Последнее искушение Христа (др. перевод)

Глаза Марфы набухли от слез, а Мария обняла Иисуса за пояс, словно боясь, что его отнимут у нее. Сердце у Марфы заныло так, будто его пронзили острым ножом, но, собравшись с силами, она продолжила:

— И еще, рабби, я хочу сказать тебе одну вещь, а потом я уйду и оставлю вас одних с Марией. Однажды неподалеку отсюда, в Вифлееме Иудейском, жил молодой князь по имени Вооз. Дело было летом, и слуги его, сжав, обмолотив и отвеяв зерно, сложили его на току, справа — пшеница, слева — жмых. Он же улегся между двумя скирдами и заснул. В середине ночи на ток тихо вошла бедная женщина по имени Руфь и опустилась возле его ног. Она была бездетной вдовой, и много горестей выпало на ее долю. Мужчина почувствовал в ногах тепло ее тела, протянул руку и уложил ее рядом с собой… Понимаешь ли ты меня, рабби?

— Да. Продолжай.

— Я ухожу, — поднялась Марфа.

Иисус и Мария остались одни. Взяв циновку и одеяло, на котором были вышиты крест и ласточки, они поднялись на, крышу. Они легли и укрылись тканью, чтобы Господь не видел их, и принялись ласкать друг друга. Вдруг одеяло соскользнуло, Иисус открыл глаза и увидел арапчонка, который сидел на краю крыши. В руках у него была пастушья свирель, и он играл, устремив взор на Иерусалим.

На следующий день вся деревня ходила полюбоваться на нового Лазаря. Арапчонок сновал взад и вперед, носил воду, доил овец, помогал Марфе растапливать очаг, а потом садился на порог и играл на своей свирели. С дарами пшеницы, молока, фиников и меда крестьяне приходили приветствовать странного гостя, столь походившего на Лазаря. Арапчонок всем понравился, его тискали и смеялись с ним, и тот смеялся вместе с вифанцами.

Пришел и слепой старейшина. Протянув руку, он ощупал лицо Иисуса, его ноги, руки, потом покачал головой и рассмеялся.

— Да вы что, совсем ослепли? — закричал он собравшимся во дворе жителям. — Это не Лазарь. Дыхание его пахнет иначе, он иначе сложен, и кости у него крепче. Их и мечом не рассечь.

— Я не Лазарь, — признался Иисус. — С ним все кончено. Меня просто тоже зовут Лазарь, мастер Лазарь, я — плотник. К этому дому меня привел ангел с зелеными крыльями, и я вошел сюда, — он взглянул на арапчонка, который весь трясся от смеха.

Время бежало, словно бесконечная вода, орошая мир. Зерно созрело, заблистал виноградник, оливки налились маслом, гранатовые деревья подарили плоды. Прошла осень, настала зима — у нового Лазаря родился сын. Отдыхая после родов, Мария с бесконечным восторгом взирала на новорожденного.

— Боже, как это чудо могло выйти из моего чрева? Я напилась бессмертной влаги, — повторяла она, — я напилась бессмертной влаги — я никогда не умру!

Шел дождь, стояла темная ночь. Земля распахнулась навстречу небесам, обращая в жижу их избыточное семя. Мастер Лазарь, растянувшись в своей мастерской на стружках среди неоконченных колыбелей и корыт, прислушиваясь к раскатам грома, думал о своем новорожденном сыне и о Боге. Душа его была покойна. Впервые Господь явился ему в образе дитя. Он слышал, как Тот плачет и смеется в соседней комнате, резвясь на коленях матери. «Неужто Господь так близок, — размышлял Лазарь, поглаживая свою черную бороду. — Неужто Его розовые пятки так нежны, и Он боится щекотки? И Его так легко развеселить, этого Всемогущего Бога, человеческой лаской?»

Арапчонок вошел в мастерскую. Сейчас, ночью, пока его не видели женщины, он снова превратился в ангела и прилег, распластав крылья, на стружках.

— Иисус, ты не спишь? — прошептал он в темноте.

Иисус сделал вид, что не слышит, — ему так нравилось отдыхать в тишине, слушая лепет новорожденного. Улыбка расплывалась по его лицу. Как он привязался к этому арапчонку. Сколько тот для него делал бегал по делам, помогал столярничать, а по вечерам, когда дневные труды были закончены, присаживался на порог и играл для него на своей свирели. И слушая его, Иисус забывал об усталости. А когда всходила первая звезда, они все садились за стол, а арапчонок то и дело шутил и подсмеивался над бедной Марфой и ее девственностью.

— В моей родной Эфиопии, — игриво глядя на Марфу, говорил он, — люди не скрывают своих желаний и не терзают свои сердца, как вы, иудеи. Мы честно и открыто говорим о своих страстях и облекаем их в плоть и кровь. Если я хочу съесть банан, кому какое дело, мой он или чужой, я его все равно съем. Если я хочу искупаться, я иду и купаюсь. Если я хочу поцеловать женщину, я целую ее. И наш Бог не наказывает нас за это. Он такой же черный, как и мы, в ушах у него золотые серьги, и он тоже поступает как ему вздумается. Он наш большой брат, а мать у нас общая. Ночь.

— А ваш Бог смертен? — спросила его как-то Марфа.

— Пока жив хоть один чернокожий, он будет жить, — ответил арапчонок и ущипнул Марфу за пышное бедро.

Каждый вечер, после того как гасили лампаду, ангел-хранитель распускал в темноте свои крылья и укладывался рядом со своим спутником. Они шептались тайком от женщин, и ангел давал советы Иисусу на следующий день. Потом снова обращался в арапчонка и отползал на свое место. Но сегодня ему не спалось.

— Ты спишь, Иисус? — повторил он громче.

Иисус снова не ответил. Тогда ангел вскочил, подошел к нему и потормошил за плечо.

— Эй, мастер Лазарь, я ведь знаю, что ты не спишь! Что же ты не отвечаешь?

— Я не хочу разговаривать. Я счастлив, — ответил Иисус, закрывая глаза.

— Ты доволен мной? — горделиво спросил ангел. — Может, ты хочешь чего-нибудь еще?

— Нет, друг мой, нет, — сердце человека налилось теплом. — Какой дурной путь я выбрал для поисков Бога, по какому склону я катился, ударяясь о камни и преграды. Крик мой просто отзывался эхом в горах, и я считал, что это ответ Господа!

— В одиночку нельзя найти Господа, — рассмеялся ангел. — Для этого нужны двое — мужчина и женщина. Ты не знал этого, и я тебе объяснил; и теперь, соединившись с Марией, после стольких лет бесплодных поисков ты, наконец, обрел Его. И теперь ты лежишь во мраке, прислушиваясь к Его плачу и смеху, и ликуешь.

— Это и есть смысл Господа, это и есть суть человека, — сказал Иисус. — Вот путь, — и он снова закрыл глаза.

Вся его жизнь пролетела над ним, и он вздохнул.

— Я бы погиб, если бы не ты, мой ангел-хранитель, — нежно промолвил он, беря того за руку. — Будь всегда рядом со мной.

— Не бойся, так и будет. Я не брошу тебя. Ты мне нравишься.

— Сколько будет длиться это счастье?

— До тех пор, пока я буду с тобой, а ты со мной, Иисус из Назарета.

— Навсегда?

— Что такое «навсегда»? — рассмеялся ангел. — Неужели тебе до сих пор не надоели громкие слова, Иисус из Назарета, громкие слова, неосуществимые идеи, царствия небесные? Неужто даже твоему сыну не удалось излечить тебя от них? — Он стукнул кулаком по полу. — Здесь Царствие Небесное — на Земле. Здесь Бог — твой сын. Здесь вечность — каждое мгновение, Иисус из Назарета, каждое проживаемое тобой мгновение. Их тебе недостаточно? Если нет, так знай же, вечности не будет, — он умолк.

Во дворе послышались легкие шаги, — кто-то приближался, ступая босиком.

— Кто там? — приподнялся Иисус.

— Женщина, — улыбнулся ангел и, подойдя к двери, отпер ее.

— Какая женщина?

— Я уже говорил тебе — ты что, забыл? — погрозил ангел ему пальцем. — В мире есть лишь одна женщина, одна, но с бесчисленными ликами. Один из этих ликов и идет к тебе. Вставай приветствовать ее. Я ухожу, — и скользнув, словно змейка, в стружки, он исчез.