Возвращение

Элизабет Боуэн

Возвращение

Мистер и миссис Тоттенхем вернулись домой.

На влажном буром гравии аллеи от самого поворота отпечатались следы колес. Стоя на пороге, Лидия Бродбент прислушивалась к затихающему вдали скрежещущему громыханью пустого экипажа, к щелканью задвижки и дребезжанью закрывающихся ворот. У нее за спиной в сумеречной прихожей мистер Тоттенхем зычным голосом командовал размещением багажа, суетившиеся слуги совершенно сбились с ног, а садовник Пор-лок, тяжело дыша и спотыкаясь, взваливал на плечи набитые кофры, цепляясь за перила так, что они жалобно поскрипывали.

Лидия слышала, как миссис Тоттенхем распахнула дверь гостиной и со свойственной ей прытью влетела в комнату, как будто рассчитывая застать кого-то врасплох. Она представила себе, как та негодующе озирается вокруг, и ждала шороха резко раздвигаемых рукой миссис Тоттенхем штор. За шесть недель уединенной жизни Лидия привыкла относиться к дому словно к живому существу. И теперь ей казалось, будто он весь поджался в нервном напряжении, подобно человеку, который старается подавить в себе злость при виде строптивой жены.

– И это все письма, Лидия? Надеюсь, вы ничего не пересылали в Уикли? Порлок, осторожней, краска! Дорогой было ужасно душно, Лидия. Жаль, что вы не заказали экипаж у Биклсфилда. Они у него куда лучше.

Миссис Тоттенхем вылетела из гостиной, смела свои письма со стола и застыла в нерешительности у подножья лестницы.

– Прикажите немедленно подавать чай. Да, сегодня в гостиной. – За открытой дверью призывно мерцали красные блики от огня в камине. – Герберт, Гер-берт!

Мистер Тоттенхем без умолку трещал в курительной. Его лицо сердито уставилось на них из раскрытых дверей.

– А я думала, ты наверху. Порлок весь в краске. Надо было проследить за ним, Лидия! – И она растворилась во мраке лестницы.

Лидия вошла в гостиную и встала у камина, протянув руки к огню. Служанка с зажженной свечой переходила от одного газового рожка к другому, оставляя за собой ряд мерцающих зеленоватым светом огоньков. Снаружи над садом сгущалась непроницаемая ноябрьская мгла. Во мраке неясно проступали угрюмые, расплывчатые очертания молодых деревьев, воздух был пропитан сыростью, тяжелым духом осеннего увядания.

Сегодня так и не удалось побыть с собой наедине. Смутное чувство опустошения и утраты постепенно овладевало ею. Некое хрупкое строение, которое она возвела за прошедшие недели полного одиночества, рухнуло, нечаянно созданная святыня – осквернена. Всеми фибрами души она ненавидела этих захватчиков, посягнувших на собственный дом. Она вновь была не в ладах с самой собой, с тем, что ее окружало. Она неотрывно смотрела на тень от своей хрупкой, долговязой фигуры, зная, что самый близкий ее круг вновь замкнулся в себе, вновь отвергает ее. Вновь, как и прежде, ей предстоит столкнуться с неприязнью Лидии Бродбент, стать предметом ее насмешек, ее беспощадного презрения. «Мы так хорошо ладили друг с другом, когда нас оставили наедине, так дружно и мирно жили, ты, я и наш дом, А теперь мы опять боимся и не любим друг друга».

Мистер и миссис Тоттенхем были совершенно непереносимы. У них не было ни детей, ни чувства юмора – одна диспепсия. Даже причуд и тех не было. В них не было ровным счетом ничего загадочного, ничего трагического или необузданного, ничего смехотворного или нелепого. Они не испытывали друг к другу ни любви, ни ненависти, знали друг про друга решительно все, между ними не было никаких тайн, никакого страха. Начало их брака оказалось глубоко и откровенно несчастливым. У нее был любовник, а он в тихой злобе месяцами пропадал невесть где. Потом любовник бросил ее, а он еще больше разбогател; они вновь съехались, купили особняк «Лавры», оплели себя фальшью и невзгодами, как паутиной, и затаились в ней. Они выезжали с визитами, принимали у себя и пользовались всеобщим уважением. У них на содержании находился взрослый племянник мистера Тоттенхема, их предполагаемый наследник.

– Лидия?

Тонкий голос эхом отозвался в пролете лестницы. Лидия избежала наверх, тихонько постучала в дверь комнаты миссис Тоттенхем и вошла, неслышно ступая по застеленному пушистыми коврами полу. Комната освещалась тусклым желтым светом. Миссис Тоттенхем стояла у кровати, уставившись на конверт и два густо исписанных листка почтовой бумаги, которые она держала перед собой на манер веера негнущимися пальцами, как держат игральные карты.

– Не знаете, мой муж уже забрал свою почту? Он что, не заметил писем?

– По-моему, почта мистера Тоттенхема лежит нетронутой на столе в прихожей. Вы хотели бы что-то ему показать? – Вся их корреспонденция была общей, ничего личного.

– Нет, нет, Лидия. Пожалуйста, закройте дверь. Чай готов? Здесь сквозит, так хочется погреться у камина. Можете распаковать мой дорожный несессер, вон он – на диване.

Теперь опять начнет донимать своими бесконечными поручениями. Лидия уже давно свыклась с ними. И как она могла забыть об этом?

Пока она доставала гребенки и щетки, миссис Тоттенхем вертелась перед зеркалом.

– Пожалуйста, зажгите газ. Терпеть не могу полумрак. – В ее взгляде, обращенном к окну, откуда в комнату через кружевные, цвета пергамента занавески слабо пробивался последний дневной свет, Лидия прочла крайнее раздражение. Чем же она была так взбудоражена, срывая шляпку и приглаживая свои завитые, выцветшие волосы?

Она склонилась к зеркалу; тревожно улыбаясь, она придирчиво выискивала на своем белом, дряблом лице следы былой красоты. Стоя на коленях у дивана и доставая из холщовых мешочков туфли и флаконы, Лидия следила за ней с вялым любопытством.

– Вы видели мою фотографию, – неожиданно спросила миссис Тоттенхем, – когда мне было двадцать пять лет? На шкафу, в плюшевой рамке, неужели не знаете?!

Лидия ответила, что знает.

– Хорошая фотография, правда? Как вы думаете, я похожа на нее сейчас?

– Сходство безусловно есть, особенно учитывая…

– Учитывая что? – Какой у нее резкий голос.

– Ну, изменилась мода, да и… время…

– Разумеется, я не вчера фотографировалась. Сама знаю. Но на вид я гораздо моложе мистера Тоттенхема. Представляете, один джентльмен в Хайдро принял нас за отца и дочь. В самом деле.

Ее голос звучал то безапелляционно, то доверительно, почти просительно. Она говорила все тише, пока не замолчала вовсе.

В комнате сделалось вдруг беспокойно и как-то тревожно. «Бедный, бедный дом, – подумала Лидия. – Твою тишину нарушили, не дав тебе ничего взамен».

– Чай, наверное, уже готов, – напомнила она. Миссис Тоттенхем резко повернулась, и Лидия, к своему изумлению, увидела, что она накрасила губы. На ее бледном, выцветшем лице они горели ярким, жирным пятном.

Миссис Тоттенхем поймала на себе ее взгляд.

– Чересчур, да? – робко заметила она и принялась тереть рот тыльной стороной ладони, пока не размазала помаду по щекам. – С дороги так осунешься, что немножко краски не помешает… самую малость, для настроения. – Оправдания, которые она бормотала себе под нос, предназначались не для Лидии.

Они услышали, как в коридоре гремит поднос с чайной посудой. Лидия потушила свет, и они приготовились спускаться вниз. В полумраке миссис Тоттенхем поймала ее за руку.

– Не говорите мистеру Тоттенхему, что я открыла одно из писем. Я покажу ему все остальные. А это – оно от одного моего старого знакомого…

Хриплый голос звучал просительно – такое ее платная компаньонка слышала впервые.

Из гостиной они увидели, как мистер Тоттенхем несется по траве к дому, поняв по освещенному окну, что чай подан. В его повадках было что-то быстрое и неуловимое. Лидия так и не могла окончательно определить, крадется и мечется он – как преследователь или как преследуемый?

– Гнусный вечер, гнусный, – тараторил он, пересекая заставленную мебелью гостиную. – Объяснялся с Порлоком: сад хуже не бывает, сплошной кустарник. Яблоки он продал?

Этот вопрос он метнул в Лидию, резко повернувшись к ней, но при этом отведя глаза, как будто не переносил ее вида. Поначалу ей казалось, что она ему отвратительна. Она знала, что нехороша собой, но со временем поняла, что он норовит, когда только возможно, вообще ни на кого не смотреть.