Избранное

— Эта — Аурдни Аурднасона, — сказал он. — А вон и моя хибара!

«Хибара» ничуть не уступала другим коттеджам и выглядела не хуже того добротного дома в Дьюпифьёрдюре, где прошло мое детство. На зеленых воротах висел массивный замок, грозная ограда из колючей проволоки оберегала маленькие цветочные клумбы и молоденькие деревца — березки, рябины и елочки высотой по колено. Вальтоур закурил сигарету и стал выгружать вещи с заднего сиденья — старый портфель с завтраком, два термоса кофе, три или четыре полосатых одеяла из домотканой шерсти, толстые кофты, шарфы, варежки, теплое белье, банки какао и чая и даже несколько восковых свечей, напомнивших мне о рождестве, о доме. Багаж он складывал на траву у ворот, мурлыча какие-то танцевальные мелодии и пуская дым из уголка рта. Я хотел было поинтересоваться, зачем он привез теплые вещи и продукты в пустующий зимой коттедж, но он, вернувшись к машине, сказал:

— Ну и барахла!

В куче «барахла» лежали полурассыпавшиеся картонные коробки и небольшие деревянные ящики с банками иностранных и отечественных консервов: баранья тушенка, всевозможные паштеты, рыбные тефтели, сардины, разные фрукты, фасоль, овощи и даже грибы. Я вытаращил на все это глаза, но мое удивление лишь рассмешило Вальтоура.

— Теща собирается переехать сюда, если немцы начнут бомбить Рейкьявик, — сказал он. — Боится, старая. Немцы, разумеется, не разбомбят дорог, по крайней мере бомбы не будут столь невежливы и не упадут прежде, чем теща водворится здесь!

Мы перетаскали ящики к воротам, туда, где висячий замок крепко сжимал кривым пальцем железные скобы.

— Черт подери! — выругался Вальтоур, похлопывая себя по карманам. — Ну как же я мог забыть у старухи ключи!

Вся его одежда звенела и позвякивала, точно он был ходячей скобяной лавкой. После многократных похлопываний и ощупываний каждого кармана брюк и куртки он, слава богу, нашел огромную связку ключей. Отомкнув замок на воротах и помахивая ключами, как фонарем, Вальтоур сказал, что сперва надо вытащить из чулана оконные ставни — пусть будут под рукой, — а потом, прежде чем заносить барахло, он покажет мне старухину вотчину.

На дверях чулана висел другой замок, мощный и надежный, он уже начал ржаветь, и его заедало. Вальтоур искал какие-то инструменты, гвозди и болты, а я рассматривал старухины сокровища — немалые запасы угля и дров, канистры керосина, бидоны, воронки, банки с краской, молотки, веревки, мотки проволоки, столбы для забора и мышеловки. Из чулана был ход в кухню, но позже я узнал, что двери туда не просто заперты, а еще закрыты со стороны кухни на крюк.

— Вот, милок, тебе бы такую хибару!

Увиденное поразило меня.

— Что? Мне?

— Разве тебе помешало бы выезжать за город на выходные? Собрал бы стройматериала, а он стоит чертовски дешево, сущий пустяк, и построил бы замечательный домишко!

Вальтоур попросил меня выволочь наружу лестницу и несколько огромных ставен, потом сдвинул шляпу на затылок, швырнул окурок в кусты и, тряхнув ключами, быстро зашагал к главному крыльцу, продолжая показывать мне старухины владения. Ключи звенели не умолкая, потому что двери в доме были крепко-накрепко заперты, да и не только двери, но все, где хоть что-то можно хранить, в том числе и два здоровенных сундука, куда нужно было сложить привезенное «барахло». Один стоял в комнате, другой — на кухне. Сундук в комнате не поддавался. Вальтоур пыхтел над ним, обзывал ископаемым и грозился свезти в музей древностей. Тем временем я рассматривал красивый камин, подсвечники и керосиновую лампу, плетеные стулья, стол и диван, резные полки с керамическими воробьями, воронами и куропатками, сухой букет, овчину на полу, картины. Должно быть, приятно сидеть в этих плетеных стульях и читать хорошие книги, в камине потрескивает огонь, а за окном хлещет дождь. Умеючи, возможно, и удалось бы слепить недорогую хижину, мечтательно подумал я. Несмотря ни на что, я уже мысленно видел молодую чету у этого дивной красоты озера, утреннюю зарю и закаты, темную зелень июньской ночи, лунный свет.

— Вот чертовщина! — вздохнул Вальтоур, рванув вверх крышку сундука. — Мне в голову не приходило, что он полон барахла, как и остальные. Ох и теща, попробовала бы сама еще хоть что-нибудь запихнуть в свой антиквариат!

Он принялся рыться в сундуке, насвистывая и покачивая головой.

— Простыни, нижнее белье, чехлы для перин и так далее, — пробубнил он, распрямляясь. — Да, милок, ну как тебе хозяйство?

— Здорово.

— Пошли наверх, — сказал он важно. — Я покажу тебе старухину спальню.

Я поднялся за ним по скрипучей лестнице наверх и подождал на ступеньках, пока он справился с замком. Помнится, это была темная комнатушка со стенами из суковатых досок, а из мебели там стояли только старомодная кровать, зеркало и умывальник, но главное место занимал массивный сундук с выпуклой крышкой и медным замком, расписанный выцветшими розами, с полустертой датой «1878». Не успели мы войти, как Вальтоур толкнул меня, указав пальцем на сундук.

— Здесь она прячет «Хеннесси» и шартрез!

— А что это?

— «Хеннесси» и шартрез?

Мое невежество изумило его. Зачем это я спрашиваю? Шутки ради? Или хочу убедить его в том, что я человек отсталый и не знаком ни с «Хеннесси» — знаменитым французским коньяком, ни с шартрезом — одним из лучших в мире ликеров? Мне давно пора вкусить этого нектара, сказал он, почувствовать аромат южных цивилизаций.

— Погоди, за кофе мы нальем по капле того и другого!

Я пробормотал, что это излишне, но он и слышать не желал о моей треклятой скромности и заявил, что хочу я или нет, а рюмочку-другую выпить придется. Если б еще и теща решилась прокатиться с нами, ведь она, старая, само гостеприимство и вообще создание выдающееся.

— Мне и самому не грех промочить горло за компанию, — сказал он, осторожно отодвигая сундук от кровати, потом стал перед ним на колени и начал пробовать один ключ за другим.

— Еще она прячет здесь херес и белое вино, — продолжал он доверительно, потряхивая ключами. — Напомни мне отнести в чулан керосин и запереть все перед отъездом.

— Она что, увлекается спиртным? — спросил я неосторожно.

— Кто? Теща? — Мое глупое предположение рассмешило Вальтоура. — В жизни не притрагивалась. Только нюхает!

— У нас и так хлопот хватает, так что ради одного меня беспокоиться не стоит.

Вальтоур вставил в скважину очередной ключ и попытался повернуть его. Он хотя и обзывал себя растяпой, но был все же на удивление терпелив. Пить-то, собственно, и не предполагалось, сказал он, по крайней мере так, как пьют в деревне — осушают фляги до дна, но все же он сочтет себя последней собакой, если я так и не вкушу нектара южной цивилизации — «Хеннесси» и шартреза.

— Погоди, голубчик, спешить некуда, — приговаривал он, рассматривая связку ключей, — главное — не суетиться, а испробовать каждый ключ с научной методичностью, начать, к примеру, с вот такого блестящего нахала, а потом перебрать их по очереди, закончив этим верзилой… Я и раньше в них путался, — объяснил он и, взявшись всерьез, отодвинул сундук еще дальше от кровати, уставился на позеленевший медный замок, уперся левой рукой в выпуклую крышку и основательно поработал с каждым ключом. Его терпение и методичность оказались не слишком результативны: вопреки всем стараниям ни один ключ к замку не подошел.

В конце концов у Вальтоура опустились руки.

— М-да, она сняла его со связки! — сказал он как бы про себя, поднялся на ноги и, отряхивая брюки, шмыгнул носом. — Что за человек, не понимаю. — Он резко толкнул сундук обратно к кровати. — Хотел вот угостить тебя рюмочкой, а даже бутылок не показал.

— Ничего страшного, — успокаивал я, медленно шагая к двери. — Не стоило ради меня хлопотать.

Вальтоур немного задержался, мрачно посмотрел на связку ключей, потом еще раз пожал плечами, захлопнул за собой дверь и запер ее.

— Конечно, ничего страшного, — презрительно ухмыльнулся он. — А то бы, глядишь, закутили, наклюкались до чертиков, посуду переколотили, перевернули все вверх дном, да и саму хибару сожгли!