Последние хозяева кремля. «За кремлевскими кулисами»

Воспользовавшись тем, что укротительница была на похоронах бывшего директора Московского цирка Асанова воры проникли в ее квартиру и похитили все драгоценности. А среди них и то знаменитое ожерелье, в котором некогда блистала одна из родовитый гостей, приглашенных на открытие новой штаб-квартиры страхового общества ’’Россия” на Лубянке в конце минувшего века.

Чурбанов отхлебнул пива. Кража, конечно, значительная, но почему ею заинтересовалось КГБ? Почему Андропов настаивает, чтобы дело передать ему? Для первого заместителя министра внутренних дел Юрия Чурбанову это не только было уязвлением профессиональной гордости. Он смутно чувствовал, что тут таится что-то еще... Продолжая раздумывать над этим, муж Брежневой стал одеваться.

Одеваться решили и на Большом Каретном. Галине сегодня надо было вернуться к приезду мужа.

Андропов позвонил домой и сказал, чтобы к обеду его не ждали.

Дело закручивалось. Он потер от удовольствия руки и опять уткнулся в бумаги. Материалы дела свидетельствовали, что в краже драгоценностей Бугримовой замешан некий певец-стажер Большого театра Борис Буряце. „Странная фамилия, вроде клички, — машинально отметил Андропов. — Зовут же его все Борис Цыган”. Из дела следовало, что он действительно цыган, стажирующийся в оперной группе театра.

Тридцатичетырехлетний Цыган жил в большой кооперативной квартире, которая, судя по имевшимся в деле описанию и фотографиям, походила на средних размеров музей. Стены ее были увешаны редкими иконами и дорогими картинами. За пристрастие к драгоценным камням ему дали еще кличку „Бриллиантов”. Он был сдержан, умен и хитер. Пить предпочитал шампанское.

Но самое интересное было не это. Имелись сведения, что он — любовник Галины Брежневой. Вот это уже была настоящая удача. Он опять, как всегда, когда был доволен, потянул одной рукой пальцы другой, ожидая хруста. Неплохое расследование провел Цвигун. Даже не ожидал от него такого. Как только он дальше себя поведет? Ведь допрашивать придется Брежневу!

А Цвигун ломал голову. С одной стороны, родственные связи и лояльность по отношению к Брежневу. С другой стороны, приказ шефа продолжать следствие. Он знает, что дни генсека сочтены и что Андропов метит на его место. Но ведь Брежнев еще жив. И кто знает, сколько еще врачи сумеют удерживать его на этом свете.

Черненко, когда ему стало известно о деле с бриллиантами, в отличие от Чурбанова сразу понял, какую опасность оно представляет.

Не составляло большого труда связать его с делом Медунова и с тем, что месяц назад произошло в Ленинграде. В его памяти еще свежо было то, что он увидел в доставленном ему декабрьском номере журнала ’’Аврора”.

Поначалу это выглядело совсем безобидным, но чем дальше читал Черненко, тем яснее сознавал, что опубликованный в журнале рассказ ’’Юбилейная речь” — ядовитая сатира на Брежнева.*

Автор рассказывал о некоем старом писателе, который ко всеобщему удивлению даже и не думает умирать, а все продолжает писать, хотя все думают, что его давно уже нет в живых.

В этом писателе легко угадывался Брежнев, наградивший сам себя Ленинской премией за свои литературные опыты. Под опубликованном в ’’Авроре” опусом стояло имя: ’’Виктор Голявкин”. Черненко, принявшему это имя за псевдоним, доложили, что в Ленинграде действительно есть такой автор, любящий писать всякие заумные вещички. В том, что читал Устиныч, ничего заумного не было. Все было ясно. Кому-то нужно было, чтобы подобная штука появилась как раз тогда, когда праздновали брежневское 75-летие. Сам редактор журнала на себя такую ответственность не возьмет. Романов? Может, это он в отместку за полученный им два года назад выговор за то, что на свадьбу дочери взял из специальных хранилищ Эрмитажа драгоценнейший фарфоровый сервиз. Одни говорили, что директор Эрмитажа согласился выдать знаменитый салатово-золотой арабесковый сервиз работы Рашета, некогда изготовленный для Екатерины Второй. Другие же утверждали, что видели на столах сине-золотой Юсуповский сервиз. Как бы то ни было, но после изрядных и обильных возлияний, когда гости не могли уже отличить салатового цвета от синего, они начали, как это и полагается по старинному обычаю на свадьбе, бить посуду.

К своему удивлению Романов увидел, как сидевший рядом один из высоких чинов КГБ, грохнув тарелкой о паркет, закричал: ”На счастье молодым!” Примеру его последовали остальные гости, и скоро паркет покрылся осколками драгоценного фарфора. Ленинградский наместник не обратил на это особого внимания. Однако возгласы ”На счастье!”, как показали последующие события, счастья Романову не принесли. То, что гости расколотили музейный сервиз, получило широкую огласку. Политбюро пришлось вынести Романову выговор.

Обращение с государственными ценностями, как со своим имуществом, для советских руководителей дело привычное. В двадцатых-тридца-тых года они бесцеременно распродавали сокровища Эрмитажа. Затем стали сбывать на Запад иконы и старинную утварь. А, отправляясь с визитом во Францию, Брежнев в качестве подарка тогдашнему французскому президенту Помпиду прихватил серебряный самовар, сделанный в виде петуха.

— А у нас их было всего два, — рассказывала мне со слезами на глазах музейная хранительница.

* Вернувшись к событиям двухлетней давности, Черненко пришел к заключению, что сейчас нападать на Брежнева Романову нет никакого смысла. Судьба власти решалась не на берегах Невы, а в Москве. Месть? Черненко слишком хорошо знал своих партийных собратьев. На бессмысленный и ничего не дающий выпад Романов не пойдет. Следовательно, рассуждал Черненко, не спеша, чтобы не затруднять больные легкие, прохаживаясь по кабинету, Голявкин понадобился кому-то другому. Он вернулся к столу и написал столбиком: ”Аврора”, Медунов,бриллианты”. Посмотрев, он обвел написанное кружком. Все стало понятным. Это были звенья одного плана. Задуманного кем? Он снял трубку и набрал номер телефона Суслова. Задыхаясь и временами выдерживая долгие паузы, он с волнением говорил Суслову о том, какими последствиями грозит дальнейшее расследование. Брежневу придется уйти. Вся с таким трудом возводимая Сусловым партийная пирамида попросту рухнет.

— В выигрыше останется не партия, а КГБ, — зная, как зацепить слабую сторону ’’серого кардинала”, заключил Черненко.

Положив трубку, он смял лежавший перед ним лист бумаги и бросил его в корзину.

Когда Суслов позвонил Андропову и потребовал прекращения дела о бриллиантах, тот как раз разглядывал аккуратно разглаженный лист бумаги, на котором рука Черненко обвела круг, заключив в него слова ’’Аврора”, Медунов и бриллианты. Хитрый ’’кучер” разгадал его план. Возражать ’’серому кардиналу” он не стал и сделал вид, что соглашается с ним. *

18 января 1982 года вошедший в кабинет Цвигуна помощник обнаружил первого заместителя председателя КГБ с простреленной головой. Самоубийство? — возможно. Убийство? — тоже возможно. И то, и другое на Лубянке — дело привычное. Доводов как в пользу первого, так и второго варианта — достаточно. Цвигун мог не захотеть продолжать дело, в котором оказалась замешана дочь его давнего друга и родственника, а так как Андропов на этом настаивал, то терзаемый угрызениями совести генерал решил» покончить собой. Бывает. Совесть иногда просыпается и у тех, кто давно забыл о ее существовании. Его могли заставить покончить с собой... Однако отнюдь не неправдоподобна и версия, что генерала могли убрать как препятствие в большой игре, ставка в которой — Кремль. Во всяком случае это не была скоропостижная смерть от разрыва сердца, как об этом писалось в некрологе.

Андропов еще раздумывает, как поступить дальше, а Суслова порш-жает удар, и 25 января он умирает.

Через четыре дня на Красной площади проходят похороны этой зловещей личности, столь тщательно оберегавшей спокойствие правящих империей, как огня боявшейся как бы чего не вышло, если будет нарушен установленный порядок, чеховского Беликова, достигшего вершин власти. В этот момент миллионы телезрителей могли видеть бессвязно бормотавшего слова прощания Брежнева, которого самого через десять месяцев принесут сюда. Пожалуй, именно со смерти Суслова начинается медленное, но неотвратимое умирание Брежнева. Человек, стоявший неподалеку от него делает все, чтобы случилось это как можно скорее. Он один знает о том, что происходит в эти минуты на другом конце Москвы. Незадолго до того, как тело Суслова начали выносить из Колонного зала, из ворот Лубянки вырывается несколько автомобилей и устремляется по московским улицам. Через несколько минут они останавливаются возле дома в Каретном ряду, где жил Борис Цыган.