Собрание сочинений. том 7.

— Прошу прощения, господа, — произнесла Нана, раздвигая занавеску, — но вы застали меня врасплох…

Мужчины обернулись. Нана и не подумала одеться, а лишь застегнула пуговку на коротеньком перкалевом лифе, еле прикрывавшем грудь. Посетители обратили ее в бегство как раз в тот момент, когда она начала раздеваться, стягивая с себя костюм рыночной торговки. Из заднего разреза панталончиков торчал кончик рубашки. И, поддерживая край занавески, словно готовясь задернуть ее при малейшем признаке тревоги, она так и стояла с обнаженными руками, с обнаженными плечами, с задорно обнаженными розовыми сосками, в том расцвете молодости, который так обаятелен у полных блондинок.

— О, вы меня застали врасплох, никогда бы я не посмела… — бормотала она, улыбаясь с притворно сконфуженным видом, и даже шея у нее порозовела.

— Да бросьте, ведь все считают, что так вы еще красивее! — крикнул Борденав.

Нана снова скорчила невинно-смущенную гримаску юной девочки и, извиваясь, словно от щекотки, повторила:

— Ваше высочество оказали мне слишком большую честь. Прошу, ваше высочество, извинить меня за то, что я принимаю вас в таком виде…

— Это я должен принести извинение за несвоевременный визит, — ответил принц. — Но поверьте, сударыня, я не мог устоять против желания лично выразить вам свое восхищение…

После этих слов Нана уже совершенно спокойно направилась к туалетному столу, пройдя в своих панталончиках среди расступившихся перед ней мужчин. Бедра у нее были очень широкие, так что вздувался батист панталон; грудь она выпятила и, лукаво улыбаясь, кивнула на ходу гостям. Вдруг она дружеским жестом протянула руку графу Мюффа, будто только сейчас его заметила. Затем пожурила его — почему не пришел к ней на ужин. Его высочество изволили снисходительно пошутить над Мюффа, а тот что-то промямлил в ответ, еще ощущая на своей пылающей ладони прикосновение маленькой ручки, прохладной от туалетного уксуса. Граф плотно пообедал у принца, а тот умел покушать и выпить. Оба были немного навеселе, но держались отлично. Желая скрыть свое замешательство, Мюффа решил начать разговор; однако не нашел иной темы, кроме жары.

— Бог мой, как здесь жарко, — начал он. — Как это вы, сударыня, можете существовать в такой температуре?

Разговор несколько минут продолжался в том же духе, как вдруг у самых дверей уборной раздались громкие голоса. Борденав отодвинул дощечку, прикрывавшую решетчатый глазок, совсем как в монастырской келье. Это оказались Фонтан, Прюльер и Боск, каждый держал под мышкой бутылку шампанского, а в руках по нескольку стаканов. Фонтан стучал, орал, что нынче его именины, что он сам купил шампанского. Нана вопросительно взглянула на принца. Ну конечно, само собой разумеется! Его высочество не желает никого стеснять, наоборот — он будет только доволен. Но Фонтан не стал дожидаться разрешения, он ворвался в уборную и, кривляясь, воскликнул:

— Мой не скряга, мой платил шампанское!..

Вдруг Фонтан заметил принца, он и не подозревал о его присутствии в уборной Нана. Он сразу же замолчал и с торжественно-шутовским видом изрек:

— Король Дагобер ждет за дверью и просит разрешения чокнуться с вашим королевским высочеством.

Принц улыбнулся — шутка показалась всем очень милой. Комнатка была маловата для такого количества гостей. Пришлось потесниться: Атласка и мадам Жюль отошли вглубь к занавеске, мужчины столпились вокруг полуголой Нана. Все трое актеров явились в костюмах второго акта. Прюльеру пришлось снять треуголку швейцарского адмирала, потому что высоченный плюмаж упирался прямо в потолок, а Боск в пурпуровом камзоле и в жестяной короне старался устоять на дрожавших, как у всех запойных пьяниц, ногах и приветствовал принца с видом монарха, принимающего в своем замке отпрыска соседнего царствующего дома. Шампанское разлили в стаканы, чокнулись.

— Пью за ваше высочество! — торжественно провозгласил старик Боск.

— За армию! — добавил Прюльер.

— За Венеру! — крикнул Фонтан.

Принц любезно поднял свой стакан, подождал, потом трижды склонил голову, бормоча:

— Сударыня… адмирал… спр…

И залпом выпил шампанское. Граф Мюффа и маркиз де Шуар последовали его примеру. Шутки прекратились, королевскому двору приличествует тишина. С невозмутимой серьезностью обитатели этого мирка под причудливым светом газовых рожков разыгрывали сцену из жизни реального мира, Нана, совсем забыв, что она в одних панталончиках, из которых выглядывает кончик сорочки, играла роль светской дамы, настоящей царицы Венеры, принимающей в своих интимных покоях государственных мужей. Каждую фразу она начинала словами: «Ваше высочество», почтительно ныряя в реверансе, обращалась к лицедеям Боску и Прюльеру, как к государю и сопровождающему его министру. И никто даже не улыбнулся такому противоестественному смешению, тому, что настоящий принц, наследник престола, пьет с фиглярами и чувствует себя как дома среди этого карнавального Олимпа, в этом маскарадном королевстве, в окружении костюмерш и потаскушек, скоморохов и бордельных зазывал. Директор, с увлечением следивший за удачной мизансценой, прикладывал в уме, какие можно было бы получить сборы, если бы его высочество согласился выйти на сцену во втором действии «Белокурой Венеры».

— А что, если мы позовем сюда моих дамочек? — вдруг воскликнул он совсем уж фамильярно.

Но Нана не пожелала. Однако сама она забыла о сдержанности. Ее привлек своей шутовской физиономией Фонтан. Она терлась возле актера, не спуская с него, взгляда, как беременная женщина, которую вдруг потянуло на сомнительную пищу, — даже перешла с ним на «ты».

— Налей-ка, дурачок!

Фонтан снова разлил шампанское в стаканы, и снова его выпили с теми же самыми тостами:

— За его высочество!

— За армию!

— За Венеру!

Но Нана потребовала молчания, властно махнув рукой. Она высоко подняла стакан и крикнула:

— Нет, нет, пьем за Фонтана!.. Сегодня Фонтан именинник. За Фонтана! За Фонтана!..

Чокнулись в третий раз за здоровье Фонтана. Принц, заметив, что Нана буквально пожирает комика глазами, обратился к нему.

— Господин Фонтан, — произнес он с истинно царственной любезностью, — пью за ваш успех.

Его высочество, стоя возле умывальника, не замечал, что полами сюртука вытирает мокрый мрамор. Словно в алькове, словно в тесной ванной комнате, от тазов и губок исходили влажные испарения, одуряюще пахло притираниями, и шампанское примешивало к этим запахам свой остренький, пьянящий аромат. Нана стояла между принцем и графом Мюффа, и при малейшем движении мужчинам приходилось поднимать руки, чтобы не задеть ее бедер или груди. Мадам Жюль хранила чопорно-выжидательную позу, и на лице ее не проступило даже капельки пота. Атласка, которая хоть и многого нагляделась на своем веку, не могла надивиться, как это принц и знатные господа во фраках без всякого стеснения жмутся на глазах у ряженых к полуголой бабе, и решила про себя, что шикарные люди вовсе не такие уж чистюли.

Но тут в дальнем конце коридора затренькал колокольчик папаши Барильо. Заглянув в уборную Нана, он обомлел, увидев, что трое актеров все еще не сменили костюмов второго действия.

— Господа, господа… — забормотал он, — поспешите. В фойе уже дан для публики звонок.

— Ничего, подождут, — хладнокровно обрезал Борденав.

Чокнулись еще раз, но поскольку бутылки опустели, актеры пошли переодеваться. Боск, который ухитрился облить шампанским приставную бороду, снял ее и, лишившись сего благородного украшения, показал присутствующим изможденную старческую физиономию, всю в синеватых прожилках, типичную физиономию спившегося актера. И тут же его пропитой голос донесся уже с лестницы: Боск хвастливо говорил Фонтану, очевидно намекая на принца:

— Ну как? Здорово я его отбрил!

В уборной Нана остались теперь только принц, граф и маркиз. Борденав ушел вместе с папашей Барильо и велел ему перед открытием занавеса предупредить Нана.