Под игом

Горный ветер угрюмо выл над дремлющими полями. Листва окрестных лесов шелестела глухо и печально, и шелест ее в ночной мгле казался особенно зловещим. Вся природа, горные вершины, долы и ущелья кругом настороженно вздыхали. Звезды на небе мигали быстро и беспокойно. Время от времени раздавался крик ночной птицы в чаще, потом снова наступало мертвое молчание… Подобный далекому стопу, горный ветер завывал протяжно и уныло над головами лежавших в окопах повстанцев. Этот стон болезненно отзывался в сердцах, и люди вздрагивали и озирались во мраке ночи. Потом снова погружались в беспокойную дремоту, исполненную смутных и страшных сновидений, но то и дело просыпались, дрожа от ночного холода и ледяных лобзаний ветра.

Наконец горластый хор клисурских петухов разорвал тишину и огласил горную глушь своим веселым приветом; это был предвестник зари, золотого солнца, пробуждающейся жизни, праздника природы, обновленной весною.

XXXIV. Утро

Огнянов, как он ни был встревожен, все-таки заснул и спал крепким сном два часа подряд. Говорят, что таким глубоким сном забываются осужденные на смерть в ночь накануне казни. На рассвете Огнянов проснулся и огляделся кругом. Природа тоже пробуждалась ото сна. Все вокруг посветлело. С белесовато-голубого неба исчезла последняя трепещущая звездочка. На востоке небо белело все больше и больше. Багровая огненная полоса протянулась за горными вершинами, напоминая зарево далекого пожара. Прозрачный туман еще стлался в складках Рибарицы, но ее снежная корона уже зарделась, воспламененная утренней зарей… Один лишь Богдан еще был окутан туманной пеленою, и вид у него был холодный и суровый. Но мало-помалу туман рассеялся; все светлее и ярче становились дали; под лазурным небом зеленые горы, леса и холмы радостно улыбались весеннему утру. В лесу пели ранние соловьи.

Огнянов встал, окинул взглядом лежащих в окопах повстанцев, закутавшихся в подстилки из козьей шерсти или в суконные плащи и все-таки дрожавших от холода, и пошел на Зли-дол, чтобы обсудить положение в военном совете.

Скоро он спустился в ущелье и скрылся из виду.

Уже совсем рассвело. Взошло солнце.

На укреплении все уже встали и под надзором десятников принялись за работу — надо было рыть новые окопы, так как ночью сюда пришел новый небольшой отряд, и число защитников увеличилось. Повстанцы немного воспрянули духом. Марчев по секрету рассказал им, что Огнянов произвел рекогносцировку, дошел до окраины Текии и узнал наверное, что сегодня в Бяла-Черкве начнется восстание… Это сообщение немного ободрило повстанцев. У людей поднялось настроение, лица их прояснились, повеселели; некоторые замурлыкали шуточные песни. Свойственный болгарину юмор не замедлил пробудиться… Посыпались насмешки по адресу четверых клисурцев, приговоренных к тому, чтобы расстрелять цыгана.

—

С пяти шагов не могли попасть в Мехмеда!.. Пришлось второй раз стрелять!.. Грешно вам было так мучить горемыку… Подарили ему одну минуту жизни, а эта минута целого века страданий стоит. Он ею все свои грехи искупил, — сказал один повстанец.

—

Черт бы вас побрал! — отозвался другой. — Мученика мы из него сделали. Он теперь в раю возле своего Мохаммеда.

—

Чего врать-то! — возразил третий. — Он теперь у лягушек, — ведь Дичо и Стамен-Ворона бросили его в болото.

Взрыв хохота.

—

Ну и стрелки — с такого расстояния палили, и ни одна пуля не попала! — откликнулся еще кто-то. — Да я с этого места плевком бы в него угодил.

—

Даю голову на отсечение, что вы и не целились.

—

Что правда, то правда, на таком расстоянии и баба не промахнулась бы.

—

Нет, целились, — оправдывался один из четверых.

—

Может, и целились, да зажмурившись.

—

Верно, я зажмурился, но уже потом, когда взводил курок.

Опять смех.

Потом принялись задевать Рачко, насмехаться над его именем.

—

Эй ты, Прыдле, кто тебя украсил таким славным именем? — спрашивал один.

—

Рачко! Ты врешь, это не твое имя! — дразнил его другой. Рачко обиделся.

—

Кто врет? Да спросите хоть Графа.

—

Нет, нет, врешь… докажи, что ты и в самом деле Прыдле…

И насмешник объяснил, какого рода доказательства он требует.

—

А знаете, он вчера принял нас за разбойников…

—

И правильно, — заметил кто-то. — Боримечка его обобрал: вынул у него из торбы ножницы и аршин.

—

Да, да, вынул, правда, из торбы стянул, украл, пакостник, — подтвердил Рачко.

—

А зачем они ему понадобились?

—

Покрошил их, сделал снаряд для пушки.

—

Эх, с такими снарядами мы до Севастополя доберемся!

—

Если наша батарея будет палить не хуже злидольской, ни одного турка в живых не останется! — пошутил кто-то.

—

И клисурское царство будет на веки нерушимо, — смеялся другой.

—

Чего это там машут? — спросил кто-то, посмотрев на восток.

Все обернулись в ту сторону.

Дальние дозоры подавали укреплениям условные знаки, что показался неприятель. В тот же миг двое часовых со всех ног пустились к Зли-долу, чтобы сообщить об этом военному совету.

Не успели вестовые добежать до злидольского укрепления, как со стороны Рахманлари показались два турецких конных отряда, человек по двадцати в каждом. Один отряд ехал по дороге, другой — полем. Повстанцы с волнением ждали, не появятся ли вслед за конницей и другие силы. Но никто больше не появлялся.

Тотчас же два пеших отряда, числом превосходящие неприятеля, спустились с укреплений, чтобы встретиться лицом к лицу с турками. Более крупный отряд был выслан из злидольского укрепления.

—

Кто командует? — спрашивали повстанцы, вглядываясь в командира.

—

Да Огнянов же, не видите разве? — отозвалось несколько голосов.

—

Граф, конечно, Граф, готов побожиться, что он, — сказал Рачко. — Пусть хоть что хочет на себя напялит, все равно я его узнаю… На Карнарском постоялом дворе, хотите верьте, хотите нет…

Но никто не слушал Рачко.

Завидев болгарские отряды, турки на минуту остановились, затем повернули вспять.

—

Жарко им стало, сукиным детям! — радостно заметил кто-то.

—

И сегодня боя не будет.

—

Бяла-Черква, сдается мне, наделала им хлопот.

И под веселый гул разговоров работа на укреплениях снова закипела.

XXXV. Бой

Настал полдень. Солнце было в зените.

На укреплении Огнянова повстанцы поели всухомятку и теперь торопливо запихивали в сумки и торбочки остатки хлеба и другой снеди. Их измученные, пыльные, с неделю уже немытые лица выражали беспокойство. После первого успеха они немного прояснились, но лишь на короткий срок; снова их искажала душевная тревога. Повстанцы знали, что если не сегодня, то завтра обязательно все должно решиться. Предчувствуя, что буря надвигается быстро, они то и дело бросали беспокойные взгляды на восток, где по широким склонам чернели рассыпанные там и сям дальние дозоры.

Солнце пекло нещадно. Справа от батареи, доставленной сюда и установленной еще накануне, Огнянов, только что вернувшийся со злидольского укрепления, обливаясь потом, усердно работал вместе с несколькими повстанцами, — они торопились закончить рытье нового окопа. Как мы уже говорили, военный совет прислал сюда накануне подкрепление — десять человек, и ранее вырытых окопов было недостаточно.