Вьетнамский кошмар: моментальные снимки

– Не могу, дорогая…мне нельзя дезертировать, как бы сильно я ни ненавидел эту грёбаную войну. Понимаешь? Это всё, что у нас есть, всё, что когда-либо будет. Это наша последняя ночь. Одна-единственная…

Но Нгуен не хотела понимать. И мне было ясно почему. Я сам не хотел это понимать. Но приходилось.

В ту ночь мы спали, тесно прижавшись друг к другу. Поутру, попрощавшись, я

вернулся на КПП.

Как оказалось, когда я забылся коротким сном, Нгуен пошарила в моём бумажнике. Она не взяла денег, она взяла фотографию, которую подарила мне при первой нашей встрече. Она знала, что больше не увидит меня. Я хранил её фотографию в своём сундучке, чтобы с ним ничего не случилось. Не знаю, почему в тот вечер я взял её с собой. Я завёл себе новый бумажник взамен прежнего, утерянного в Дананге. Мне нечего было положить в него, только увольнительную да это фото. Жаль, что я не сохранил его.

Все эти годы я не могу вспомнить её лица. Помню только её доброту, её детскую душу и ту нежность, с какой она отдавалась мне. Мне хотелось бы знать, что с ней сталось потом, после войны.

В то утро по пути в отдел информации я столкнулся с Дроверсом. Он прихрамывал, один глаз у него заплыл. Когда мы поравнялись, он отвернулся, чтобы не встречаться со мной взглядом.

– Доброго утречка, сержант-майор, – приветствовал я.

Дроверс уставился на меня одним глазом.

– Я занимался любовью с Нгуен всю ночь, сардж. Она сказала, что ты старый и

противный и что у тебя не встаёт, ты понял? – улыбался я.

– Я достану тебя!

– Тогда поторопитесь, мой друг. Завтра я убираюсь отсюда…

"Телевидение перенесло жестокость войны в уют гостиных. Вьетнам был проигран в гостиных Америки – не на полях сражений".

– Маршалл МакЛюэн, канадский теоретик массовой культуры

Неделю я провёл в пункте приёма пополнений 199-ой бригады в Лонг Бине, ожидая направления на новое место службы. Весь прибывающий личный состав, независимо от ВУСа и времени, проведённого в стране, должен был пройти недельные курсы переподготовки по ведению боевых действий в джунглях. Большинство ребят только-только приехали из Штатов.

Мне нравились занятия в лесу. Мы бросали осколочные гранаты и гранаты с белым фосфором, устанавливали мины, изучали методы уклонения от попадания в плен, выживания в плену и побега из плена, долгими часами отрабатывали тактику взвода, приёмы стрельбы из винтовки М-16, а также работали на кухне и несли караульную службу. Кроме того, дважды в день мы пробегали 3-мильный кросс вокруг расположения и ещё укладывали мешки с песком после ужина.

Штаб-сержант прочитал новичкам лекцию о гигиене, сделав упор на важности употребления резиновых изделий теми, кто привык посещать бордели Бьен Хоа, сразу за шоссе, ибо устойчивые к пенициллину штаммы гонореи были обычным делом для Вьетнама.

– И последнее, джентльмены, – говорил сержант, – ласкайте её, играйте с ней, трахайте её…но что бы вы ни делали, никогда не лезьте в неё языком. Во Вьетнаме не принято лезть в манду языком. От азиатской манды ваша башка отгниёт нахрен!

По Вьетнаму ходили истории о парнях, подцепивших неизлечимые формы вензаболеваний и вынужденных уехать, как прокажённые, на Филиппины, в колонию, в полную изоляцию от прочего мира до тех пор, пока не найдут противоядие.

Просто страшилки.

Я знал, что какие-то виды вензаболеваний в Юго-Восточной Азии были чрезвычайно устойчивы к антибиотикам, но никогда не слышал о неизлечимых случаях.

Среди недели у меня появилось немного свободного времени, и я отправился в передовой район бригады, в Кат Лай, переговорить в майором Джоном Литтелом, отвечавшим там за работу подразделения по связям с общественностью. Я рассказал ему, что по военно-учётной специальности я пехотинец, что последние семь месяцев работал в отделе информации ЮСАРВ и что мне бы хотелось получить назначение к нему в отряд, а не в какой-нибудь стрелковый батальон.

– Знаю…я ждал тебя, – сказал Литтел. – Я знаю всё о твоей работе в ЮСАРВ. Мне позвонил Каппеттини и рассказал, что тебя отправляют в действующую часть и что ты не боишься тяжёлой работы.

Майор Литтел заверил меня, что подёргает за кое-какие верёвочки в управлении генерал-адъютанта, чтобы меня перевели в 40-ое подразделение информационной службы в Кат Лай. Когда через неделю появился приказ, я мог убедиться, что он сдержал слово.

Помимо всего прочего, я автоматически был снова повышен в звании до рядового 1-го класса. Каким облегчением было убраться из ЮСАРВ. Впервые за семь месяцев можно было расслабиться и съесть большой завтрак – то, что мне не удавалось в Сайгоне. И не было никого вокруг, кто бы тыкал меня носом в неначищенные бляхи, грязные ботинки, мятую форму и небритые щёки.

Кат Лай находился всего в шести милях к северо-западу от Сайгона в относительно безопасном районе. Но казалось, что со штабом армии его разделяют миллионы миль. Я поселился в палатке с тремя парнями из информационного отдела : капралами Томом Тидом, Джей. Си. Джоунзом и рядовым 1-го класса Джоном Рамсфельдом. У палатки были деревянные пол и стены и брезентовый верх. Внутри неё разместился холодильник, телевизор, магнитофон, радио, складные стулья – и всё равно оставалась масса свободного места.

Мы работали с восьми утра до пяти вечера – на три часа меньше, чем в ЮСАРВ, – если не выезжали на фронт.

Полдня и почти всю ночь шёл дождь. Было душно, грязно и полно насекомых. И всё время поблизости бухали пушки.

К западу и северу о нашего периметра расположилась деревушка Кат Лай, к югу текла река Сайгон, а к востоку лежали рисовые поля.

Земля раскинулась чудесным килтом изумрудно-зелёного цвета, расчерченным во все стороны полосами пальмами-нипа, росших вдоль водных потоков. Здесь было начало дельты Меконга, "рисовой корзинки" Вьетнама.

Война мало повлияла на быт крестьян в Кат Лай и окрестных деревнях. Древний ритм жизни не прервался : непотревоженный и неизменный, он бился так же как и тысячи лет назад. Ранним утром мальчишки выгоняли буйволов из загонов и вели на водопой к реке, крестьяне с утра до вечера пахали поля, босые женщины топтались на рисовых чеках, а их дети ловили рыбу к обеду, тихонько усевшись вдоль каналов под мутным летним солнцем.

Я поймал себя на том, что чаще стал мечтать о доме – о том, без чего приходилось обходиться : о настоящем молоке, горячей воде для бритья, душе хотя бы раз в день, о мороженом, хорошей постели с чистыми простынями и об отдельной ванной комнате с унитазом.

Спустя неделю после того как я поселился в Кат Лай, мы с капитаном Робертом И. Ли, наши офицером по связям с общественностью, который вырос на маленькой ферме в штате Миссисипи, отправились в Сайгон на развоз прессы. Я гордо вступил в отдел информации ЮСАРВ и доложил каждому, включая майора Ганна, что меня не только перевели в отдел общественной информации 199-ой бригады, но и автоматически вернули звание рядового 1-го класса.

Моя звезда на небосводе Вьетнама снова шла вверх. И я не мог дождаться минуты, чтобы сообщить об этой новости моему мстителю, полковнику Уэббу. Я побежал наверх и заколотил в его дверь

– Войдите, – сказал он.

Я вошёл и резво отсалютовал. Он глянул на меня и нехотя отдал приветствие.

– Я сейчас работаю в 40-ом отряде информации, приданном 199-ой бригаде, и не брожу головным в лесу, хоть вы и предрекали. Кроме того, смотрите – я снова рядовой 1-го класса. Я хотел вам первому сообщить об этом…

Уэбб уткнулся в бумаги, словно меня и не было. Я снова отсалютовал и вышел, ухмыляясь.

Приятно наступить на чужую мозоль! Чересчур много влияния и власти для полковника Уэбба.

Он всего лишь старый контрактник-импотент.

Потом я повёз капитана Ли на собрание в ЮСПАО. Поджидая капитана, мы с Тидом решили воспользоваться пребыванием в Сайгоне и поискать девчонок на перепихон.