Державный

— Понятно, — вздохнул Ваня.

— Ничего тебе не понятно ещё! С возрастом поймёшь, когда дети великого князя с тебя самого семь шкур драть станут.

— А я им не дам семь шкур! Ни одной не дам! — воскликнул сын.

— Посмотрим, какой ты у меня будешь.

В молчании проехали ещё одну версту. Тут мальчик спросил:

— Вот я одного не понимаю. Ты говоришь, он Антиох. Но разве он не верит во Христа-Господа, как мы верим?

— Ничуть, — мгновенно, не задумываясь, отвечал Андрей.

— Ничуть?! — удивился Ваня. — Он что же, язычник?

— Точно, — кивнул Горяй. — Язычник и есть. Токмо притворяется христианином, а сам не верит ни в какого Христа.

— Ну ты уж… — робко промолвил Борис Васильевич.

— А что? — вспыхнул Горяй, — Разве не так? Успенский храм он, гляньте-ка, возвёл новый! Ну и что? А чьими руками? Веницейского муроля? Знаем мы этого веницейского муроля. Поганец он, спроси любого москвича — ни к исповеди, ни к причастию не ходит, поклоняется истукану Мамоне вместе с боярином Гришкой, великокняжьим любимцем, коего и прозвище Мамон. А кого он из Новгорода привёз да в новом Успенье протопопом поставил? Попа Алёшку, о котором говорят, что он тайно Святой Троицы не признает. Слыхано такое?

— Я что-то в первый раз слышу, — покачал головой князь Борис.

— Ну и зря! Ах, ну да! — вспомнил князь Андрей. — Ты же пьяный спал, когда я во Пскове со старцем новгородским, не помню, как его звали, разговаривал. Андросом, кажется… Есть такое имя Андрос?

— Сдаётся мне, нет такого, — усомнился Борис Васильевич.

— Ну Бог с ним, — махнул рукой Горяй. — Главное то, что он мне поведал об этом Алёшке-попе, коего и Алексием язык не повернётся назвать.

— А что он поведал? — спросил отрок Иван Андреевич.

— А вот что. Незадолго до того года, когда была Шелонская битва, в Новгород вместе с князем Михайлом Олельковичем из Литвы приехали какие-то жиды-шмойлы во главе со своим мудрецом-чернокнижником по имени Захарий Хуил-Дурсис.

— Прямо так и Хуил? — усмехнулся князь Борис.

— Хуил! Именно так — Хуил-Дурсис, — твёрдо уверил князь Андрей. — Эти жиды-шмойлы принялись в Новгороде сеять свою жидовскую ересь, учить, что нет ни Святыя Троицы, ни души, ни рая, ни ада, Христа-Господа не было, и вообще ничего нет, кроме бездонных чёрных дырок, которым и следует молиться. А! Кажется, не Дурсис, а Дырсис, потому что дырам молится.

— Это ты сейчас придумал, — снова усмехнулся Борис.

— Вовсе не придумал, а припомнил! — обиженно ответил Андрей. — Не перебивай! Стало быть, эти жиды-шмойлы много умов помутили в земле Новгородской. Сказывают, даже Марфа Борецкая у них уроки брала. Попутно они и колдовству учили. А про дыры говорили так: «Кто от Христа и Святые Троицы отречётся, а в дыры уверует, тому из недр земли будет приходить несметное богатство. Священные книги читать не следует, а надо поболе изучать книжество потаённое, запретное, которого многая много развелось у латин и немцев. У фрягов опять же». Вот почему Иван-Антиох столько фрягов к себе понавёз. Да к сыну своему, Ивану Ивановичу, поставил лекаря Леона, который тоже есть выходец из тех жидов-шмойлов, хотя его и из Венецка-города привезли. А Алексей, протопоп нынешний Успенский, сию проклятую науку от Захарии перенял полностью. Вот какого теперь протоиерея на Москве чтят! И все, кто вокруг Ивана вертится, давно уже не Христу-Господу поклоняются, а бездне дырявой, которая есть ад, где сидит враг рода человеческого.

— Батюшка, а как дырам молятся? — спросил Иван Андреевич.

— Очень просто, — в возбуждении от собственного рассказа отвечал его отец. — Вертят в земле дыру и говорят в неё наши же молитвы, только задом наперёд. Вот попробуй «Отче наш» задом наперёд проговорить. У тебя не получится, а они уже давно умеют. А кроме того, это я уж от другого человека слышал, нерусь Сонькина давно уже под Москвой и в иных местах роет, ищет, где есть те самые бездонные дыры, о которых учил жид-шмойла Захарий. Якобы их в Венецке и в Риме, да и повсюду там в латинах, давно откопали и поклоняются им, а у нас до сих пор святую веру Христову блюдут и дыр не знают. И все, кто есть на Москве нерусский, все теперь от этих дыр без ума, ищут их. Да и русские тоже, которые с ума посходили. Кажется, даже нашли уже и молятся туда задом наперёд. И Сонька, и Антиох, и муроль веницейский, и даже Андрей Иваныч Бова, ибо он тоже из фрягов али из немцев. Всем заправляют поп Алёшка да книжник Федька Курицын, который для них нужные ересные книги переводит. А с ним брат Федькин — Волк.

— Волк? — удивился Ваня.

— Имя такое, — пояснил Андрей Васильевич и тотчас приврал: — Они же все имена себе новые придумывают, чтобы только не называться именами святых. Любопытно бы знать, какое себе Антиох выбрал. Чего не знаю, того не знаю, врать не стану. А вот Софья, как я слышал, требует, чтобы её называли Волчицей. Ибо на самом деле она давно уже не жена Ивану, а тайная супруга Волка Курицына.

— Да не сплетни всё сие? — снова усомнился князь Борис.

— Не сплетни! — твёрдо заявил Андрей Горяй. — Сам прикинь — сколько лет не могла морейская ведьма детей Ивану родить, а как с Волком спуталась, так её и прорвало, волчицу мерзкую. И Васька, и Юрий — от Волка у неё. И они не Васька и не Юрий, а Волчонок и Бирючонок. Третий народится — Аукой назовут.

— И верно, — согласился Борис Волоцкий, — то она неплодная, неплодная была, а то вдруг заплодилась.

— Вот, — довольный тем, что брат с ним соглашается, сказал князь Андрей. — Так что, когда закончим войну с Ахматом, не миновать нам идти со своими полками на Москву да изгонять из Москвы нечисть поганую. Страшные времена наступают. Колеблется на Руси Церковь Христова. Только в наших уделах и сохраняется ещё дух православный.

— В обители-то у Иосифа нам что рассказывали, — кивнул Борис.

— Правильно, — поддержал Андрей, вспоминая, как монахи говорили об ужасных видениях, посещающих игумена Иосифа. Мол, на Москве ставят трон Антихристу, и зижителей этого трона Иосиф даже уже по именам знает.

За разговором они подъехали к такому месту, где с их дорогой соединялась слева другая дорога, и по ней ехало десятка два всадников, сближаясь с Андреем, Борисом и Ваней, которые двигались во главе своего основного войска. Приглядевшись к одному из наездников, Андрей Васильевич узнал в нём того самого дьяка Фёдора Курицына, о котором недавно шла речь. А когда ещё ближе подъехали, увидел и брата его, Ивана-Волка, а также муроля Аристотеля.

— Легка нечисть на помине, — сказал он, скрипнув зубами.

— Здравы будьте, князья светлые! — крикнул дьяк Фёдор, кланяясь братьям-князьям, не сходя с седла.

— Здорово, коли не шутишь, — угрюмо ответил Андрей Васильевич. Встретившиеся Ивановы люди вызывали в нём столь сильное отвращение, что он вмиг почувствовал, как по жилам течёт не кровь, а уксус. Курицыны со своим отрядом, разумеется, пропустили Андреево и Борисово войско, остались ждать, чтобы пристроиться в пятки. С одной стороны, это было проявлением вежливости, но с другой — чёрт их не знает, вдруг да нападут сзади?

Так и стояла в глазах нахальная рожа дьяка Фёдора. А какая великолепная была сбруя на его коне — нагрудник, изукрашенный золотыми бляшками с финифтью, татарское седло, а иод седлом — ковровый чепрак, который и в лютую зиму не всякий боярин имеет для покрытия крупа любимого коняжки. А сам-то каково одет, дьячишко дерзкий! Шапка такая, что по ней судить — не Андрей Васильевич князь удельный, а Курицын.

Князь Горяй подъезжал к Кременцу, всё больше и больше распаляясь на своего старшего брата, государя Ивана Васильевича.

Глава тринадцатая

МОКРЫЙ КУРИЦЫН

— Значит, вы, маэстро, всё-таки полагаете, что существует некий Высший Разум? — сказал дьяк Фёдор, глядя на то, как мимо проезжает довольно значительное войско строптивых братьев великого князя. Разговор с Фиораванти, о котором он так долго мечтал, наконец-то состоялся сегодня, по дороге из Боровска в Кременец. Молчаливый фрязин впервые разоткровенничался, признался, что не верит в Бога в общепринятом смысле, но верит в нечто, что всё же мешает миру превратиться в хаос. Беседа велась на смешанном русско-итальянском языке, поскольку Курицын не владел в совершенстве языком Петрарки, а Фиораванти до сих пор путался во многих русских словах и понятиях. Но в основном они друг друга понимали правильно.