Де Рибас

— Из крепости их много убежало! И со Слободки. Тикали, аж пятки сверкали. Пан полковник приказал ударить, а как мы ударили, они аж сели! Некуда им бежать было.

Рибас обратился к стоявшему рядом капитану Люберху:

— Карл Иванович, снеситесь с Воейковым. Пусть уводит солдат и казаков с берега.

Офицеры в недоумении переглянулись: неповоротливому Люберху что-то поручают? Но генерал запомнил лицо капитана, когда он взбирался по лестнице, и теперь был уверен: этот человек исполнит приказ с толком.

— Кто с флагом на башню взобрался? — спросил он у офицеров.

— Сандерс.

Лифляндец чинно поклонился Рибасу и гордо отвернулся. Что ж, победителей не судят. Двух дежурных офицеров генерал послал к подходившим частям Гудовича, чтобы не вышли к берегу. И вовремя: турецкий флот, закончив свой маневр вправо, начал обстрел побережья. Но и Трубников успел снять батарею Меркеля с перешейка, артиллеристы установили орудия почти у кромки берега и началась дуэль. По огням Рибас насчитал на турецких судах больше пятидесяти орудий. У Меркеля было четырнадцать, но стрелял он так отменно, так прицельно, что турецкая флотилия попятилась из залива, а два судна получили такие серьезные повреждения, что спустили флаги и пошли к берегу.

— Встречайте гостей, господа офицеры! — весело сказал генерал и обратил внимание на то, что турецкие суда да с большим трудом выходят из залива. Теперь ему отчасти стала ясна причина отсутствия эскадры Войновича: в открытом море разыгрался нешуточный шторм. На берегу он не ощущался.

Верхами прискакал генералитет — Гудович, Безбородко, Шереметьев, Мекноб. Рибас встретил их в воротах замка, коротко доложил Гудовичу обстоятельства ночного боя. I — Поспешил, но победил, — мрачно сказал Гудович. — Ну да победителей не судят.

Шереметьев и Мекноб поздравили Рибаса. Илья Безбородко старательно отводили глаза. Наедине он сказал Рибасу:

— Я в отчаяньи. Пропадать все лето под Очаковым, ожидая дела и не участвовать в нем… — он выругался.

— Отчего же Гудович не послал вас к маяку, как я предлагал?

— Этот старый пень… — он снова выругался.

— Досадно, — посочувствовал Рибас.

— Сколько времени упущено!

— Я напишу Попову, чтобы он похлопотал о вашем переводе к войскам на Днестр, — предложил Рибас.

Тем временем явились Меркель, Воейков, Чепега и Белой вместе с донскими сотниками. Все докладывали об отличившихся в деле. В доме паши Рибас написал рапорт, велел писарю снять копию и подал рапорт Гудовичу. Тот бегло просмотрел написанное и сел писать свой рапорт Потемкину. Спустя получас Гудович показал Рибасу этот рапорт.

Далее Гудович упомянул многих, участвовавших в деле, о которых писал в своем рапорте и Рибас, но еще отметил усердие графа Безбородко и бригадира Шереметьева.

— Тут есть неточности, — сказал Рибас. — Целых знамен взято семь и еще два флага. Вы не упомянули о восьмистах ядрах. И пушек взято двенадцать, а не восемь.

— Это мелочи, — отмахнулся Гудович.

— Да, но глазное: вы не отметили ни одного из моих казаков.

— Они есть в вашем рапорте, — недовольно отвечал Гудович. — Князю я пошлю и свое и ваше донесение. С кем послать?

— С Трубниковым.

Эту честь капитан заслужил.

Присутствующие генералы дружно и уничижительно заговорили об адмирале Войновиче. Рибас переждал брань: сухопутные никогда не поймут, что такое море. Потом сухо заметил:

— Ветер на море был норд-ост.

— Что же с того? Войнович позорно отсиделся под Очаковом! Надо непременно написать князю!

— Норд-ост — это буря, — сказал Рибас, но его не стали слушать:

— Легкое волнение под дождем! Для Войновича и штиль — буря!

— Нет, — возражал Рибас. — На берегу буря не ощущалась.

Но положа руку на сердце Рибас признавался себе: будь он на месте Марка Войновича, то рискнул бы пожертвовать двумя-тремя судами — команды спаслись бы на берегу — но привел бы флот под Хаджибей.

Праздник Воздвижения креста Господня войска отметили получасовой пальбой. Отец Захарий отслужил молебен. В греческой кофейне на форштадте Рибас купил несколько бочек вина, и в полках усердно поднимали тосты за господина генерал-майора.

Последующие дни Гудович кропотливо писал дополнения к первому рапорту, делал представления на офицеров, участвовавших в штурме. Попросил Рибаса написать еще один, более подробный отчет. Генерал Мекноб как-то вечером пришел на берег залива, где Рибас готовил суда для посадки в них батальонов, чтобы плыть к Днестру, и весело сказал:

— Оказывается, генерал Безбородко первый герой Хаджибея!

— Как так?

Мекноб видел последний рапорт Гудовича у писаря. Илья Безбородко теперь открывал список наиболее отличившихся в деле. Были добавлены и отец Захарий, и даже писарь Бородин. Казаки отмечались вскользь. Рибас возмутился, да еще вернувшийся от Потемкина обласканный и награжденный капитан Трубников подлил масла в огонь:

— Генерал Попов велел передать вам, что вашего рапорта его канцелярия не получала.

Рибас вскочил в седло своего донца и ближним оврагом поскакал к крепостному замку, где расположился штаб Гудовича. И только отсутствие генерал-поручика, готовившего войска к отправке в Аджидер, избавило его от стычки с Рибасом. Вернувшись к флотилии в каюте бригантины генерал-майор велел адъютанту сыскать копию со своего первого рапорта князю, которую четырнадцатого сентября оставил у себя. Перечитав ее, Рибас обнаружил некоторые неточности. Они были извинительны его тогдашним состоянием упоения победой, но он все-таки подчеркнул сомнительные места, а Базилю Попову написал: «Так как мне говорят, что вы не получили ни одного из моих рапортов, и так может случиться, что вы их еще не скоро получите, я осмеливаюсь прислать вам копию с моего рапорта. Все, что подчеркнуто, соврано; остальное справедливо. Когда вы его прочтете, прошу вас, мне возвратить, я не имею другого».

А в рапорте генерал-майор помимо прочего сообщал:

5. Зимние каникулы

1790

Сентябрь выдался на редкость урожайным на успехи. Кроме Хаджибея, были взяты Каушаны и Аккерман. Тридцатого сентября в день памяти Священномученика Григория и в день своих именин Григорий Потемкин осматривал Аккерманские бастионы и нашел их «зело сильными». Полковник Чепега в очередном поиске вместе с атаманом Платовым занял Паланку.