Новый род крупа

Марк Твен

Новый род крупа

Страшное мы переживали время, сэр; ужасная, неизлечимая болезнь — круп свирепствовал между детьми и сводил всех матерей с ума от страха и тревоги.

Однажды я обратил внимание моей жены на нашу маленькую Пенелопу:

— Милочка, сказал я, — мне кажется, не следует позволять ребенку брать в рот этот сосновый прутик.

— Ах ты, Господи! что-ж тут за беда? возразила она, а сама между тем уже собиралась отнять палочку, — ведь женщины не могут снести самого справедливого замечания, не рассуждая, то есть, я хочу сказать — жены.

— Душенька, продолжал я — известно, что сосновое дерево наименее питательное вещество для детского желудка…

Рука моей жены, уже протянутая, чтобы схватить прутик, мигом опустилась. М-сс Мак Вильямс заметно надула губы.

— Вздор, ты всегда всё лучше знаешь. Все доктора говорят, что сосновая смола очень полезна для детей со слабой спиной, а также от страдания почек.

— Ага! извини меня, значит, это недоразумение. Я не знал до сих пор, что ребенок страдает почками и позвоночным столбом и что домашний доктор предписал…

— Кто же это тебе сказал, что у ребенка болезнь почек и позвоночного столба?

— Голубушка, ведь ты сама только что намекала…

— Какие глупости! Я никогда не говорила ничего подобного!

— Но ведь не прошло двух минут, как ты заметила…

— Полно! Ты придираешься к словам. Я хотела только сказать, что не велика беда, если девочка пососет сосновую палку, коли ей это нравится, и ты сам это прекрасно знаешь. Пусть себе сосет, пусть… слышишь ли?

— Ну, и прекрасно, милая. Теперь я понял всю силу твоих аргументов. Сейчас же пойду и закажу две-три охапки лучших сосновых прутьев. Если это полезно детям, то, разумеется…

— Ах, пожалуйста, уходи ты в свою контору и оставь меня в покое. Тебе нельзя сделать самого простого замечания, ты вечно придерешься и пойдешь, и пойдешь!.. Сам не знаешь, до чего наконец договоришься!

— Прекрасно, я ухожу. Но позволь заметить, что в твоих последних словах полное отсутствие логики…

Но она уже ушла, громко напевая, и увела ребенка с собой. Вечером, в обеденный час, она встретила меня, бледная как полотно.

— О, Мортимер, еще новая жертва! Маленький Джордж Гордон заболел…

— Крупом?

— Да, крупом!

— Есть какая-нибудь надежда?

— Ни малейшей! О, Боже, что будет с нами!

Вечером няня принесла нашу Пенелопу прощаться на ночь, девочка начала по обыкновению читать вечернюю молитву на коленях матери. Посреди молитвы, она вдруг слегка закашлялась. Жена моя откинулась на спинку стула, как громом пораженная. Но тотчас же вскочила с места и лихорадочно заметалась по комнате в паническом ужасе.

Первым делом, она приказала перенести люльку девочки из детской в нашу спальню, и сама пошла наблюдать за исполнением приказания, конечно, захватив меня с собой. Люльку проворно перетащили общими усилиями. В жениной уборной была наскоро устроена постель для няньки. Но вдруг миссис Мак Вильямс сообразила, что мы все слишком удалены от младшего ребенка; а вдруг и у него ночью обнаружатся те же симптомы! Она опять побледнела, бедняжка.

Тогда мы снова водворили люльку и няню на прежнее место, а для себя устроили постель в соседней комнате.

— Но что, если к малютке пристанет болезнь от Пенелопы? вздумалось моей жене. Эта мысль снова повергла ее в неописанный ужас. Все мы толпой принялись вторично перетаскивать люльку из детской; но жене всё казалось, что мы недостаточно проворны, и она сама принялась помогать нам с лихорадочной поспешностью.

Мы отправились вниз; но там не было места для няни, а няня могла, по мнению м-с Мак Вильямс, принести неоцененную пользу своей опытностью. И вот мы опять перебрались со всем багажом в нашу собственную спальню и почувствовали великое облегчение, словно застигнутые бурей птицы, которым удалось приютиться в свое гнездо.

Миссис Мак Вильямс сбегала в детскую посмотреть, всё ли там обстоит благополучно. Через минуту она вернулась с новой тревогой.

— Хотела бы я знать, сказала она, — отчего это бэби так крепко спит?

— Да ведь бэби всегда крепко спит, душенька!

— Знаю, знаю; но теперь в его сне есть что-то особенное. Мне показалось, что он дышит так… так… правильно. Ах! это ужасно!

— Милая моя, бэби всегда дышит правильно во сне.

— О, я знаю, но теперь это меня пугает. Его няня так молода и неопытна. Пусть Мария останется там с ним, чтобы быть под рукой, если что случится.

— Это мысль хорошая, да только кто же тебе-то будет помогать?

— Ты поможешь мне. Впрочем, я никому не позволю ни во что вмешиваться в такое время.

Я отвечал, что мне будет стыдно спать спокойно, когда она мучится и трудится у постели маленькой больной всю ночь напролет. Но жена успокоила меня, что это ничего. Итак, старуха-няня ушла на свое обычное место в детскую.

Маленькая Пенелопа два раза кашлянула во сне.

— Боже мой, отчего это доктор не едет? Мортимер, здесь чересчур жарко для ребенка! Открой отдушник поскорее.

Я повиновался и, кстати, заглянул на термометр, втайне удивляясь, — почему это 16-ти градусная температура кажется моей жене слишком жаркой для больного ребенка.

Между тем вернулся посланный в город кучер с известием, что наш домашний доктор болен и лежит в постели. Миссис Мак Вильямс устремила на меня угасший взор и проговорила дрожащим голосом:

— Это судьба. Такова, видно, воля Провидения. Он никогда не хворал раньше, никогда! Это всё потому, что мы не так жили, как следует, Мортимер, — вот теперь и наказывает нас Господь! Наш ребенок уже не поправится. Я никогда не прощу себе этого!

Я заметил осторожно, не желая оскорбить её, что, по-моему, наша жизнь вовсе уж не была так греховна.

— Мортимер! Неужели ты желаешь, чтоб и младшего покарала судьба?

Бедная женщина зарыдала, но сквозь слезы воскликнула:

— Доктор должен был прислать лекарства!

— Разумеется, вот оно. Я только ждал возможности вставить слово…

— Давай его сюда! Разве ты не знаешь, что каждая минута дорога. Впрочем, какая польза в лекарстве, если болезнь неизлечима!

Я возразил, что покуда не погасла жизнь, всё еще есть надежда.

— Надежда! Мортимер, ты рассуждаешь, как новорожденный младенец! Однако на рецепте сказано: давать по чайной ложке через час! Господи, словно перед нами целый год времени! Ради Бога, скорее, Мортимер. Дай столовую ложку лекарства этому бедному, погибающему созданию!

— Но, душенька, и чайной ложки достаточно!

— Не выводи меня из терпения!.. На, на, выпей, ангел мой, родная моя; это гадкое, горькое питье, зато оно полезно моей девочке! Вот так! теперь положи головку на мамино плечо и усни… О, я знаю, ей не дожить до утра! Мортимер, будем давать по столовой ложке каждые полчаса… Ребенку, кроме того, не мешает дать белладонны… и акониту тоже. Принеси сюда, аптечку, Мортимер. Уж позволь мне действовать по-своему. Ты ничего не смыслишь!

Наконец мы улеглись в постель, поместив люльку у самого изголовья жены. Вся эта суета донельзя утомила меня; не прошло двух минут, как я задремал. Миссис Мак Вильямс живо разбудила меня.

— Голубчик, ты закрыл отдушник?

— Нет.

— Ну, так я и думала! Пожалуйста, закрой его. В комнате холодно.

Закрыв отдушник, я немедленно погрузился в сладкое забытье. Но ненадолго.

— Милый, не будешь ли ты так добр, перенести люльку на свою сторону, поближе к отдушнику.

Я исполнил приказанье, но запутался в коврике и разбудил ребенка. Снова я задремал, пока жена убаюкивала юную страдалицу. Сквозь сон я вдруг услыхал, как в отдалении, шепот моей супруги:

— Мортимер, хорошо бы достать теперь гусиного сала; позвони, сделай одолжение.

Вскочив спросонок, я придавил кошку, которая отозвалась громким, жалобным мяуканьем: я хотел ткнуть ее ногой, но вместо того задел за стул.