Q

— Могу побожиться. Карлштадт слишком зарвался.

Он кивает:

— Но теперь он уже не одинок. Появились еще эти пророки. Потом, Стюбнер говорил мне об этом Мюнцере, помнишь его? Он был с ним в Цвиккау и в Богемии. Мне кажется, он воспламеняет народ и вызывает волнения одной лишь силой своего слова. Но это не значит, что все сделанное Карлштадтом должно быть утрачено…

— Что касается браков священников, проповедей на немецком языке и всего прочего, тут возврат к прошлому невозможен, но муниципального управления городу не сохранить. Карлштадт не относится к тем людям, которые идут на конфликт. Вот увидишь: вместо того чтобы насмерть противостоять Лютеру, он соберет свои пожитки и удерет. Действительно нужен такой человек, как Мюнцер. Когда он был здесь, он был больше Лютером, чем сам Лютер. А теперь, когда с Лютером покончено, он остается нашей единственной надеждой. Мы должны разыскать его.

— Надо расспросить Стюбнера. Он, без сомнения, знает, где его искать.

Ноги по колено утопают в снегу и в грязи. Мороз пробирает до костей. Целлариус говорит, что Стюбнер всегда останавливается у пивовара Клауса Шахта: идеальный храм для германского Исайи. Ладан — густой дым из запахов пива и кухни, псалмы — заунывные песни и брань завсегдатаев.

За круглым столом — дюжина людей: три или четыре студента среди ремесленников самого жалкого и зловещего вида. В центре всеобщего внимания — громадный тип с рыжей бородой и курчавыми волосами. Он говорит, разгоняя рукой воздух. Никто не прерывает его.

— Бросьте поститься, прекратите смиряться перед судьбой, чтобы гвалт, который вы устроите, услышали в верхах. Или вы считаете, что Богу так уж угоден пост, время, когда человек умерщвляет свою плоть? Вы склоняете головы, подобно тростнику, спите на тряпье и пепле — и это зовете постом, днем, желанным Господу? Бог требует другого! Порвите богопротивные цепи, сбросьте поработившее вас иго и освободите угнетенных! Вот что значит истинный пост: разделите хлеб с голодным, дайте приют нищему, бездомному, оденьте нагих, не отрывайтесь от народа. Скажите об этом трусливому прислужнику Меланхтону…

Очевидно, он пьян. Проповедь направлена против всех, но никого конкретно, и заслуживает аплодисменты завсегдатаев, набравшихся, вероятно, посильнее пророка. Когда оратор садится на место, гвалт возобновляется, но становится потише.

Я подхожу. Стол сплошь исцарапан надписями и рисунками. Самое четкое изображение: папа, развлекающийся с мальчиком. Я представляюсь как друг Целлариуса. Не оборачиваясь ко мне, он заказывает еще пива.

— Целлариус говорит, что ты можешь рассказать последние новости о событиях в Цвиккау…

Он хватает кружку и делает из нее два большущих глотка, отчего усы покрываются пеной.

— Почему тебя это интересует?

— Потому что я сыт Виттенбергом по горло.

Его взгляд впервые останавливается на мне, неожиданно просветлев: я не шучу.

— Брат Шторх вместе с ткачами восстал против городского совета. Мы напали на конгрегацию [7] францисканцев, забросали камнями одного нахального католика и выгнали проповедника…

Я прерываю его:

— Расскажи мне о Мюнцере.

Он кивает:

— Ах, Мюнцер, не так громко произноси его имя, чтобы Меланхтон не наложил в штаны! — Он смеется: — Его проповеди зажигают сердца всех и каждого. Его слова дошли даже до Богемии и муниципалитет Праги пригласил его проповедовать против фальшивых пророков?

— О ком это он?

Он тыкает большим пальцем себе в плечо.

— Обо всех тех, кто отрицает, что Божий дух может говорить с людьми, такими, как ты и я или как эти ремесленники. Обо всех, кто узурпировал слово Господне своими речами, лишенными веры. Обо всех, кому нужен немой, а не говорящий Бог. Обо всех, кто провозглашает, что хочет нести народу пищу духовную, оставляя животы пустыми. Обо всех краснобаях, состоящих на службе у князей!

Облегчение, свалившийся с сердца груз. Вещи, о которых я постоянно думал, становятся очевидными.

Я доберусь до тебя, Пророк!

— А что думает Мюнцер о Виттенберге?

— Здесь ничего не делают, только болтают. Суть дела в том, что Лютер сейчас в руках у курфюрста. Народ готов, но где его пастор? Жиреет где-то в роскошном замке! Поверь мне, все, за что мы боремся, в опасности. Мы пришли сюда специально, чтобы встретить Лютера и разоблачить его, если осмелится вылезти из своей берлоги. А пока мы дразним Меланхтона. Для Мюнцера же они оба давно мертвы. Его слова предназначены лишь крестьянам, которые жаждут жизни.

Оставить мертвых — найти живых. Выбраться из этого болота!

— Где сейчас Мюнцер?

— В пути, где-то в Тюрингии, проповедует. — Моего взгляда достаточно, чтобы он все понял. — Разыскать его несложно. Где он прошел, остается след.

Поднимаюсь и плачу за его пиво.

— Спасибо. Твои слова были страшно нужны мне.

Перед тем как я ухожу, он смотрит мне в глаза и почти приказывает:

— Найди его… Найди Чеканщика.

ГЛАВА 10

Виттенберг, март 1522 года

Я спешу, едва ли не еду по грязи, мое дыхание повисает впереди в утреннем промозглом воздухе. В университетском дворе Целлариус болтает с какими-то приятелями. Хватаю его и тащу за угол, заставляя остальных замолчать от удивления.

— С Карлштадтом покончено.

Его голос почти не слышен, как и мой.

— Я уже говорил тебе. Они удлинили поводок Лютера. Старому доброму ректору пора в ссылку.

— Уже давно. Уж слишком он хорош. Его дни сочтены. — Даю ему время, чтобы он заметил решимость в моих глазах, и продолжаю: — Я решил, Целлариус. Я покидаю Виттенберг. Здесь больше нет никого, ради кого стоило бы остаться.

Паника моментально отражается у него на лице.

— Ты уверен, что поступаешь правильно?

— Нет, но уверен, что здесь действительно не стоит оставаться. Ты слышал, что несет этот мерзкий Лютер с тех пор, как вернулся?!

Он кивает, опустив глаза, а я продолжаю:

— Он говорит, что долг каждого христианина слепо повиноваться властям, не поднимая головы… Что никто не может сказать «нет»… Он отказался повиноваться папе, Целлариус, папе Римско-католической церкви! А теперь сам стал папой, и никто не смеет и слова сказать против него!

Под ударами моих слов он мрачнеет и падает духом.

— Мне нужно было уйти еще два месяца назад вместе со Стюбнером и всеми остальными. Я слишком долго ждал… Но я хотел услышать, что скажет Лютер, хотел собственными ушами услышать все, что услышал. Послушай меня, наша единственная надежда в том, чтобы выбраться отсюда. — Я показываю рукой в направлении равнины, лежащей за стенами. — Приходящий свыше и есть выше всех; а сущий от земли — земной и есть, и говорит, как сущий от земли… Помнишь?

— Да, слова Мюнцера…

— Я найду его, Целлариус. Говорят, он сейчас где-то в районе Халле.

Он молча улыбается мне: глаза его просветлели. Мы оба понимаем, мы хотим уйти вместе. А еще понимаем, что Мартин Борхаус, прозванный Целлариусом, не тот человек, чтобы ввязаться в этакое предприятие.

Он крепко жмет мою руку, почти обнимает.

— Тогда удачи, друг мой. И да пребудет с тобой Бог.

— Мы еще встретимся. В лучшем месте и в лучшее время.