Маршал Конев

После бронепоезда Конева назначили комиссаром стрелковой бригады 2-й Верхнеудинской дивизии, потом комиссаром этой дивизии, в составе которой он продолжал борьбу с колчаковцами, бандой атамана Семенова, белогвардейцами и японцами, помогавшими белогвардейцам.

В марте 1921 года Конев слушал доклад Ленина на X съезде партии большевиков. Это была его вторая встреча с Лениным.

Из столицы Конев уезжал в Читу — административный центр вновь созданной Дальневосточной республики. Там он стал комиссаром штаба Народно-революционной армии, которой командовал легендарный В. К. Блюхер.

Навсегда остался в памяти Ивана Степановича героический штурм Волочаевки... Словом, многое приходило на память — хорошее и плохое, победы и поражения. И всегда он находился в центре кипучей жизни страны.

...Конев, очнувшись, слегка тряхнул головой и продолжил разговор. Снова начал с вопроса:

— Мне, командующему, хотелось бы прежде всего услышать вашу оценку противника. Каков он? Какие в нём произошли изменения? Вам же лучше это знать.

Старший сержант не спешил с ответом. Он задумался над этим вопросом: в самом деле, что произошло заметного в поведении врага за прошедшие зиму и весну? Изменился ли он?

— Что же, враг... — несмело начал Шалов. — Немец, по-моему, слабеть стал.

— Слабеть? — переспросил Конев.

— Да, слабеть, товарищ маршал, — подтвердил старший сержант. — А вот упорства и нахрапа у него, значит, стало больше.

— Как же так? Что-то не совсем ясно. Как это понимать?

— Ну как бы вам попроще объяснить, — продолжал старший сержант, — это как зверь, которого уже, значит, обложили. Видит, что конец ему приходит, но и сдаваться без боя не хочет. Чувствует, что силы ещё есть. А раненый зверь, как известно, очень опасен. Он может с одури броситься в новую драку и наломать дров.

— Вот теперь яснее стало, — сказал Конев. — Выходит, надо готовиться к борьбе с хотя и ослабевшим, но всё ещё сильным противником.

Да, пока ещё сильным. И озлобленным неудачами. Так я по своему, мужицкому, разумению считаю.

Конев пристально посмотрел на бойцов. Спросил их:

— Поддерживаете мнение старшего сержанта? Так же думаете или иначе?

— Да, думаем так же. Силён ещё немец. Хоть и намяли мы ему бока, но он ещё здорово кусается. Ко всему надо быть готовым.

— Вот это правильно. Ну, а слабые-то стороны у него есть? — спросил Конев. — И их ведь тоже надо учитывать.

— Есть, значит, и слабинки, — ответил без задержки старший сержант. — Как не быть им! Я так скажу, товарищ маршал: очень стал бояться немец окружения. Даже больше того: отделением в тыл заходишь, а он уже, значит, нервничает. Вот, недавно здорово мы его прижали. Видели бы вы, с какой силой бросился он на прорыв! Танки в одну кучу собрал, чтобы вырваться из кольца. Но не на восток, как раньше, а на запад. Собрал и, значит, двинул. Я уж не знаю, кто тут сплоховал: мы ли, бойцы, или командование наше, не подбросив свежих сил, — только прорвался враг; Ушёл, значит, частично. Вот и судите, товарищ маршал: и слабости у противника есть, и сильных сторон достаточно. Дерётся отчаянно. На себе испытали. Верно, ребята, я говорю? Правильно излагаю дело?

— Верно!

— Правильно!

— Это уж точно!.. — выкрикивали бойцы.

Долго беседовал маршал с солдатами, а потом, отпустив их, сказал командиру дивизии:

— Отправимся-ка мы на ваш наблюдательный пункт. Хочу лично взглянуть на позиции противника, на конфигурацию местности...

На наблюдательном пункте комдива маршал долго не задержался. Решил подойти ещё ближе к переднему краю — в полк, а потом и в батальон. В ответ на предупреждение об опасности строго сказал:

— Я сам знаю, как надо поступать и где надо быть. Запомните, товарищ полковник: чтобы иметь как можно более полное представление о противнике и его укреплениях, следует хорошо изучить впереди лежащую местность, по которой придётся наступать, облазить на животе весь передний край, всё увидеть своими глазами, всё прощупать и измерить. Вот тогда будете воевать не вслепую, а со знанием дела, с учётом всех плюсов и минусов. Только так, и не иначе.

Тут сказывался многолетний и большой практический опыт Конева. Он высоко ценил роль морального фактора, состояние духа бойцов и командиров, внимательно относился к их нуждам и запросам. Непременным условием успеха в проведении даже маленькой боевой операции считал глубокое и всестороннее знание противника.

Вернувшись на командный пункт 60-й армии к генералу Курочкину, маршал вновь потянулся к карте:

— Как думаете, Павел Алексеевич, на каком направлении лучше нанести главный удар?

— Нам, конечно, будет приятно, если главный удар вы спланируете на нашем, Львовском направлении, — с достоинством ответил Курочкин и тут же добавил: — Тогда и сил нам подбросят, и внимания окажут побольше.

— Но местность тут слишком холмистая, — спокойно и тактично высказал сомнение Конев. — Держать нас здесь противнику будет просто и удобно: каждая высотка — это его опорный пункт.

— Но и немцы ведь так считают. Поэтому нашего удара они, думаю, на этом направлении не ждут. В этом известный плюс.

— Не ждут, говорите? А новая дивизия из Польши? — Конев усмехнулся. — Разве это не говорит о том, что они готовятся встретить нас здесь, Павел Алексеевич?

— Всё, разумеется, надо ещё раз обдумать и взвесить, — ретировался Курочкин.

Конев обоими локтями опёрся о карту, обхватил лоб руками, наклонился ещё ниже, но в ответ Курочкину ничего не сказал. Про себя же подумал: «А что, если организовать два удара? Один — на Львовском направлении, а другой — на Рава-Русском. Сил, понятно, на каждом направлении будет поменьше, чем если всё вложить в один кулак. Но зато резервы противника свяжем по рукам и ногам. Не будет он знать, куда метнуться. А немец этого не любит: ему нужна определённость. Ясность. Тогда он действует яростно. А если нет ясности, то...»

С этими мыслями маршал и уехал на свой командный пункт. Предстояло ещё побывать в армиях у генералов Гречко, Гордова, Москаленко. Посоветоваться с ними, побывать на переднем крае их армий, выслушать мнения армейских штабов, изучить предложения начальника штаба генерала Соколовского. Всё это и поможет ему принять всесторонне взвешенное решение, с которым поедет в Ставку. Словом, действовать надобно по старинной русской пословице: семь раз примерь — один раз отрежь. Это было непременное правило командующего.

3

Наташа Круглова, медицинская сестра госпиталя, в котором лечился Николай Паршин, никак не предполагала, что этот молоденький веснушчатый лейтенант сыграет такую значительную роль в её судьбе. Вскоре после отъезда Николая на излечение поступила новая партия раненых, и на Наташу навалилось столько срочных забот и тревог, что она сначала напрочь забыла о своём недавнем подопечном. В её переполненной палате лежал сильно обожжённый танкист. Он метался в бреду, срывал повязки, всё порывался встать и уйти. Наташе приходилось дежурить у его койки по ночам, успокаивать его, и к утру, совершенно измученная, она еле держалась на ногах. Но молодость брала своё, и, умывшись студёной водой из протекавшего на территории госпиталя родникового ключа, Наташа вновь была бодра, энергично и умело исполняла нелёгкое медсестринское дело. Но однажды ночью, когда танкист задремал, она тоже уснула, сидя на стуле у его койки. И приснился ей лейтенант с опечаленным лицом. Он держал в руках залитый кровью конверт и тщетно пытался разобрать адрес девушки, приславшей ему на фронт письмо...

Наташа подивилась этому сну, рассказала о нём своей, подружке, разбитной и весёлой Клавке Чёрных, спросила даже, к чему такое снится.

— Пустое, — решительно заключила Клавдия. — По молодости это у тебя. Каждого раненого жалеешь, любую боль их к сердцу близко принимаешь — вот и снятся тебе всякие лейтенанты. Особенно молоденькие, — добавила она с лукавой усмешкой.