Книга о Боге

— Значит, авария в Чернобыле была частью Великой Уборки, которую проводит Бог-Родитель ради Спасения Мира? — спросил, тяжело вздохнув, явно взволнованный Каваиси-старший.

Я хотел было рассказать ему о своей последней беседе с Родительницей, когда она пришла ко мне, только что вернувшись из Средней Азии, из Ирана и Ирака, где была вместе с Богом-Родителем и где, по ее словам, просто ад кромешный.

Но я не смог ничего ему сказать: мне вдруг вспомнился рассказ живосущей Родительницы о тех страшных днях, когда на Хиросиму и Нагасаки сбросили атомную бомбу, вспомнилось, как она содрогалась от рыданий, жалея бесчисленных детей своих, сгоревших заживо, а я, слушая ее, даже не удосужился задать себе вопрос, почему она мне все это рассказывает именно теперь, и просто принял ее слова к сведению.

— Сэнсэй, но раз Бог-Родитель сам проявляет такое беспокойство по поводу атомной бомбы, может, нам не стоит опасаться новых войн? — вдруг спросил Каваиси-младший почти одновременно с отцом, который сказал:

— Сегодняшний разговор убедил нас в том, что Бог-Родитель осуществляет Великую Уборку ради Спасения Мира, а Родительница помогает ему в этом… Так что на один вопрос мы уже получили ответ… Знаете, сэнсэй, когда после долгого перерыва мы встретились с вами в этом саду, я поразился вашей молодости. И это при том, что вам тогда уже исполнилось девяносто. Ведь вы живете творческой жизнью около шестидесяти лет, не так ли? Все эти годы вы без устали писали, причем из-под вашего пера выходила настоящая литература, а не дешевое чтиво. И вот когда, казалось бы, вы написали уже все, что хотели, и можете отдохнуть, вы беретесь за книгу «Улыбка Бога», а едва закончив ее и издав, снова, как в молодые годы, отдаетесь творчеству, и глаза ваши блестят от воодушевления… Это поразительно. Вы пишете, руководствуясь указаниями Бога, и этот наш разговор окончательно убедил меня в том, что вы тоже помогаете Ему в деле Спасения Мира… Я убедился еще и в правильности слов Жака о том, что любимое дело — это талант, дарованный человеку Богом, и если он всю жизнь занимается этим делом, то выполняет свое предназначение… То есть я тоже признал существование великого Бога-Родителя. К сожалению, это случилось поздновато, но ведь лучше поздно, чем никогда… Я моложе вас, к тому же на старости лет обрел такого замечательного сына… Теперь я тоже стану писать по-настоящему серьезные книги, чтобы исполнить роль, уготованную мне Богом. Пусть никто не станет читать мною написанного, но я преисполнен решимости взойти на алтарь и буду до самой смерти писать свои эссе, которые никто, кроме меня, не напишет…

— И правильно сделаешь… — ответил я, а сам смотрел на деревья: воздев зеленые ветки к чистому небу, они славили благодатную Великую Природу. Снизу им вторили цветы: дикие горицветы, лиловая скабиоза, белые лилии… И даже те незаметные безымянные цветочки под ногами… «Может быть, этот маленький садик тоже является частицей рая на земле…» — задумался я, и вдруг мои размышления прервал голос Каваиси-младшего:

— У вас в саду так прохладно. Наверное, потому, что он на вершине холма, который выдается вперед, как полуостров.

— Да, в этом смысле нам повезло.

Тут Юрико, до этого времени молчавшая, робко спросила:

— Сэнсэй, простите, но… эта мозоль на вашем правом указательном пальце, она от ручки?

— А? — И я стал разглядывать свои указательные пальцы — и левый и правый. В самом деле, на правом вторая фаланга была немного искривлена, выгнута вправо.

— Ты считаешь, это от ручки? Раньше я пользовался толстой авторучкой «Монблан», а когда, после трехлетнего перерыва, сел писать «Улыбку Бога», обнаружил, что мне трудно писать старой авторучкой. Я не знал, что и думать, а потом заметил, что у меня просто искривлен палец. Выходит, от ручки?

— Это драгоценное свидетельство ваших шестидесятилетних трудов… Можно взглянуть? Жаль, что нельзя рассказать свекрови о нашей встрече… Представляю, как бы она радовалась!

— Да, я тоже подумал о том, как бы счастлива была Ёсико, окажись она здесь с нами. Ах, если бы она задержалась в мире еще на год!

— Но, отец, мама, как доказал гениальный Жак, пребывает сейчас на небесах, в атмосфере, она покоится в объятиях Бога Великой Природы и оттуда смотрит на нас и радуется. Так что не надо грустить…

— Но в это я все-таки еще не могу поверить.

— Простите, что вмешиваюсь, — решила вставить словечко моя дочь, которая, обслужив гостей, тихо сидела в сторонке на стуле, — госпожа Родительница как-то сказала мне в нашем токийском доме, что хотя моя мать и находится теперь в мире Бога-Родителя, она вместе с нами слушает ее слова и радуется. Мама охраняет и меня, и наш дом, надо бережно хранить в душе память о ней, но предаваться скорби нельзя… Знаете, я часто чувствую ее присутствие, хотя и не вижу. Вы тоже должны в это верить.

Я молча слушал их, переводя растроганный взгляд с одного на другого. Мне хотелось хоть на миг продлить эти драгоценные минуты. «Как прекрасно, — думал я, — когда родные и близкие сидят вот так, в окружении благодатной Великой Природы и ласково, любовно беседуют… Ведь, наверное, это и есть одна из форм той идеальной „жизни в радости“, к которой всегда призывает живосущая Родительница…» И мне показалось, что среди сидящих в саду явственно различимы лица Ёсико и моей жены.

Глава одиннадцатая

Этим летом не было ни дождей, ни туманов, дни стояли прекрасные, и жить на даче было одно удовольствие. Я целыми днями сидел за письменным столом и радовался, что мне никто не мешает: живущие по соседству друзья до сих пор не приехали.

Я с головой ушел в работу над второй книгой, у меня не было времени даже на то, чтобы просмотреть «Вернувшихся из Космоса» — книгу, которую специально для меня прислал из Токио Каваиси-младший. Мне часто звонили со всякими нелепыми просьбами, вроде: «Я прочел вашу „Улыбку Бога“, не можете ли вы дать мне адрес и телефон юноши Ито, о котором говорится в книге».

Звонили отовсюду — из Токио, из Сэндая, из Кансая, с Сикоку… Звонили совершенно неизвестные мне люди, все они говорили, что номер телефона дачи им дали в моем токийском доме. Я всем отвечал одно и то же:

— У меня нет под рукой телефонной книжки, первого сентября я вернусь в Токио, так что звоните числа третьего по токийскому номеру. — И тут же опускал трубку.

Дочь сказала, что она знает и адрес, и номер телефона Ито, но все равно я отвечал всем именно так. Ведь звонившие хотели встретиться не с Ито, а с живосущей Родительницей, а откуда мне было знать, хочет ли она встречаться с ними. Мне казалось, что сначала я должен спросить об этом у нее самой, к тому же меня мучили сомнения — не поступил ли я опрометчиво, указав в «Улыбке Бога» имя Ито?

Дело в том, что в последнее время живосущая Родительница часто просила меня за него.

— Ясиро (то есть Ито), — говорила она, — еще беспомощен, как ребенок, у него слишком много недостатков. Я все время призываю его к тому, чтобы он совершенствовался, развивая в себе смирение духа, и жду, пока он повзрослеет. Прошу тебя опекать его, последи, чтобы он не падал духом и одновременно не допускал в сердце гордыни.

Вот я и боялся, что, если вдруг его начнут одолевать читатели, его юное сердце может не устоять перед искушением и он невольно много возомнит о себе. Потому-то я решил без согласия Родительницы никому не давать его адрес.

На следующий день во время обеда дочь сказала мне:

— Такая хорошая стоит погода, жалко возвращаться в Токио… Может, предупредим сторожа и задержимся здесь еще на несколько дней?

— Но мы обещали, что вернемся через месяц, у него могут быть свои планы… Давай все-таки вернемся первого.

— Но остается всего шесть дней.

— Целых шесть дней. Надо их прожить неторопливо, радуясь каждому.

— Но первого числа дороги всегда перегружены, придется выезжать очень рано, ты к этому готов?

— Конечно готов. Ведь мы на машине, встанем и сразу поедем.