Путник со свечой

— Что говорит дикарь? — спросил принц Линь.

— Ваша светлость, он поймал снежного барса на ледниках Тянь-Шаня, две ночи не спал, шел по следу с веревкой и палкой. Он говорит, что поймал зверя один, а везли его сюда тридцать человек, и все получили подарки. Еще он говорит, ваша светлость, что барс для охоты не годен — его нельзя приручить.

— Принц Линь приручает царей, что ему эта кошка, — презрительно сказал начальник охраны.

Ли Бо спросил охотника, тот покачал головой.

— Нет, его нельзя приручить. А в клетке он скоро умрет.

— Ханьлинь, напишите строки, как начальник Леопардовой стражи Гоу-сянь кормил дикого зверя с Небесных гор, в высочайшем присутствии принца Линя.

Начальник охраны взял из деревянного корыта сырое мясо, с учтивым поклоном показал его собравшимся и шагнул к клетке. Красавицы улыбались ему поверх вееров. Барс попятился, съежился дымчатым комом и вдруг распрямился в прыжке, заполнив всю клетку; мощная лапа его, как стрела, вонзилась между прутьями — и начальник, отброшенный, повалился навзничь. У него не стало лица. Принца тут же усадили в паланкины; начальника стражи завернули в ткань, сразу промокшую там, где было лицо. А охотник строгал палочку.

— Ты ведь говорил, что барс не прыгает в клетке... — прошептал Ли Бо.

— Да. Но над ним нельзя смеяться.

На следующий день охотника казнили, а барса послали в Фэнь- ян — в дар цзедуши Ань Лушаню.

3

В клетке старик мог только сидеть, но и сидя, с высоты повозки он видел площадь, наполнявшуюся людьми; они шли через развалины, из переулков, поодиночке, семьями, толпами, молча, медленно, как слепые, не видя, что их город разрушен, осквернен. Шли, наталкиваясь на передних, останавливались, пока их не толкали идущие следом. Слепой город. Город слепых.

Когда площадь заполнилась, в южном углу послышался гул бронзовых гонгов, толпа треснула и раздалась, освободив широкий проход, опустилась на колени; тысячи людей стали одинаковыми, от каждого легла тень, каждый стал похож на кучку земли, всю площадь будто разом изрыли тысячи кротов. Чиновники в фиолетовых и лиловых халатах несли жезлы слоновой кости, пестрые полотнища с длинной багряной бахромой; за ними — всадники, сдерживая злых жеребцов тигровой масти: гривы стрижены, песчаные хвосты завязаны узлом; потом паланкины, украшенные ярусами разноцветных зонтов... Ослепительно сверкнула бронзовая колесница, запряженная четверкой вороных с белыми бабками — выпуклогрудых, неудержимых. Могучий возница в лиловых доспехах натянул шелковые поводья; рядом с ним стоял евнух, держа бамбуковый шест с распяленным желтым халатом, вышитым золотыми драконами, — одеянием императора Су-цзуна. Сморщенное лицо скопца пожелтело от счастья — он будет вещать от имени Сына Неба! Почтительно склонившись перед желтым, блещущим халатом, евнух достал из алого футляра свиток и громко прочитал:

— Мы, единственный, опечалены недостойным поведением Ли Бо, дерзнувшего выйти за рамки приличий. Осыпанный милостями нашего отца, императора Сюань-цзуна, Ли Бо достиг звания ханьлиня — академика, но бежал к бунтовщику Ань Лушаню. Когда мы усмирили эту бешеную собаку, трусливый Ли Бо стал искать спасения у вероломного принца Линя. Наши непобедимые полки настигли изменника, и Ли Бо был схвачен. Яйцу никогда не соперничать с камнем, никто не смеет безнаказанно нарушать законы Поднебесной. Отныне тот, кто был известен под именем Ли Бо из Цин- ляни, лишается тени, имени и считается ничем. Подданные любого сословия и звания, встретив черепашье отродье, обязаны плюнуть в изменника.

Евнух вложил свиток в футляр, низко поклонился желтому халату; бережно поддерживаемый под локти, сошел с колесницы, передал футляр Гу Ии первым плюнул в Ли Бо, — от близости к государю даже слюна его стала желтой. За евнухом шли родственники императора, родственники бабки и матери императора, родственники жены императора, потом командующие, гости государства, управитель Палаты наказаний, начальник шести отделов Палаты государственных дел, чиновники высоких рангов; каждому рангу соответствовал шарик на шапке — из жемчуга, нефрита, бирюзы, коралла. И каждый плевал — кто выше, кто ниже, кто дальше, кто ближе. За ними тянулись уцелевшие академики: каллиграфы, художники, историки — все в фиолетовых халатах и шапках из тонкого шелка, с табличками из слоновой кости, с печатями на фиолетовых шнурах. Процессию академиков замыкали поэты, они плевали особенно прилежно. Ли Бо не отворачивал лицо, он смотрел на них, узнавая каждого. Как растолстел Ши Хуа, медлителен в движениях, и плевок у него сытый, как соевая подлива. Вот и встретились... А с хранителем дворцовой библиотеки Хань Танем и раньше встречались, любуясь драгоценными свитками. Обычно собирались втроем: Хань Тань, Ли Бо и сверщик императорских архивов Дуань Чэнши, собравший одно из лучших в Чанъани собрание рукописей — почти двадцать тысяч свитков; весь дом, даже оконные ниши, заложен свитками, так что и днем темно, всегда горят светильники. Все здесь сделано руками Дуань Чэнши: подставка для кистей, каменная тушечница, чашка для воды. Душа хозяина здесь — в свитках, обернутых в шелка: лиловый Сыма Сянжу, нежно-зеленый — Се Тяо, пурпурный — «Лисао». Какие сокровища! Каждый свиток снабжен значком из слоновой кости, как в императорской библиотеке: у «классиков» значки красные, осевые палочки инкрустированы белой слоновой костью, шелковые желтые завязки; «историки» — значки зеленые, палочки синие, завязки светло-зеленые; Ле-цзы и Чжуань-цзы — значки синие, резные сандаловые палочки, лиловые завязки. Тогда Дуань Чэнши дарил ему драгоценные свитки, Хань Тань посвящал стихи — теперь оба плюнули. Плюнул понуро идущий за ними каллиграф Сяо Чжи — видно, тоже забыл старую дружбу.

Забыли, как провожали меня до беседки Лаолао, когда я покидал Чанъань? Обламывали зеленеющие ветви ивы, чтоб помнить горечь разлуки... Сколько же вас, поэтов, пришло плюнуть в собрата?

Горестно ждал Ли Бо, что сейчас увидит знакомое, такое дорогое лицо побратима Ду Фу. Но уже шли повара, лекари, мастера вееров, предсказатели... Не было Ду Фу. Жив ли? Скрывается в горах или томится в тюрьме, как Ван Вэй? А если б оказался здесь, неужели плюнул бы в старшего брата?

Мало осталось в Поднебесной истинных мужей. Но как бы судьба ни бросала человека в грязь, всегда есть верх и низ, и в горести есть утешение... Он радовался, что не увидел Ду Фу, а на остальных смотрел равнодушно.

Да, он сразу узнал клетку, но с трудом узнал Чанъань: жирные от копоти развалины, поверженные статуи будд, сплющенную копытами драгоценную бронзу священных сосудов. Мертвецов сгребали в кучи, как опавшие листья. Один так и стоит на коленях у края пруда, зачерпнул воду в ладони, но не успел выпить — стрела пронзила горло; там чиновник, в руке бумага, видно, писал на родину: «Почтенная матушка, сегодня видел вас во сне...» — а голова в квадратной шапке далеко откатилась. Столица мертвых!

Запрягали в повозку мышастых черногривых коней, высоких, ростом в пятнадцать ладоней, на правом плече видно тавро «гу- ань» — «казенная», на морде жеребца выжжено «восточный ветер», у кобылы — «летящая», но, видно, стары лошади, списаны из кавалерии. А дорога в Елан так далека! Это край болотистых гиблых равнин.

Ли Бо закрыл глаза, противная дрожь сотрясала тело, никак ее не унять; стиснул зубы, вжался костлявыми кулаками в пол. Если б мог он, как барс, отшатнуть толпу громовым рыком, отбросить от клетки страшным ударом когтистой лапы! Если б на миг приоткрылась дверь, он показал бы этим слепым, глухим, немым, что значит истинный муж! И не нужен ему любимый меч Драконов Омут, он не забыл науку Хозяина Восточной Скалы: семь раз упасть, восемь раз подняться.

...Пятнадцать лет ему было, когда он впервые пришел в Чэнду. Целый день бродил по городу, дошел до буддийского монастыря — сюда с двух берегов, со всех улиц и переулков стекались люди. Звенели колокола, гремели барабаны. За первыми воротами продавали птиц и кошек, за вторыми — торговали циновками, ширмами, одеждой, седлами, в крытых галереях монахи предлагали благовония, цветы, вышитые повязки, черепаховые гребни, нефритовые шпильки для волос. С трудом выбравшись из толпы, Ли Бо свернул в узкий переулок; здесь было безлюдно, только под старой акацией сидел даос-прорицатель: высокая синяя шапка, в ушах яшмовые кольца, на шее четки, рядом в пыли лежала собака, положив морду на лапы. Выждав, когда дорогу перейдет крысиное семейство, Ли подошел к даосу — он перебирал сухие стебли тысячелистника, отнимая от шуршащего вороха по два и по четыре, делил поровну, снова отнимал, раскладывал...