Черный тюльпан. Учитель фехтования (сборник)

– Воспользовались фальшивым письмом от него, да, знаю. Это больше, чем воровство, это кощунство. Если тот, кто это совершил, попадет в руки правосудия, он будет наказан, обещаю вам. Но у вас остается возможность легко возместить эту сумму.

– Каким образом, сир?

– Обратитесь к его семье, вам помогут.

– Прошу прощения у вашего величества, но я не хочу помощи ни от кого, кроме Бога.

– Стало быть, вы намерены так и уехать?

– Если получу на то позволение вашего величества.

– Но на какие средства?

– Продам все, что еще осталось, и соберу несколько сотен.

– И у вас совсем нет друзей, которые могли бы помочь вам?

– Друзья есть, сир, но я не хочу брать взаймы то, чего не смогу вернуть.

– Однако с вашими двумя или тремя сотнями рублей вы едва ли сможете проехать в экипаже хотя бы четверть пути. Вы знаете, каково расстояние отсюда до Тобольска, дитя мое?

– Да, сир, три тысячи четыреста верст, это около восьмисот французских лье.

– Бедная женщина! – император был растроган. – Но вы подумали о физических тяготах подобного путешествия? Оно даже богатым дается трудно. Какой дорогой вы рассчитываете ехать?

– Через Москву, сир.

– А потом?

– Потом? Даже не знаю пока… буду спрашивать… Мне только известно, что Тобольск – это на востоке.

– Но это невозможно, вы безумны.

– Это невозможно, если так угодно вашему величеству, ведь никто не может ослушаться государя.

– Нет, я не стану чинить вам препятствий, остановить вас должны вы сами, ваш разум. Трудности, которыми чреват ваш план, – вот настоящее препятствие.

– В таком случае, сир, я поеду завтра же. Если я не вынесу дороги, он никогда не узнает, что я умерла на пути к нему, и будет думать, что я просто его не любила. Если я погибну, он потеряет любовницу, то есть женщину, за которой общество не признает никаких прав, только и всего. Но если я приеду, тогда, сир, напротив, я стану для него всем. Я буду больше чем женой – ангелом, сошедшим с небес. Тогда мы будем делить страдания на двоих, и каждый из нас станет изгнанником лишь наполовину. Вы видите теперь, сир, что мне нужно к нему, и как можно скорее.

– Да, вы правы, – произнес император, пристально глядя на нее. – Я больше не буду противиться вашему отъезду. Только я хочу приглядывать за вами в пути, вы мне это позволите?

– О сир, – вскричала Луиза, – я на коленях благодарю вас за это!

Император позвонил. Явился адъютант.

– Ефрейтору Ивану было велено прийти сюда? – спросил царь.

– Он уже час дожидается приказаний вашего величества, – отвечал адъютант.

– Пусть войдет.

Адъютант поклонился и вышел. Спустя пять минут дверь снова открылась, и наш старый знакомый ефрейтор Иван, перешагнув порог кабинета, застыл навытяжку, держа левую руку по шву своих панталон, а правую – у кивера.

– Подойди сюда, – строго сказал император.

Ефрейтор сделал четыре шага вперед и молча замер в прежней позиции.

– Ты командовал партией ссыльных, и среди твоих подопечных был граф Алексей Ванинков? – продолжал император.

Ефрейтор, побледнев, утвердительно кивнул.

– Что ж! Вопреки запрету ты позволил ему повидаться со своими сестрами и матерью, в первый раз между Мологой и Ярославлем, во второй – между Ярославлем и Костромой.

Луиза порывалась заступиться за бедного ефрейтора, но император повелительным жестом призвал ее к молчанию; что до несчастного Ивана, его не держали ноги, пришлось опереться на стол. Царь, выдержав паузу, продолжил:

– Таким образом нарушая полученный приказ, ты знал, на какие последствия себя обрекаешь?

Ефрейтор не имел сил ответить. Луиза почувствовала такую жалость к нему, что, рискуя разгневать императора, все же сложила руки и взмолилась:

– Во имя неба, пощадите его, сир!

– Да, да, ваше величество, смилуйтесь! – забормотал бедняга.

– Что ж, я, так и быть, тебя прощаю, уступив просьбе мадам, – указывая на Луизу, продолжал император. – Но с одним условием. Куда ты препроводил графа Алексея Ванинкова?

– В Козлово.

– Ты снова отправишься туда, откуда только что вернулся, и доставишь мадам к нему.

– О сир! – воскликнула Луиза, начиная понимать, к чему вела притворная суровость царя.

– Будешь ей повиноваться во всем, исключая то, что может угрожать ее безопасности.

– Так точно, ваше величество.

– Вот приказ, – продолжал император, подписывая бумагу, на которой была уже и печать. – С ним ты получишь в свое распоряжение людей, лошадей и экипажи. Теперь ты мне отвечаешь за нее головой.

– Отвечаю, ваше величество.

– А когда вернешься, если привезешь мне письмо от мадам, в котором будет сказано, что она добралась благополучно и тобой довольна, станешь квартирмейстером.

Иван бухнулся на колени и, возвращаясь наперекор солдатской дисциплине к своему былому языку простолюдина, возопил:

– Спасибо, батюшка!

Царь протянул ему руку для поцелуя – милость, в коей он не отказывал, по своему обыкновению, даже последнему мужику.

Луиза хотела было преклонить колена рядом с ефрейтором и облобызать другую руку, но император остановил ее.

– Все хорошо, – промолвил он, – вы святая и достойная женщина. Я сделал для вас все, что мог. А теперь да хранит вас Господь!

– О сир, – воскликнула Луиза, – вы для меня само воплощенное Провидение! Благодарю, благодарю! Но я-то, что я могу сделать?

– Когда будете молиться за своего ребенка, – сказал император, – помолитесь и за моих.

Он сделал прощальный жест рукой и вышел. А вернувшись домой, Луиза обнаружила там маленькую шкатулку, присланную императрицей. Там лежали 30 000 рублей.

XXI

Было решено, что Луиза завтра же выедет в Москву, где оставит своего ребенка у графини Ванинковой и ее дочерей. Я получил от Луизы позволение сопровождать ее до второй российской столицы, которую мне уже давно хотелось посетить. Луиза приказала Ивану назавтра же к восьми часам утра раздобыть экипаж.

В назначенный час он был готов. Оглядев его, я с удивлением заметил, что экипаж отменно легок и вместе с тем прочен, а в углу дверной филенки – клеймо царских конюшен. Иван воспользовался правами, данными ему императором, и взял экипаж, который показался ему лучшим.

Луиза не заставила себя ждать. Она появилась, вся сияя. Ведь еще вчера она собиралась отправиться в дорогу без средств, если потребуется, пешком, а ныне она приступала к исполнению своего плана под покровительством царя и ехала со всем комфортом, какой могла обеспечить роскошь. Карета изнутри была вся в меховой обивке: хотя снег еще не выпал, воздух уже стал холодным, особенно по ночам. Итак, мы с Луизой расположились в карете, Иван вместе с кучером уселся на облучок, и мы понеслись, как ветер.

Кто не путешествовал по России, тот понятия не имеет, что такое скорость. От Петербурга до Москвы семьсот двадцать семь верст, то есть около ста девяноста французских лье, но стоит лишь хорошо заплатить вознице, и можно одолеть это расстояние за сорок часов. Тут, однако, надо пояснить, что это значит – хорошо платить возницам в России.

Цена одной лошади – пять сантимов за четверть лье. Это составляет что-то около семи-восьми французских су за перегон. Вот и все, что доставалось владельцам лошадей, а нам даже и беспокоиться об этом не надо было, мы ведь путешествовали за счет императора.

Чаевые кучера не считались обязательными и зависели только от щедрости пассажира. Восемьдесят копеек за перегон верст в двадцать пять-тридцать (иначе говоря, шесть-семь лье) казались ему суммой столь великолепной, что, подкатывая к станции, ямщик непременно кричал еще издали: «Поберегись! С дороги! Я везу орлов!» Это означало, что он считает нужным мчаться со скоростью, присущей полету этих птиц, к разряду которых он причисляет своего блистательного седока. Если же ямщик, напротив, недоволен, а те, кого он везет, заплатили ему мало или не дали совсем ничего, тогда лошади трусят мелкой рысцой, а он, подъезжая к станции, с выразительной гримасой сообщает, что его пассажиры – всего лишь вороны.