Рабы

—

Так, — ответил Садык. — Понял. Но если колхоз все-таки создадут. Тогда что?

—

Тогда иди в него. Прикинься овцой, но будь волком. Где можешь, там мешай им. Мешай всей работе!

—

Этого я не смогу. Я с семи лет работаю. Как же это: пойти па работу и не работать? Нет, так я не могу.

Покашливая, кто-то вошел в прихожую и там шаркал туфлями, снимая их.

Бормоча молитву, в комнату вошел мулла.

Хаджиназар и Садык почтительно встали, приветствуя его. Мулла, не ожидая приглашения, прошел вперед, сел на почетном месте у жаровни и прочел молитву.

—

Я ходил к Шахназару, шел назад и надумал…

—

Сейчас я вернусь! — перебил его Хаджиназар. Он вышел в прихожую и крикнул:

—

Науруз! Принеси скатерть и чай.

—

Как, у вас работники? — спросил мулла, когда бай вернулся. — Последнее время от дурных работников много огорчения у хозяев.

—

А их у меня нет. С тех пор как вышел указ заключать с ними договоры, я не стал их держать. Поэтому при реформе мне ы землю оставили. Не всю, но достаточно.

—

А кто ж у вас работает? В поле и по дому?

—

Вы спрашиваете про Науруза и про Хамида? Так ведь это братья моей жены. В мире только от смерти нет лекарства. Вы в нашей деревне недавно, поэтому кое-чего не знаете. Когда власть предложила заключить с работниками договоры, — я их прогнал. И хоть я совсем старик, взял себе в жены бедную девушку, — у нее есть два брата, а земли нет. Ну, вот они и работают на нас. За работников их не считают, плату за работу они не берут, работают за хлеб-соль. Вот ведь как.

— Ваше счастье, что старшие жены приняли молодую. А то вам не сладко бы пришлось: ведь власть запретила старым жениться на молодых и вторую жену брать запрещено.

—

Мои жены хорошо знают: я уж старик. От новой жены им убытка не будет, а польза есть, — они целые дни спокойно сидят, а молодая ведет хозяйство.

Принялись за чай.

—

Вы сказали, что шли от Шахназара Юлдаша?

—

Лучше б не ходил. Рассердил он меня. Спрашивает: «Ну, отец, что новенького на свете?» Я ему отвечаю: «колхоз». А он опять: «А когда у нас колхоз будет, тогда что будет?» Я отвечаю: «Если бога не боитесь, устраивайте колхоз». А он: «Бог к колхозу отношения не имеет». Я ему: «Пророк не разрешал колхоза». А он: «Так ведь при пророке колхозов не было, как же он мог разрешать или запрещать то, чего никто тогда не знал». Я ему: «Знаменья есть… В России в колхозах сгорел весь урожай. Скот с голоду дохнет. В Гиждуване тоже земля расступилась и поглотила колхозников». А он сперва рассмеялся, потом рассердился: «В России бог урожай не сжег и скота не морил. Жгли богачи да подталкивали их попы. А жгли потому, что нет у них силы остановить рост колхозов, не смогли убедить крестьян, так начали хлеб жечь, а скот травить. А вы — на бога! А про гиждуванцев врете вы. И сами знаете, что врете. И вранью этому семилетний ребенок не поверит. И в доме у меня этого вранья чтоб не было. Вставайте-ка, да и вон отсюда. Вон! Чтоб духа вашего тут не было!» Так и выгнал. Хоть бы земля расступилась, чтоб мне лицо в ней спрятать. Меня словно огнем ожгло. Пот выступил. Я еле встал и убежал. Вот и пришел к вам. Что ж вы скажете? Что это такое?

—

Поехали бы в Гиждуван. Там заодно с колхозниками и вас бы поглотила земля вместе со стыдом вашим, — засмеялся Хаджиназар. — Есть такой рассказ:

«В одном селе жил знахарь. Как посмотрит на больного, сразу видит, чем больной питался. Как-то раз сам заболел.

Соседи зашли его проведать и видят: старик совсем болен; спрашивают у сына:

—

Отец не обучал вас своей науке?

—

Нет. Отец сказал, что у меня нет способности к знахарству.

Жители испугались, что знахарь умрет и деревня останется без лечебной помощи. Они поклонились знахарю:

—

Завещайте свою науку сыну. Оставьте ему свои книги. Пусть он нас лечит!

Знахарь сжалился над ними и согласился:

—

Мой сын не пригоден ни для какого дела, кроме как быть муллой, ни на что другое ума не хватает. Но ради вас я оставлю

ему

свои знания.

Соседи, успокоившись, ушли, а знахарь позвал сына и сказал:

—

Признаюсь, я и сам не умею лечить. Зато я хорошо знаю, как морочить народу голову. Когда меня призывали к больному, я внимательно осматривал двор. Смотрел, какие остатки еды валяются в мусоре — там корки от дыни или арбуза, шелуха от лука, очистки от морковки, свежие кости. А всякий знает, что в деревне больному дают то, что сами едят.

Я захожу, выслушиваю сердце, потом говорю: «Ай-ай! Зачем же вы сегодня дыню ели?»

А если видел лук, морковь, кости — значит, был плов, и я говорю: «Ай-ай! Ваша болезнь ухудшилась оттого, что вы плов ели. Тяжелая пища. Не следовало бы, а теперь что я смогу сделать, после плова?»

Даю какой-нибудь отвар. Из трав его отварить можно. Получаю плату и ухожу. А за мной остается слава: «Какой знахарь! Все насквозь видит! Даже видит пищу в животе, как будто больной из стекла!»

Даже если больной умрет, его родные все равно доверия ко мне не теряют: «Ведь говорил же знахарь, что больной съел морковь. Какое уж лечение после этого!»

Так изо дня в день росла моя слава, а с ней и мои доходы. Но у тебя ума мало. Сумеешь ли ты? Но раз люди просят, знахарствуй после меня… Дай тебе бог…

Знахарь умер. Сын начал лечить.

Когда пришел новый знахарь в первый раз к больному, он во дворе у него, кроме седла и осла, ничего не заметил.

Вошел к больному, послушал у него сердце и говорит:

—

Ай-ай! Зачем это вы ослиное седло ели? Вам это вредно. Вот ваша болезнь и усилилась.

Больной, хоть был совсем плох, так рассердился, что вскочил и разбил знахарю нос.

А родные больного тоже так обиделись, что выгнали вон этого знахаря, и никто его больше к себе не звал».

Хаджиназар замолчал, глядя на муллу.

Мулла удивленно спросил:

—

Что ж это такое? На что вы намекаете?

—

А к тому, что вы, видно, тоже ни к чему другому не способны, как только быть муллой. Надо это помнить и в крестьянские дела без толку не совать нос. Шахназар учился па советских курсах. Там он испортился. Зачем вас к нему понесло? Да еще врали про Гиждуван, а до Гиждувана отсюда восьми верст нет,

всякий знает, что там никакая земля не разверзалась. Я разве этому вас учил? Еще хорошо, что он вас не побил.

—

Почему? Ведь Лота [142]земля поглотила? Почему же она не могла поглотить колхозников Гиждувана? — оправдывался мулла.

В это время раздался призыв к послеполуденной молитве.

Мулла поневоле замолчал.

Хаджиназар, воздев руки к потолку, произнес:

—

О господи! Во имя Мухаммедова призыва избавь нас от колхоза! — и громко начал читать молитву в подкрепление этой заветной просьбы.

—

Грех разговаривать, слушая призыв к молитве, — попрекнул мулла Хаджиназара.

Но в это время с улицы раздался совсем другой призыв:

—

Эй, крестьяне, бедняки, середняки, работники, бывшие рабы, все трудящиеся! Завтра в этот час соберетесь к сельсовету. Состоится собрание по вопросу об организации у нас колхоза!

Мулла, забыв на полуслове молитву, кинулся к мечети. Садык тоже не достоял молитвы.

—

Прошу прощения. Мне надо домой. Надо успеть зарезать своих кур.

Хаджиназар, застыв с поднятыми к потолку руками, собирался с мыслями.