Ксантиппа

На вопрос, какая философская система полезнее всех для человечества, следует ответить: никакая. Только человек, сознающий, что он ничего не знает, действует в жизни скромно и осмотрительно. Тот же, кто верит в ту или другую философию, воображает о себе, что он знает нечто, и становится через это заносчивым, ограниченным и глупым. Что касается избранных, которые сами вырабатывают новые философские системы, то они никогда не полагают предела своей умственной работе; для них не существует окаменелого учения найденной ими истины, но есть только искание последней. Для них философское умствование не есть собственно наука, а удовольствие; поэтому философия полезна одним философам, а не всему человечеству.

Во время речи Сократа, Алкивиад внимательно записывал каждое слово.

Аспазия обменялась со своими помощницами несколькими словами, и когда оратор закончил, председательница поднялась для произнесения приговора. По заявлению судей, самым мудрым оказывался Сократ. Общество разошлось в необыкновенно веселом настроении. Несколько преданных учеников с триумфом провожали победителя домой. Ксантиппа сидела у окна, поджидая мужа. Заметив ее суровую мину, Сократ попросил своих провожатых сообщить жене о высокой чести, выпавшей на его долю, в надежде, что она смягчится и не станет бранить его. Алкивиад, никогда не упускавший случая загладить перед Ксантиппой свою грубую выходку при первом знакомстве с нею, приблизился с заискивающей улыбкой к рассерженной женщине и откровенно рассказал ей, как они провели целую ночь за поучительными разговорами, а при наступлении утра ее муж был торжественно провозглашен величайшим мудрецом Греции.

Ксантиппа невольно покраснела, когда с нею заговорил прекрасный Алкивиад. Но она тотчас овладела собою и холодно обратилась к мужу, торопя его домой, причем прибавила небрежным тоном:

— Хорошо хоть то, что ты оказался самым умным на пиру твоей приятельницы Аспазии!

Ученики, остановившиеся перед домом, долго еще слышали сердитый женский голос; Ксантиппа бранилась, стараясь говорить потише. Ее слов нельзя было разобрать, и они услышали только возражение Сократа:

— Если бы я спокойно проспал до утра, то имел бы охоту тебе отвечать, а так как я обратил ночь в день, то мне надо поспать часика два!

Когда же он проснулся несколько часов спустя и с ним опять можно было разговаривать, Ксантиппа скромно спросила, не может ли он извлечь материальной пользы из того почтения, которым его окружает знатное общество. Сократ обрадовался возможности сообщить жене что-нибудь приятное и рассказал о подписке, устроенной Лизиклом. Однако практичная женщина недоверчиво покачала головой и озабоченно принялась расспрашивать Сократа, кто еще подписался. Узнав, что в новом предприятии приняли участие и солидные люди, она немного успокоилась, прибавив не без некоторой язвительности:

— Пора уж, наконец, чтоб из знакомства с Аспазией вышел для нас хоть какой-нибудь прок.

С того дня, в течение нескольких месяцев она была гораздо ласковее и всякий раз, когда муж возвращался от Аспазии, осведомлялась, как идет предприятие Лизикла. Однако из Азии, где производилась закупка многочисленных стад, не получали пока никаких известий.

Тем временем Сократ имел случай убедиться, что его победа на философском состязании прогремела далеко за стенами дома прекрасной Аспазии, а его слава упрочилась во всем афинском обществе. Впрочем, при отсутствии тщеславия, это вызывало у него только лукавую улыбку.

С тех пор и в других кружках вошло в моду приглашать на обеды и ужины остроумного философа, неистощимого на веселые выходки и забавные шутки. Ксантиппа давно уже махнула рукой на то, что он появлялся в обществе без нее. Сократ же, не умевший скучать ни при каких обстоятельствах, охотно бывал в гостях. По своей словоохотливости, он имел способность всюду находить поучительный материал для наблюдений, хотя бы даже в сфере человеческой глупости, и ежедневно был готов без устали высказывать свои убеждения о ничтожестве существующих философов и тщете догматов перед всяким, кто только хотел его слушать.

Так прошло несколько месяцев, как вдруг в одно утро Ксантиппа, запыхавшись, вернулась домой, бросилась к постели мужа и, тряся сонного Сократа за плечо, принялась кричать ему в самое ухо: «Наши деньги! Наши деньги! Лизикл — мошенник!». Сократ, разбуженный так внезапно, прежде всего спросил, не горит ли дом. Потом он принялся, не спеша, одеваться, выслушивая в то же время принесенное Ксантиппой неприятное известие с непоколебимым хладнокровием, еще сильнее раздражавшим ее. Она только что узнала из насмешливых замечаний соседки, что предприятие Лизикла лопнуло и все пайщики потеряли свои деньги.

Скульптор старался успокоить жену, обещая навести самые верные справки. Он еще долго слышал упреки Ксантиппы, направляясь к гавани, где была биржа. Здесь был ужасный переполох. Весть о крахе разнеслась по городу ранним утром, а теперь стало вдруг известно, что городские власти намерены сами заняться этим пока не удавшимся делом. Деньги первых подписчиков, таким образом, открыли дорогу новому предприятию, во главе которого, опять-таки, стоял никто иной, как торговец шерстью Лизикл. Буря негодования против хитрого афериста поднялась между потерпевшими, и только один Сократ, не знавший, откуда взять денег на уплату долга, замолвил слово в его защиту:

— Ведь нам было известно про то, что он торгует шерстью, и, все-таки, мы попались к нему на удочку. Поделом! А почтенный Лизикл достоин уважения, потому что он поступил умно со своей точки зрения.

Дошел ли до Лизикла слух о заступничестве Сократа, или совесть упрекала его, или, наконец, Аспазия пожалела своего друга, ничего не смыслившего в финансовых операциях, только Лизикл, не смущавшийся выпадами, поднятыми против него на бирже, отвел скульптора в сторону и обещал простить его долг. Только после этого Сократ должен стать его неизменным другом. Торговец шерстью даже хотел выхлопотать для него доходное казенное местечко, когда сам добьется важного поста.

Сократ задумался.

— Если вы потребуете от меня денег, — произнес он после размышления, — тогда я становлюсь нищим, а нищему не стыдно брать милостыню. Если же вы простите мне долг, я в ту же минуту становлюсь зажиточным человеком, и тогда мне неприлично принимать подачки от других. Вот я и не знаю, что делать.

Он вернулся домой в задумчивости. Жена едва могла дождаться его прихода. Каждое слово мужа встречала она жалобой или упреком. Когда же он, понизив голос, сообщил ей о предложении Лизикла, Ксантиппа гордо выпрямилась, мотнула головой, так что ее волосы рассыпались в разные стороны, и воскликнула:

— Ни единого обола не приму я от противной Аспазии! Тебя она обошла, как и все наше общество, потому что вы служите для нее только ступенями к славе, но я, Ксантиппа, покажу этой презренной женщине, каковы порядочные афинские гражданки! Хотя бы мне пришлось идти в судомойки и продать свое хорошенькое именьице, надменная Аспазия не будет хвастаться, что оказала мне какую-нибудь милость.

И в первый раз с тех пор, как Сократ женился, она залилась слезами. Он похвалил ее благородную гордость и готов был со своей стороны скорее продать имение, чем принять благодеяние. Ксантиппа торопливо вытерла слезы и в немом ужасе уставилась глазами на мужа.

— А что же потом? — гневно воскликнула, наконец, она. — На что же нам жить? Если мы после продажи имения не станем принимать милостыни, то нам придется жрать камни.

Сократ немедленно указал ей на неправильность такого выражения, которое по законам языка применимо только к животным; относительно же людей никогда не употребляется. Кроме того, камни неудобоваримы для желудка и потому в ее предложении питаться ими нет ничего разумного.

Но Ксантиппа не слышала его разглагольствований, продолжая ходить взад и вперед. Наконец, она остановилась напротив мужа; ее грудь высоко поднималась, глаза сверкали.

— Пусть будет так! — с трудом выговорила она. — Я продам свою землицу, чтобы ты мог заплатить свой долг Аспазии. Но обещай предоставить мне с нынешнего дня все наши домашние дела, чтобы тебя опять как-нибудь не облапошили добрые люди. Я постараюсь поправить наше состояние. Во время моих бессонных ночей, мне пришла в голову одна мысль. Сначала я колебалась приступить к этому плану из боязни уронить твое достоинство. Теперь же у нас нет другого выхода. В твоей старой заброшенной мастерской, лежит еще большой запас мрамора; его можно продать. Если ты укажешь мне людей, с которыми ты прежде вел дела, я постараюсь начать торговлю камнями.