Атлаской и ее статистом, довольный хоть косвенным приобщением к пороку и в смутной надежде, что его тоже не обойдут. Мюффа решил пройтись пешком, голова его пылала как в огне… Умолкло непрерывное внутреннее борение. Все его убеждения, все его верования, сложившиеся за сорок лет, поглотило водоворотом заново начавшейся жизни. Он брел по бульварам, и в стуке запоздалых карет гремело имя Нана; в пляшущем свете газовых фонарей перед глазами его вспыхивала нежными бликами нагота Нана, гибкие ее руки, белоснежные ее плечи, — и он понял, что она уже завладела им, знал, что отречется от всего на свете, все продаст, только бы обладать ею сегодня же, пусть свидание длится всего лишь час. Так наконец пробудилась в нем молодость; плотский голод созревшего подростка в один миг растопил лед аскетизма, внушенного религией, и достоинство, даваемое возрастом.

Накануне граф Мюффа вместе с супругой и дочкой прибыл в Фондет, куда пригласила их погостить на неделю г-жа Югон, жившая в своем имении вдвоем с сыном Жоржем. Посреди большого квадратного участка стоял дом, построенный в конце XVII века, без всяких украшений, зато сад осеняла своим сводом густая листва, журчала вода проточных бассейнов, питаемых соседними ручьями. Сад, тянувшийся вдоль дороги Париж — Орлеан, казался настоящим оазисом зелени, нарушая своими кущами унылое однообразие этого плоского, как ладонь, края, где до самого горизонта тянутся лишь необозримые нивы.

В одиннадцать часов, когда все обитатели дома по второму звонку колокола сошлись К завтраку, г-жа Югон с доброй материнской улыбкой, звучно расцеловав Сабину в обе щеки, произнесла:

— Ты же знаешь, как я привыкла к деревне… Когда мы здесь с тобой вместе, я молодею лет на двадцать… Ну как тебе спалось в твоей бывшей комнате?

И, не дожидаясь ответа, повернулась к Эстелле:

— Надеюсь, и наша крошка тоже хорошо выспалась?.. Поди поцелуй меня, детка.

Завтрак был подан в просторной столовой, выходившей окнами в парк. Хозяева и гости заняли только краешек огромного обеденного стола и сдвинули стулья, чтобы чувствовать себя ближе друг к другу. Сабина, на которую нахлынули воспоминания, весело рассказывала о детских годах; о месяцах, проведенных в Фондете, о долгих прогулках, о том, как она нечаянно свалилась летним вечером в бассейн, о старом рыцарском романе, который обнаружила на полке и читала зимой, сидя у камелька, где жарко пылали виноградные лозы. И Жорж, не видевший графиню уже несколько месяцев, нашел, что она стала очень забавной, даже лицом переменилась; зато эта жердь Эстелла казалась еще более блеклой, молчаливой и неуклюжей.

Завтрак был более чем скромным — яйца всмятку и котлеты, и г-жа Югон, как рачительная хозяйка дома, посетовала гостям, что мясники нынче совсем отбились от рук: что бы она им ни заказывала, никогда ничего толкового не принесут, приходится поэтому все закупать в Орлеане. Впрочем, пусть гости пеняют сами на себя, если им придется довольствоваться скудным столом, — зачем приехали так поздно — сезон уже кончился.

— Это просто неразумно, — твердила она. — Я вас жду с июня, а сейчас уже половина сентября… Да и прежней красоты кругом нет.

Она кивнула в сторону парка, где начинали желтеть деревья и лужайки. День выдался пасмурный — голубоватая дымка окутывала дали, придавая пейзажу сладостно-безмятежную грусть.

— Ах да, я жду гостей, — продолжала она, — тогда нам будет совсем весело… Во-первых, Жорж пригласил двух своих знакомых: господина Фошри и господина Дагне, надеюсь, вы их знаете? Во-вторых, господин Вандевр уже пять лет грозится приехать; возможно, на этот раз и соберется.

— Ну, если мы будем рассчитывать только на господина Вандевра… — смеясь, возразила графиня. — Слишком он занят.

— А Филипп? — осведомился граф Мюффа.

— Филипп просил отпуска, — ответила старая дама, — но боюсь, вас уже не будет в Фондете, когда он сюда приедет.

Подали кофе. Разговор зашел о Париже, и кто-то упомянул Штейнера. Г-жа Югон даже вскрикнула, услышав его имя.

— Какой Штейнер? — спросила она. — Уж не тот ли толстяк, которого я встретила у вас, — кажется, он банкир?.. Что за гадкий человек! Вообразите, купил какой-то актрисе имение на расстоянии всего одного лье отсюда, на берегу Шу, рядом с Гюмьером! Вся округа негодует. Слышали вы об этом, дружок?

— Первый раз слышу, — отозвался Мюффа. — Значит, Штейнер купил поблизости поместье?

Слушая сетования матери, Жорж уткнулся носом в чашку, но ответ графа удивил его, и он поднял голову. Почему граф лжет прямо в глаза? А тот в свою очередь заметил маневры юноши и бросил на него подозрительный взгляд. Г-жа Югон пустилась в подробности: поместье называется Миньота, нужно ехать вверх по течению Шу до Гюмьера, там есть мост, — правда, это удлиняет путь на целых два километра, потому что приходится делать круг; можно перебраться и через реку, но там рискуешь промочить ноги, а то и нырнуть в воду с головой.

— А как зовут эту актрису? — осведомилась графиня.

— Ох, мне называли, — пробормотала старушка. — Помнишь, Жорж, садовник ведь при тебе рассказывал…

Жорж сделал вид, что старается припомнить. В ожидании ответа Мюффа вертел в пальцах чайную ложечку. Тогда графиня обратилась к мужу:

— Если не ошибаюсь, господин Штейнер содержит эту певичку из Варьете, эту Нана?

— Нана, верно, Нана, срам какой! — раздраженно воскликнула г-жа Югон. — Ее-то и ждут в Миньоте, Я все знаю от садовника… Правда, Жорж, садовник говорил, что ее ждут нынче вечером?

Пораженный новостью, граф вздрогнул. Но Жорж живо отпарировал:

— Ах, мамочка, ну что может знать садовник, только болтает зря… А вот кучер уверял, что в Миньоте до послезавтра никого не ждут.

Жорж старался говорить самым естественным тоном, чуть скосив глаза на графа, желая проверить, как тот примет эту весть. Мюффа, видимо успокоившись, снова усиленно завертел в пальцах чайную ложечку. Рассеянно вглядываясь в голубоватую даль парка, графиня будто и не прислушивалась к их разговору и с едва заметной улыбкой пыталась уловить какую-то свою тайную, неожиданную для нее самой мысль; а Эстелла, выпрямившись на стуле, молча слушала рассказы о Нана, и на ее бледном личике девственницы не дрогнула ни одна черта.

— Боже мой, и от чего я так разволновалась, — пробормотала после паузы г-жа Югон с обычным своим благодушием. — Всем жить хочется… Если мы встретимся где-нибудь на дороге с этой дамой, мы просто ей не поклонимся — вот и все.

И когда поднялись из-за стола, старушка снова пожурила графиню Сабину, которая нынешний год слишком долго заставила себя ждать. Но графиня в свое оправдание сослалась на мужа — это из-за него они приехали с таким запозданием; дважды назначали день отъезда, складывали чемоданы, а граф, ссылаясь на срочные дела, в последнюю минуту отменял поездку; потом, когда она уже считала, что поездка вообще не состоится, вдруг решился. Старушка в свою очередь сообщила, что ее Жорж тоже дважды объявлял о своем приезде, но не приезжал и свалился как снег на голову позавчера, когда на него уже не рассчитывали. Этот разговор происходил в саду. Оба кавалера, идя по правую и по левую сторону от дам, молча и степенно слушали их беседу.