Последние хорошие места

Она похожа на дикого зверька, подумал Ник Адамс. И спит так же. Как бы ты описал ее голову, думал он. Пожалуй, самое правильное — это как будто ей волосы обкромсали на плахе топором. Скульптурная внешность.

Он очень любил сестру, а она любила его чересчур сильно. Но это, думал он, еще придет в норму. По крайней мере должно.

Зачем будить человека, думал он. Как же она устала, если я так устал. Если ничего не стрясется, то мы все делаем правильно: скрыться из виду, чтобы улегся шум и перестал здесь торчать приезжий. Все равно, надо ее лучше кормить. Просто позор, что я не припас ничего вкусного.

Правда, мы много всего взяли. Рюкзак был очень тяжел. Сегодня пойдем за ягодами. Если удастся, хорошо бы добыть пару куропаток. А можно грибов набрать. Надо быть аккуратней с беконом, но ведь есть жир, так что можно и обойтись. Может, все-таки ей вчера мало было. Она привыкла пить много молока и любит сладкое. Не думай ты об этом, все будет хорошо. Хорошо, что она любит форель. Вкусно было. Не бойся ты за нее. Она отлично все съест. Но ты, брат, ее не перекормил. Чем ей сейчас просыпаться, пусть поспит. У тебя масса дел.

Он очень осторожно начал доставать из рюкзака вещи. Сестра улыбнулась во сне. От улыбки смуглая кожа ее скул натянулась, и из-под смуглоты выступил нежный розоватый оттенок. Она не проснулась, и Ник стал готовить все, чтобы развести костер и сделать завтрак. Дров было вдоволь. Он соорудил костерок и на скорую руку вскипятил чай. Ник выпил чай с жадностью, съел три сушеных абрикоса и попытался вчитаться в «Лорну Дун». Но он уже читал ее. В ней не было больше чуда, и он понял, что взял с собой эту книжку зря.

Вчера вечером, сделав лагерь, Ник замочил в банке несколько сушеных слив. Теперь он придвинул их к огню повариться, взял из рюкзака гречневую муку и замесил с водой в эмалированной кастрюльке, чтобы взбить тесто. Банка с растительным жиром была близко.

Он срезал верх у пустого мешочка из-под муки и, завернув начатый брикет, крепко завязал леской. Махоня захватила четыре мешочка из-под муки, и Ник гордился ею.

Ник перемешал тесто, поставил сковородку на огонь и распустил жир, размазав его прикрепленным к палочке куском ткани. Сперва сковородка тускло заблестела, потом начала шипеть и плеваться. Тогда он положил еще жира, аккуратно вылил все тесто и стал смотреть, как оно пошло пузырями и как запекаются края. Тесто поднялось, на нем проявилась фактура, обозначился серый цвет. Только что срезанной палочкой он снял лепешку, подбросил и поймал, перевернув вверх темной поджаренной стороной. Вторая сторона зашипела. Он ощущал вес лепешки и видел, как она подымается на сковородке.

— Доброе утро,— сказала сестра,— Я очень заспалась?

— Все нормально, чертенок.

Подол рубашки закрывал ее загорелые ноги.

— Ты уже все сделал.

— Нет, только что начал печь лепешки.

— Пахнет уже замечательно, да? Пойду умоюсь к ручью, потом приду помогать.

— Не вздумай мыться в ручье.

— А я не бледнолицая, — сказала она, зайдя в шалаш.— Где ты оставил мыло?

— Возле ручья. Там пустая жестянка из-под сала. Масло принеси, ладно? Оно в ручье.

— Я сейчас.

Там было завернуто в клеенку полфунта масла. Она принесла его в банке из-под сала.

Лепешки они съели с маслом и сиропом «Старый сруб» из жестяной банки в виде бревенчатого домика. Верхушка трубы отвинчивалась, и сироп выливался из трубы. Оба проголодались, и вкус лепешек был восхитителен. Масло таяло и, смешиваясь с сиропом, стекало в разрезы. Они съели сливы, выпили сок и потом пили чай из тех же кружек.

— У слив вкус праздника,— сказала Махоня. — Подумай об этом. Как ты спал, Ники?

— Хорошо.

— Спасибо, что укрыл меня курткой. Славная была ночь.

— Угу. Ты всю ночь спала?

— Я и сейчас сплю. Ники, а может, мы здесь останемся насовсем?

— Пожалуй, нет. Ты вырастешь, тебе надо будет выйти замуж.

— Я все равно собираюсь за тебя выйти замуж. Я буду твоей гражданской женой. Я о таком в газете читала.

— Так вот где ты прочла про неписаные правила.

— А как же. Я буду твоей гражданской женой согласно неписаным правилам. А что, нельзя?

— Нет.

— Все равно буду, вот увидишь. Все, что нам надо, это прожить несколько времени как муж и жена. На этот раз им придется уступить. Как с законом о поселенцах.

— Но меня-то ты не проведешь.

— Да тебе деться некуда! Таковы неписаные правила. Я уже сто раз все обдумала. Закажу визитные карточки: Кросс-Вилледж, штат Мичиган, гражданская жена мистера Адамса, и буду раздавать их по несколько штук в год, пока не пройдет достаточно времени.

— Не думаю, чтобы такой фокус сработал.

— Могу по-другому. Пока я несовершеннолетняя, родим одного или двух детей, и по неписаным правилам ты должен будешь на мне жениться.

— Неписаные правила не в том заключаются.

— Я в них малость запуталась.

— Кстати, еще пока неизвестно, выполняются они или нет.

— Должны выполняться,— сказала она.— Мистер Тоу на них очень рассчитывает.

— Мистер Toy может и ошибиться.

— Ну да, Ники, мистер Тоу их почти что сам выдумал.

— Я думал, это его адвокат.

— А мистер Toy их все равно первый начал использовать.

— Не нравится мне мистер Тоу,— сказал Ник Адамс.

— Подумаешь! Мне тоже в нем не все нравится. Но ведь он, правда, сделал газету интереснее?

— Он дает людям новый объект для ненависти.

— Они и мистера Стэнфорда Уайта ненавидят.

— По-моему, они им обоим завидуют.

— Наверно, ты прав, Ники. Так же, как нам.

— Ты думаешь, нам сейчас кто-нибудь завидует?

— Сейчас, может быть, и нет. Мать наверняка решит, что мы, погрязши в грехе и мерзости, бежим от законной кары. Хорошо, что она не знает, что я доставала для тебя виски.

— Вчера я пробовал. Очень хорошее.

— Вот здорово. Раньше я никогда не пробовала красть виски. Правда, хорошо, что оно хорошее? Я уж думала, что у них вообще не может быть ничего хорошего.

— И так я слишком много про них думаю. Хватит о них,— сказал Ник Адамс.

— Ладно. Чем мы сегодня займемся?

— Чем бы ты хотела заняться?

— Я бы хотела пойти в магазин к мистеру Джону и взять у него все, что нам нужно.

— Не получится.

— Знаю. На самом деле, что ты на сегодня решил?

— Надо обязательно набрать ягод, а я должен добыть куропатку, хотя бы одну. Форель есть всегда, но я не хочу, чтобы она тебе надоела.

— А тебе когда-нибудь надоедала форель?

— Нет, но говорят, что она иногда надоедает.

— Мне не надоест,— сказала Махоня.— Щуки могут надоесть, а окуни или форель — никогда. Точно, Ники. Не сомневайся.

— Окуни никогда не надоедают,— согласился Ник.— Даже пучеглазы, которые больше на щук смахивают. А вот веслонос ужасно. Просто страшное дело.

— Меня особенно раздвоенные тонкие косточки злят,— сказала сестра.— Вот рыба, которой много не съешь.

— Мы здесь приберем, я найду место, где сделать тайник для патронов, и тогда сходим за ягодами, а я попробую добыть дичи.

— Я возьму два ведерка и пару мешков, — сказала сестра.

— Махоня,— сказал Ник.— Ты не забыла, что надо сходить в туалет?

— Сейчас пойду.

— Не забудь, ладно?

— Я помню. И ты не забудь тоже.

— Хорошо.

Ник вошел в лес и у подножия большого хемлока под бурой осыпавшейся хвоей спрятал коробку с длинными патронами калибра ноль — двадцать два и пустые коробки из-под коротких. Он уложил на место вынутый им при помощи ножа брикет слежавшейся хвои, сделал насечку на твердой коре дерева так высоко, как только смог достать, и, выйдя на склон холма, спустился к шалашу.

Утро было чудесное, небо высокое, светлое, голубое, пока что безоблачное.

Ник чувствовал себя счастливым рядом с сестрой и думал: чем бы потом ни кончилось, но мы сейчас счастливы и нам хорошо. Он уже твердо знал, что на каждый день дается только один день, и это тот день, который есть сейчас. Сегодня продлится до ночи, а завтра снова будет сегодня. Это было то главное, что он до сих пор смог понять.