Скопин-Шуйский

— Стас! — вдруг раздался повелительный, хотя слабый голос.

Человек вскочил (тут можно было увидеть его чудовищный рост, едва ли не семь футов) и одним шагом приблизился к постели. Молодой человек лежал на спине, широко открыв свои и без того большие глаза.

— Пан, ради… — начал грубым, но ласковым голосом Стас, с нежностью няньки наклоняясь над лежащим юношей. И он хотел снять с его лба полотенце и заменить новым.

— Отправь к дьяволу эти тряпки! — закричал молодой человек. С этими словами он сорвал полотенце и швырнул его в угол комнаты. — К дьяволу! — повторил он, тщетно пытаясь встать на постели.

— Пану нельзя волноваться, — заметил Стас.

— Молчи, чертова кукла! — грозно сверкнул глазами юноша. — Вели вина… — слабым голосом закончил он.

Не смея ослушаться, Стас отошел в угол, взял с полу бутылку вина, почти с нежностью посмотрел на нее, откупорил кинжалом и подал своему господину. Нетвердой рукой тот взял бутылку и приложил горлышко к губам. Несколько мгновений было слышно лишь бульканье. Потом молодой пан резким движением швырнул бутылку в потолок, громко и отчетливо крикнул: «Да здравствует Марина!» — и сел на постели.

Юное лицо его горело лихорадочным румянцем, черные, длинные кудри растрепались и прилипли ко лбу, глаза горели неестественным блеском.

— Довольно, — воскликнул он, — довольно валяться!

— Но пан лишь вчера ночью пришел в себя, — робко заметил Стас.

— Молчи, Стас! То, что вы со святым отцом наболтали мне вчера, могло бы лучше уложить меня в гроб, чем сабли этих чертовых детей, москвитян. Да, этот твой святой, а мой опекун, чтоб ему подавиться на том свете!..

— О ясновельможный!.. — прошептал Стас, в ужасе осеняя себя крестным знаменьем…

Юноша хрипло рассмеялся.

— Ну, ну, я забыл, что ты тоже готовишься в святые… Ну, так этот твой… сказал, что, когда я поправлюсь, он что-то сообщит мне приятное, и пусть буду я последним холопом сатаны, если я теперь не поправился.

— Пан, пан, с нами Бог, — прошептал Стас.

— А с ними дьявол, а нам хуже! Вина!

Стас с грустной и покорной улыбкой направился в заветный уголок и снова принес вина.

— Пан, дитятко, — ласково заговорил он, — не пей, отдохни… Уж порублен ты…

— А разве там нет больше вина? — ответил пан, тряхнув кудрями. — Тебе разве не хватит?

Стас только покачал головой.

— Пей же, Стас, — не унимался молодой человек. — А сколько раз прочел ты «Богородицу»?

— Пятьдесят, пан.

— Гм! А «Отче наш»?

— Двести, ясновельможный…

— А знаешь, почему тебе отец Свежинский велел так много читать? А?

— Не знаю, пан.

— А потому, что ты болтун, понял?

Стас растерянно посмотрел на своего пана.

— Я, я? — повторил он.

— Ну, конечно, не я… А я тебе лучше посоветую, как захочешь болтать, наполни рот из этой бутылки… — И при этом пан опрокинул бутылку в горло и на несколько мгновений замолчал. — На, — произнес он, опуская бутылку, — попробуй.

— А что скажет?.. — робко начал Стас, жадно принимая бутылку.

— Отправь его к дьяволу, да бери четки, — ответил пан.

— Ох, пан!.. — со скорбным лицом вздохнул Стас, разом кончая бутылку.

— Ну, теперь помоги! — крикнул пан.

Стас подбежал. С его помощью молодой человек стал на ноги.

— Кружится что-то, ну, да ничего… — и, опираясь на руку Стаса, он начал ходить взад и вперед по тесной каморке.

— Довольно! — произнес он через несколько минут, опускаясь на табурет.

Стас бережно помог ему сесть.

— Ну, царица жива? — спросил молодой человек. — Вы с отцом Яном говорили это…

— Жива, жива, — радостно ответил Стас.

— Хвала Иисусу! — тихо и благоговейно произнес молодой человек. — А он?

Стас покачал головой.

— Убит он, пан…

Пан нахмурил брови и низко опустил голову. Казалось, вся болезнь его прошла. Гневным огнем горели его глаза.

Стас молча смотрел на своего господина, не смея прервать его раздумья. Легкий стук в дверь прервал это раздумье.

— Милости просим! — крикнул молодой человек.

Дверь открылась, и на пороге показалась фигура, плотно окутанная плащом, с низко надвинутой на глаза шляпой. Остановясь на пороге, пришедший снял шляпу и мягким голосом произнес:

— Мир вам.

Стас изогнулся, чуть не касаясь лбом пола, молодой пан с некоторым трудом поднялся с места и наклонил голову.

— Что вижу я! — произнес пришедший. — Чудо Господне! Вчерашний умирающий восстал с одра скорби!

Он сбросил свой широкий плащ, под которым обнаружилась черная монашеская ряса, опоясанная ниткой четок.

Вошедший был человек средних лет, стройный, красивого и сильного сложения. Тонкие черты его лица, высокий лоб и энергично очерченные губы говорили о сильной воле. Серые глаза, большие, проницательные, казалось, мгновенно улавливали самые ничтожные признаки, и деятельный ум составлял из этих признаков целую картину. Эти глаза, смелые и пристальные, смотрели в душу и ни перед чьим взором не опускались.

— Чудо! — рассмеялся молодой человек, нетвердыми шагами направляясь навстречу пришедшему. — Чудо, святой отец, я всегда говорил, что венгерское, доброе, старое венгерское делает чудеса.

Прибывший, ксендз Свежинский, на одно мгновение нахмурил брови, но сейчас же его лицо приняло спокойное и даже ласковое выражение.

Стас в это время, изогнув свою спину под прямым углом, целовал и рясу и руки ксендза.

— Ну, святой отец, — снова начал молодой человек, — вы видите, я совсем поправился. Какие новости вы принесли? Стас, пошел из комнаты, чтобы эти черти басурманы не подслушали…

Стас тяжело вздохнул и вышел из комнаты. Лицо ксендза стало торжественно и радостно. Он сел у стола.

— Ты сущий ребенок, Владек, — начал он. Молодой человек нахмурился.

— Это я слышу с тех пор, как себя помню, — раздраженно ответил он, — и все от вас, отец, да от ваших учителей. Теперь, благодаря Бога, я вырос и опека мне не нужна.

— Бог опекает своих любимых детей через нас, грешных слуг своих, — тихо, опуская глаза, ответил ксендз Свежинский.

— Гм! Молюсь и благодарю Господа Бога за его опеку…

— Владек, Владек, — укоризненно произнес Свежинский, — не говори таких слов, они противны Богу, помни, что ты князь Вышанский, помни, что ты можешь быть даже королем с Божьей помощью и… нашей, — тихо добавил Свежинский. — Скажи, — продолжал он, воодушевляясь, — кто из вельмож превзойдет тебя! Ты родом не ниже князей Вишневецких, Потоцких, Радзивиллов, а богатством, — Свежинский злорадно рассмеялся, — а богатством ты богаче короля!

— Дьяволы! — вскричал юноша, вскакивая с места. — Вы искушаете меня!

— Бог избрал тебя своим орудием, — медленно произнес патер. — Помоги нам, и мы поможем тебе, — закончил он.

— Если вы, святые отцы, хотите впутать меня в свои хитроумные интриги, то я вам не помощник, — угрюмо ответил Вышанский. — Мое дело на поле, во главе моих шляхтичей…

— Ты прав, мой сын, — ответил патер.

Юноша исподлобья взглянул на него и не ответил ни слова.

— Ты прав, — повторил иезуит. — Но не годится тебе, сыну рыцарского рода князей Вышанских, драться из-за добычи, как простому шляхтичу. Я пришел указать тебе иной путь, путь славы. Скажи, что ты будешь делать, когда поправишься?

— Поеду домой, соберу войско и буду бить татар, казаков, шведов, немцев, кто подвернется под руку, — ответил Вышанский.

— Нет, — сурово ответил патер, — ты останешься здесь, в Московии…

Молодой человек сделал жест рукой…

— Молчи, — властно остановил его патер. — Слушай внимательно. Московия шатнулась. Один удар — и она падет. Кровь твоих братьев, зарезанных предателями, вопиет к небу. Король слаб… Понял?

Вышанский глубоко задумался.

— Что король тебе? — продолжал иезуит. — Ты свободный сын Речи Посполитой. Ты начнешь войну!.. Ad maiorem Dei gloriam!.. [1] Братья Стадницкие, Сапега, Режинский, все уже решили это. Дели с ними лавры победы или возьми их все себе… помоги пока Марине, за ней идет грозный призрак… И когда обращенная в развалины, потопленная в крови Московия будет у ног твоих, ты будешь выше самого короля!..