Пионеры Вселенной

Он подумал, обмакнул перо в чернила и, поставив цифру «I», начал писать:

«Небольшие аэростаты с автоматическими наблюдающими приборами, без людей, до сих пор поднимались только до высоты не больше 20 верст». Поставив точку, он передохнул и стал доказывать, что аэростаты совершенно непригодны для достижения больших высот: «Чтобы аэростат поднялся на высоту 27 километров, он должен занять объем (увеличиться) в 50 раз!..» А фантастическое увеличение объема аэростата неизбежно повлечет за собой создание гигантской оболочки, на поднятие которой ушел бы весь запас газа…

Доказав несостоятельность аэростатов для завоевания больших высот, Циолковский разбил «теорию» гигантских пушек, способных якобы забросить в небо снаряд с приборами. Он писал четко, уверенно: «… Одного громадного усиления тяжести совершенно достаточно, чтобы оставить мысль о применении пушек к нашему делу.

Вместо них, или аэростата, в качестве исследователя атмосферы предлагаю реактивный прибор, то есть род ракеты, но ракеты грандиозной и особенным образом устроенной. Мысль не новая, но вычисления, относящиеся к ней, дают столь замечательные результаты, что умолчать о них было бы большим грехом».

Он остановился, положил ручку и, встав, прошелся по комнате. Потом снова сел к столу и решительно дописал абзац:

«Эта моя работа далеко не рассматривает всех сторон дела и совсем не решает его с практической стороны – относительно осуществимости; но в далеком будущем уже виднеются сквозь туман перспективы, до такой степени обольстительные и важные, что о них едва ли теперь кто мечтает».

Поставив точку, Циолковский поднялся и весело воскликнул:

– Отлично! Начало есть! Теперь дело пойдет. Теперь я знаю, что делать дальше…

Он распахнул окно и стал жадно вдыхать свежий ночной воздух, пропитанный запахами весны, дыханием пробуждающейся жизни…

3

Погожие солнечные дни с легким весенним ветерком, несущим запахи вешнего леса, бодрили, радовали, влекли к вдохновенному труду. После занятий в училище Циолковский садился за статью и упоенно работал. А когда уставал, накидывал крылатку и уходил в поля, в дальний лес…

Как-то, поработав часа два, он вышел на улицу и увидел на скамейке у ворот белокурого голубоглазого юношу. Он смущенно держал в руках какое-то угловатое сооружение, завернутое в старый, выгоревший платок.

«Да ведь это же Андрюша Стрешнев», – узнал Циолковский и шагнул навстречу.

– Андрюша, ты что тут сидишь?

– Я к вам, Константин Эдуардович… Знаю, что работаете, поэтому и дожидаюсь…

– А что это у тебя в платке? Папа что-нибудь прислал?

– Нет, я сам… Я строю машину и вот пришел посоветоваться.

– Вот как? Интересно… Заходи, посмотрим твою машину.

Циолковский провел паренька в комнату, притворил дверь.

– Ну, показывай, что ты там смастерил?

Андрюша снял платок и поставил перед Циолковским крылатое сооружение, похожее на большого белого жука.

– Вот, Константин Эдуардович, посмотрите, годится ли на что-нибудь… Это я делаю аэролет.

– Аэролет? – переспросил Циолковский, удивленно рассматривая «белого жука», сделанного из дранок, проволоки и толстой белой бумаги.

– Да. Я так назвал потому, что моя машина состоит из аэростата и самолета.

– Самолеты, насколько мне известно, только строятся, но еще ни один из них не поднялся в воздух.

– Вот поэтому я и решил их объединить с аэростатами, которые летают.

– Оригинально и смело, – улыбнулся Циолковский, – а как же ты этого думаешь достичь, Андрюша?

– Я прочитал вашу книжку о цельнометаллическом аэростате, который будет приводиться в движение воздушными винтами.

– Да, это правильно. Так что же?

– А еще я читал Лилиенталя про его планеры. И читал про самолеты, которые тоже будут летать благодаря моторам и винтам.

– Так, так, – поощрительно кивнул Циолковский, – и что же ты надумал?

– Я решил… я пробовал делать планеры и самолеты с винтами… они не могут долго держаться в воздухе.

– А как же ты их запускал?

– Винты делал из жести, а тягу – из красной резины. Крутились здорово… Я залезал на крышу и пускал в сад… А потом с горы тоже.

– И что же, летали твои самолеты?

– Вначале кувыркались, а потом я придумал большие хвосты – стало лучше… Но все же далеко лететь не могут.

– И тогда ты решил делать аэролет?

– Да. Я достал большой бычий пузырь, высушил его и поместил в середину корпуса самолета, наполнив дымом. Вместо одного сделал два винта.

– Так… сообразительно поступил. И что же получилось?

– Запускал с горы. Летел дальше. Но, по-моему, дым плохо держит… Пришел к вам… Помогите водородом надуть.

Циолковский внимательно осмотрел «аэролет», поднял на руке, не тяжел ли? Попробовал закрутить винты и глаза его радостно заискрились.

– Ты молодец, Андрюша. Твой замысел очень хорош. Ты аэростат, точнее, дирижабль снабдил крыльями и придал ему вид самолета… Смело и остроумно. Ну, а где же у тебя будут помещаться люди?

– Люди? – спросил Андрюша… и улыбнулся смущенно: – Так ведь это же, Константин Эдуардович, не настоящий аэролет, это лишь игрушка.

– Нет, Андрюша, это не игрушка, – серьезно сказал Циолковский. – Это не игрушка, а модель, и очень талантливая модель настоящего аэролета.

– Так ведь никто же не делает аэролетов… Я это так придумал.

– Ты, Андрюша, к этому делу должен отнестись серьезно. У тебя талант! Талант настоящего изобретателя. Да. Уж я-то об этом могу судить… Когда кончишь гимназию, что будешь делать?

– Учиться дальше. Я поеду в Ригу к родным и поступлю в политехнический институт. Я люблю технику.

– Это хорошо бы. А как родители?

– Папа и мама одобряют. Уже списались с родными. Только дедушка не хочет меня отпускать.

– Тоскует… тоскует по Коле. Я знаю. А что, есть известия от Николая?

– Последний раз писал из Тюменского острога.

– Да, жалко Николая… Я очень его люблю. Ну, ничего… еще год-другой, и вернется. А ты, ты, Андрюша, правильный выбрал путь. Надо учиться! Новый век безусловно будет веком техники. Чтоб преуспеть, надо многое постичь. Я вот был лишен возможности поступить в институт, и до сих пор на меня смотрят как на самоучку… А это так горько!..

Циолковский снова взглянул на Андрюшин аэролет и взял его в руки.

– А с этой штукой мы поступим вот как. Ты оставь ее у меня. Как закончатся экзамены, приходи. Попробуем наполнить пузырь водородом и испытаем твой аэролет в полете. Согласен?

– Конечно! Я очень, очень благодарю вас, Константин Эдуардович, – воскликнул Андрюша.

– Маме и папе – сердечный привет! Приглашай их к нам. Будем очень рады…

Когда Андрюша ушел, Циолковский направился за город и долго гулял на опушке старого леса, думая о детях.

«Какие хорошие ребята у Стрешневых. Коля – смелый, самостоятельный, целеустремленный. Хотя с ним и случилась беда, но он непременно выбьется на дорогу. В нем есть энергия, сила! А Андрюша! С виду такой тихий, застенчивый. А какой умница! Ведь придумал машину, которой могут позавидовать опытные изобретатели. О, если ему знания и опыт – он многого достигнет! И в кого пошел? Ни отец, ни мать не выказывали склонности к изобретательству… А у нас ни один не пошел по моим стопам.

Игнат, правда, подавал надежды и мог быть хорошим математиком, но к изобретательству его не тянуло. Я из-за своей вечной занятости совсем не занимался им. Может, следовало его приучать к мастерству, заинтересовать наукой? Нет, он как-то уединялся, избегал разговоров со мной. И Саша тоже. Уж к нему-то я, кажется, всей душой. Часто беседую, пытаюсь увлечь, а он словно чужой. Замкнут, неразговорчив. Всегда мрачно настроен и чужд науке. Его ничего не интересует, ничего не влечет. Игнаша хотя много читал. А этот – нет! Кончит гимназию и будет учительствовать где-нибудь в глуши…

А Ваня? – о нем и говорить не стоит. Совсем больной. Даже в училище не стали держать.