Под игом

И он впился глазами в освещенные окна корчмы, напряженно обдумывая, как ему проскользнуть мимо частых караулов, охраняющих выходы из села.

Он был в турецком платье, хорошо знал турецкий язык, а потому надеялся выбраться без особого труда. Но что пользы, если он только спасет самого себя и вернется на укрепления здоров и невредим?

Бяла-Черква сохраняет спокойствие, а значит, гибель Клисуры неминуема.

Но попытаться уйти в Бяла-Черкву этой же ночью было почти немыслимо: стража на восточной окраине села получила приказ никого не выпускать, — на тот случай, если бы кто-нибудь вздумал дезертировать. Отложить дело до утра и бежать среди бела дня было совсем уж невозможно, да если бы это и было возможно, Огнянов теперь не пошел бы в Бяла-Черкву. Совесть не позволяла ему покинуть ряды защитников Клисуры в столь грозный для нее час… Его отсутствие было бы истолковано как бегство, как подлая трусость… Нет, так нельзя. Но как снестись с Бяла-Черквой? И Огнянов напряженно думал, как найти выход из положения.

Наконец ему в голову пришла одна идея. Он решил попробовать уговорить корчмаря послать завтра одного из своих сыновей в Бяла-Черкву; сын его мог бы для безопасности напроситься в спутники к какому-нибудь турку, идущему в ту сторону, — ведь завтра в К. базарный день.

Эта идея понравилась Огнянову. Правда, осуществить ее было нелегко, но ради такого важного дела стоило и потрудиться и пойти на риск. Да, риск был большой: прежде всего надо было выдать самого себя, доверить свою судьбу не слишком надежному корчмарю.

К счастью, Огнянов знал корчмаря и его семью, так как был когда-то учителем его старшего сына. Это его немного успокаивало.

Огнянов поднялся, вошел во двор через ворота и, приблизившись к оконцу каморки, расположенной в глубине двора и примыкавшей к конюшне, принялся расхаживать взад и вперед под навесом, ожидая, что кто-нибудь из хозяев случайно выйдет наружу. Постучать в окно или в дверь он не посмел из боязни вызвать тревогу.

Долго он там бродил, но никто из домашних не показывался во дворе. Корчмарь и его сыновья прислуживали посетителям. «В каморке, наверное, только жена корчмаря с малыми детьми», — подумал Огнянов и, поборов страх, решился постучать.

Но случай сам пришел ему на помощь. В эту минуту дверь открылась, и на пороге появилась женщина. Огнянов узнал корчмарку. Она направлялась в конюшню с мерой ячменя под мышкой.

Огнянов подошел к ней и проговорил по-болгарски:

—

Добрый вечер, тетушка Аврамица.

Женщина повернулась к нему, удивленная, вернее, испуганная.

—

Не узнаете? — добавил он мягким голосом, чтобы ее успокоить. И поспешил назвать себя: — Огнянов… учитель вашего Нанко…

—

Ужели Граф? — проговорила изумленная женщина и перехватила меру другой рукой. — Но почему ты так?..

Впрочем, она сразу сама все поняла.

—

Заходи, заходи в дом… Постой, дай я сначала подсыплю лошади ячменя в торбу, потом зайдем к нам…

Полминуты спустя Аврамица и Огнянов прошли через тесные сени в темную каморку. Чиркнув спичкой, корчмарка зажгла жестяную керосиновую лампочку, осветив и комнату и гостя.

—

Вон эта дверца выходит прямо в огород, а оттуда, через терновую изгородь можно выбраться на улицу, — шепнула Аврамица, указывая Огнянову на маленькую дверцу, такую низкую, что человек мог выйти через нее, только согнувшись в три погибели. — Это я на всякий случай, если понадобится… А что же ты здесь делаешь? — спросила она.

—

Я шел из Клисуры в Бяла-Черкву. Тосун-бей встретил меня за Текией и велел повернуть назад.

Огнянов считал себя обязанным ответить полной откровенностью на оказанный ему радушный прием. Да иначе он и не смог бы ничего добиться.

Аврамица сострадательно смотрела на него.

—

Ох, бедные клисурцы, сколько им придется горя хлебнуть!.. Ведь вся эта орава прямо на них прет…

—

Клисура погибнет, тетушка Аврамица, от нее останется только пепел… Я старался спасти ее, но, к сожалению, никак не могу пробраться в Бяла-Черкву.

—

А что же ты стал бы там делать?

—

Поднял бы восстание, а вслед за Бяла-Черквой поднялись бы и другие окрестные села. Тогда Тосун-бею пришлось бы убраться восвояси.

—

Порази его господь, этого черномазого! Но что ты сейчас-то собираешься делать? — снова спросила Аврамица, которая никак не могла понять, чего, собственно, нужно Огнянову от нее.

—

Ваш Нанко дома?

—

Дома.

—

А Кузман?

—

И он тоже.

—

Где они?

—

В корчме, с отцом, прислуживают посетителям, да и приглядывают за ними: а то как бы эти звери не стянули бы чего.

Огнянов задумался.

—

Нельзя ли завтра послать кого-нибудь из твоих сыновей, Нанко или Кузмана, в Бяла-Черкву?

Мать смотрела на него в недоумении. По ее лицу пробежала тень беспокойства.

—

Он может отправиться туда с каким-нибудь знакомым турком, — продолжал Огнянов. — Завтра в К. базарный день, а рахманларцы ходят туда торговать.

—

Страшно, учитель!..

—

Когда идешь с турком, страшного ничего нет. Ведь в той стороне все тихо и мирно… Никто его и пальцем не тронет.

—

А зачем ты хочешь послать его туда?

—

Чтоб он отнес письмецо одному моему человеку и сейчас же — назад… Завтра к полудню он вернется домой.

Тут Аврамица вспомнила первые слова Бойчо и поняла, с каким поручением он хочет послать ее сына в Бяла-Черкву. Она озабоченно нахмурилась.

—

Знаешь что, учитель, об этом надо бы отца спросить.

—

Умоляю тебя, тетя Аврамица, ничего не говори дяде

Авраму… Не можешь ли ты как-нибудь тайком вызвать сюда Нанко? Мне надо с ним повидаться.

Огнянов знал, что его бывший ученик обожает своего учителя и всякую его просьбу выполнит беспрекословно.

Лицо

корчмарки стало суровым.

—

Нет, нет, этак не годится; без ведома Аврама нельзя.

—

Но дядя Аврам его не отпустит!

Было ясно, что корчмарка, сначала так тепло принявшая Огнянова, теперь стала остерегаться его. В голове ее мгновенно промелькнула мысль о тысяче опасностей, которые будут грозить ее сыну, если он отправится в Бялу-Черкву. Этот странный, этот страшный человек внушал ей какой-то ужас. Она уже раскаивалась, что сразу же не попросила его уйти, и беспокойно озиралась по сторонам. Но ее доброе сердце не допускало и мысли о предательстве.

Огнянов заметил ее смятение. Он понял, что с нерешительной и слабой женщиной нельзя говорить о таких серьезных вещах. Время шло, а ему надо было подумать о том, как бежать отсюда. И он решил как можно скорее добиться толку.

—

Тетушка Аврамица, покличь-ка на минуту дядю Аврама. Я сам с ним поговорю.

У Аврамицы отлегло от сердца.

—

Пойду шепну ему на ухо, а ты стой тут и не забывай про дверцу. Если почуешь на дворе что-нибудь недоброе, беги…

И она вышла.

XXXII. Аврам

Огнянов остался один. Он решил и с Аврамом говорить начистоту. Приходилось целиком довериться этому человеку — будь он честный или нечестный. Но задачу необходимо было выполнить хотя бы ценою сотни таких жизней, как его жизнь. К тому же Огнянов рассчитывал на то, что все-таки Аврам болгарин: он может отказать, но выдать — не выдаст. Услышав негромкие шаги в сенях — шаги одного человека, — Огнянов понял, что это идет Аврам, и спокойно стал у двери.