Бойня

CASSE-PIPE

Roman

CARNET DU CUIRASSIER DESTOUCHES (1913)

1948

В глубине караулки под абажуром, опершись локтями на стол, сидел бригадир Ле Мейо. Он храпел. В тусклом свете ночника издалека были видны только его усики. Каска сползла на глаза, и под ее тяжестью голова бригадира клонилась вниз... Он еще пытался удержать ее... Он пытался бороться с дремотой... Самое время звонить...

Я долго ждал перед решеткой. Решеткой, по очертаниям которой можно было только догадываться об истинных размерах этой чугунной громадины из страшных пик, торчащих в кромешной тьме.

Я держал в руке дорожное предписание... Время прибытия в нем было указано.

Часовой, стоявший в будке, сам толкнул дверь прикладом. Он крикнул внутрь:

— Бригадир! Это волонтер!

— Пусть этот болван войдет!

Человек двадцать, а то и больше, спали, развалившись на конюшенных соломенных подстилках. Они зашевелились, заворчали. Часовой был еле виден из-за вороха шинелей... торчащие пелерины напоминали соцветие артишока... и еще булыжники мостовой под колесами автомобилей... встопорщенный кринолин. Мне доводилось видеть булыжники с голову величиной... казалось, что ступаешь между...

Мы вошли в берлогу. До одури разило тяжелым солдатским духом. В нос шибало так, что можно было потерять сознание. Сильный едкий запах забивал дух. Это был смешанный запах человеческой плоти, мочи и жевательного табака, и выпущенных из кишечника газов, и еще жидкого остывшего кофе, и лошадиного навоза, и ко всему этому примешивался какой-то запах, еще более тошнотворный, как будто повсюду было полным-полно дохлых крыс. Все это, проникая в легкие, вынуждало задерживать дыхание. Но человек, сидевший у лампы, прервал мои раздумья:

© И. В. Музейник, перевод на русский язык, примечания, 2003

525

— В чем дело, придурок, тебе что, нужно особое приглашение, чтобы начал шевелиться?.. Как зовут, ну!., национальность! Не хочешь записываться своим ходом? Может, прислать за тобой навозную тачку?..

Я хотел подойти к столу, но проход закрывали ноги лежавших на соломе... все эти сапоги со шпорами... носки... Погруженные в глубокий сон, все храпели, завернувшись в свое тряпье. Они лежали сплошной преградой. Я попытался переступать через компанию. Бригадир обрушился на меня:

— Посмотрите-ка на этого недотепу! Барышня'. Никогда не видел такого тупого шпака! Блин! Нам его специально подсунули! Иди же! мудозвон!

Когда я споткнулся о какую-то саблю, вся эта куча тел недовольно заворчала... Кто-то икал, кто-то хрипел. Я им всем перебил сон.

— Заткнитесь, скоты! — заорал Пес '.

Один за другим лежащие приподнялись, чтобы взглянуть на мою рожу, на демисезонное пальто, принадлежавшее на самом деле дяде Эдуарду... Физиономии у всех были красные, багровые, за исключением одной, которая казалась скорее зеленоватой. Все зевали, широко разевая рты. При свете были видны их гнилые кривые зубы, у многих недоставало передних. Некрасивые зубы старых лошадей. Лица с широкими скулами. Эти негодяи ухмылялись, глядя на меня, стоящего перед бригадиром вот так, слегка растерянного, понятное дело.

Они хрипло заговорили все разом, обмениваясь мнениями. Я не понимал, о чем они меня спрашивали... это было какое-то мычание. Бригадиру с трудом удалось развернуть мои бумаги... они все время прилипали к его пальцам... затем прочесть мое имя. Ему еще нужно было вписать меня в реестр... Это был тяжелый, изнурительный труд... Он очень старался.

Целый ряд касок на полке прямо над его головой, с торчащими ярко-красными плюмажами, громадными свисающими конскими хвостами, выглядел впечатляюще.

Бригадир с высунутым от усердия языком все же сумел написать мое имя.

— Дневальный! Эй! Живо пошевеливайся, холера тебя забирай! Эй! Парижанин прибыл! Немедленно к Сержу! Волонтер! Ясно?

1 Пес — солдатская кличка бригадиров (естественно, заочная). Далее в тексте встречаются такие же клички сержанта (Нога или Серж} и старшины {Старшой).

526

> Дневальный приподнялся в глубине соломенного лежбища, пополз по подстилке. Дорогу преграждали дрыхнувшие вокруг, у него не было желания перепрыгивать через них. Ни малейшего. В конце концов ему удалось выбраться наружу, но на ногах он держался с трудом. Он изо всех сил тер закисшие после сна глаза. Он искал свой ремень. Он все время ронял свой палаш Ему ничего не удавалось доделать до конца. Тем не менее он добрался до двери... Он двигался в темноте, переломившись в пояснице, как будто согнутый усталостью... Покой в караулке был нарушен, я потревожил их сон... Я разбудил все стадо...

Впрочем, именно в этот момент ко мне прибыло подкрепление... £ах/Хлопнула входная дверь... Их было не меньше десятка... Они возвращались с обхода... Должно быть, прибыли издалека... и очень быстрым ходом, судя по тому, как они дышали.

— Как там, порядок, на пороховых складах?.. — спросил у них бригадир. — А в конюшнях третьего?..

Они ответили что-то, чего я не понял... для меня это по-прежнему было какое-то невнятное ворчание...

Они поставили свои ружья в пирамиду у стены... Из-за вновь прибывших в крошечном пространстве между столом и стеной образовалась такая давка, что невозможно было сдвинуться с места. Меня зажали в этой толпе зубоскалящих увальней в мокрых накидках так, что пальцем нельзя было пошевелить, тут любой бы задохнулся.

Тем не менее им удалось вылакать одним махом, прямо так, стоя, сначала два литра, а потом еще бутыль.

Они заговорили о каких-то неприятностях, о лошадях, сбежавших из конюшни. Поднялся невообразимый галдеж.

— Блин! мне надо отлить! — крикнул стоявший передо мной. Я мог различить только тряпье, в которое он был плотно закутан. Сам он был практически не виден под своей каской в этой тесноте и темноте.

— Да пошел ты, недоносок!

Это прозвучало как единодушное решение. Он все же захотел пройти и с силой начал проталкиваться сквозь толпу. Он протиснулся уже к самой двери. В этот момент сильнейший пинок подбросил его и вышвырнул к чертям собачьим... Он шлепнулся на булыжник... со всеми своими

1 Палаш — холодное оружие с длинным прямым клинком, вкладываемым в ножны.

527

побрякушками, палашом и остальной амуницией. Послышался жуткий грохот.

— Это и есть тот волонтер?

Вопрос был задан резким пискливым голосом, доносившимся откуда-то с верхнего этажа.

— Смирно! — проорал Ле Мейо.

Я разглядел лицо спрашивавшего... кепи... легкая седина... Унтер-офицер появился из темноты, двигаясь по лестнице вдоль стены. Он спускался, быстро переставляя ноги, ступенька за ступенькой. Те, кто стоял, словно оцепенели, все застыли по стойке «смирно». Были и те, кто еще валялся, продолжая храпеть, на соломе, с ногами, торчащими в проходе за пределами соломенной подстилки. Они были как раз на пути унтер-офицера, и он шел, пиная их сапогами, то справа, то слева. Бац! Бац!.. Ему хотелось взглянуть на меня поближе.

Он вопит, глядя на меня в упор:

— Смирно! Смирно! — В довершение всего он отрыгивает прямо мне в физиономию. — Вот так! — говорит он... Он доволен. Я не шевелюсь.

— Сержант Ранкотт! — представляется он. Я по-прежнему не двигаюсь. Все остальные вокруг гогочут.

— Мейо, у вас бардак на посту! Беспорядок и анархия!

И тут же начинается шквал ругательств и угроз, сопровождаемый сильной отрыжкой. Я не мог хорошо рассмотреть его глаза, этого Ранкотта, из-за коптящей, как головешка, лампы и в особенности из-за надвинутого на брови кепи с каким-то нелепым козырьком вроде веера.

Он повернулся, чтобы взять мои бумаги... Прочел мое имя... При этом снова начал недовольно брюзжать: «М-м-му! М-м-ра!..» Вот так. Застегнул мундир. Должно быть, он дрых в какой-то каморке там, наверху... Он слегка покачивался, изучая вдоль и поперек мои документы, как если бы я пытался всучить ему подделку. Ворчание продолжалось...

Вне всякого сомнения, передо мной была настоящая тупая скотина, на своем веку мне довелось повидать немало подобных мерзких рож, но этот казался идеальным воплощением абсолютного скотства. Его щеки были покрыты сетью багровых прожилок, скулы выпирали так, что, казалось, кожа вот-вот треснет. Его усики с нафабренными острыми кончиками блестели... Он жевал окурок, зажатый в уголке рта... Было ясно, что я действую ему на нервы... Он собирался мне что-то сказать... Он тяжело дышал носом, как собака.