Держава (том второй)

— Василий Егорович, — обратился к своему генерал–квартирмейстеру Алексеев, — будьте добры, пригласите сюда, в Мукден, генерал–адьютанта Куропаткина и чинов его штаба. Следует обсудить обстановку после оставления нами Сихеяна и, главное, убедить Алексея Николаевича перейти к активному образу действий, и самому начать наступление против 1‑й японской армии. Мне кажется, даже я убеждён в этом, Куропаткин боится генерала Куроки… Ранее он заявлял мне, что даст решительный бой у Ташичао, теперь стал сомневаться и в этом, собираясь, как он выразился: «для улучшения стратегического положения Маньчжурской армии, отвести войска от Ташичао, дабы у Хайчена сосредоточить сильную группу». — Неужели этот хвалёный стратег не понимает, что потеря Ташичао повлечёт оставление нами порта Инкоу, через который японцы тут же начнут получать продовольствие для своих армий в Маньчжурии… И лишит нас последней связи через море с Порт—Артуром.

— Евгений Иванович, кумир Куропаткина не Суворов, а Барклай–де–Толли и его стратегия отступления, до концентрации превосходящих противника сил. Он совершенно не желает бить «не числом, а умением…», — разволновался генерал–квартирмейстер Флуг. — И под стать себе подобрал штабистов. Его генерал–квартирмейстер Харкевич является известным исследователем кампании 1812 года и поддерживает Куропаткина, разделяя его точку зрения на характер военных действий с Японией.

— Вот нам и следует его разубедить, — вздохнул Алексеев. — Хотя, на мой взгляд, это безнадёжное дело. Следует просить государя о Его высочайшем повелении командующему Маньчжурской армией: «Наступать, наступать и наступать», пока не разобьём врага, а не копить силы, отходя до Уральских гор, — вспылил наместник. — Но встретьте его с почётом, согласно статусу командующего, — напоследок распорядился он.

Щедро сыпля искрами, усталый паровоз подтащил к мукденскому вокзалу поезд командующего.

Оркестр грянул торжественный марш, привлекши этим любопытных кули и рикш, с удовольствием разглядывающих важно продефилировавший мимо платформы паровоз с кочегаром, шурующим лопатой у раскалённого котла.

— Тепло, однако, солдату, — почмокали они губами, незаметно приплясывая и качая в такт музыке головами в конусных шляпах.

Состав, между тем, двигаясь всё тише и тише, наконец, совсем остановился.

Встречающий генерала от инфантерии Куропаткина генерал–майор Флуг, подошёл к краю платформы и, приложив к околышу белой фуражки ладонь, замер в ожидании у закрытой пока ещё двери салон–вагона.

Шеренга солдат взяла «на караул».

Трубачи дули щёки, выдувая марш, под который китайцы активно уже приплясывали.

Штабные офицеры замерли…

Но под составом что–то завизжало, заскрипело, зашипело… От гуднувшего паровоза, до последнего почтового вагона прошла скоротечная конвульсивная дрожь, поезд дрогнул и подался назад, в конце в концов, замерев.

«Верен себе, и тут немного отступил», — сделал шаг в сторону отъехавшей двери генерал.

Невысокий, подтянутый командующий бодро выпрыгнул из открывшейся двери, чуть не столкнув генерал–квартирмейстера и, молча пожав ему руку, пошёл вдоль шеренги встречающих офицеров, затем направился к почётному караулу.

Оглядев китайские головы и подумав: «Каждый второй под конусом, донесение Куроки готовит», — повернул обратно.

Паровоз в эту минуту, поднатужившись и лязгнув колёсами, потащил состав на запасную ветку, в то время, как его чисто вымытый собрат, поставил на первый путь поезд наместника.

«Расскажу потом Евгению Ивановичу, что Куропаткин хотел поздороваться с глазевшими на него китайцами, и даже остановился перед ними», — старательно делая серьёзное лицо, наблюдал, как дородный, с окладистой бородой Алексеев, монументом стоя перед Куропаткиным, жмёт тому руку.

Наговорив друг другу комплиментов, оба генерала проследовали в вагон наместника.

— Садитесь в это кресло, Алексей Николаевич. Первым делом после дороги угощу вас квасом, — распорядился принести напиток.

Пока гость с удовольствием пил квас, наместник внимательно изучал носок своего сапога.

«Что у него там? Схема, что ли, какая?» — заинтересовался Флуг.

— Ваше высокопревосходительство, — видя, что гость отставил вместительную фарфоровую кружку, на этот раз не с драконом, а двуглавым орлом, — официально начал наместник. — Окольным путём через Петербург, из Высочайшей телеграммы узнал, что принимать решительный бой при Ташичао, якобы, на неудобной и растянутой позиции вы признаёте нецелесообразным, но «отход наших войск последует только при переходе японцев в наступление», — пообещали вы императору. Мне же до этого обещали дать под Ташичао решительный бой, — упёрся взглядом в переносицу визави.

— Да я и не отказываюсь от своих слов, — несколько растерялся Куропаткин. — Общее руководство войсками Южного отряда, а это 1‑й и 4‑й сибирские армейские корпуса, я возложил на генерал–лейтенанта Зарубаева. Он сейчас активно укрепляет позиции под Ташичао, готовясь к его обороне. Я поставил перед ним задачу: охранять территории от Ляодунского залива к востоку на 50 вёрст. И защищать Инкоу.

— Прекрасно, Алексей Николаевич, — обрадовался главнокомандующий, — мы с начальником моего штаба, генерал–лейтенантом Жилинским, взвесив все «за» и «против», пришли к следующему выводу. Пусть Зарубаев удерживает позиции против армий Оку и Нодзу, то есть Ташичао и Инкоу, а вы войсками Восточного отряда и приданных ему 10‑го и 17‑го армейских корпусов, начнёте наступление против Куроки. Закуривайте, Алексей Николаевич и обдумайте моё предложение, — видя, что Куропаткин как всегда колеблется, предложил наместник.

Взяв из портсигара на столе папиросу, тот задумчиво, отрешившись от всего, стал чиркать спичками о коробок в серебряном футляре, ломая их одну за другой.

— Ваше высокопревосходительство! — предложил начальнику огонёк сидящий неподалёку Флуг.

— Благодарю, Василий Егорович, — аккуратно выдохнул к потолку дым Куропаткин. — А вы что скажете, Владимир Викторович, — обратился к начальнику полевого штаба Маньчжурской армии.

Взоры присутствующих обратились в сторону генерал–лейтенанта Сахарова.

— Э–э–э!

«Понятно! — мысленно усмехнулся Алексеев. — Сейчас начнёт блеять о невозможности удержания позиций…»

Так и произошло.

— Господа! — после вступительного «э–э–э», произнёс Сахаров. — Силы Маньчжурской армии малы, — обвёл всех взглядом. — Необходимо включить в неё 1‑й армейский и 5‑й сибирский корпуса… И, кроме того, просить государя прислать ещё два корпуса из европейской России.

— Согласен, Владимир Викторович. Именно два боевых корпуса, а не этих бородатых «сражателей», что присылает… — хотел сказать: «ваш братец», но посчитав это чересчур язвительным, произнёс: — военный министр.

Помолчав, и обидевшись в душе за брата, Сахаров тихо продолжил, ясно понимая, что обескуражит главнокомандующего и радуясь этому:

— Потому предлагаю для улучшения стратегического положения Маньчжурской армии, отвести войска от Ташичао, дабы сосредоточить у Хайчена мощную группировку войск.

— Всё это я уже слышал от командующего, — в гневе притопнул сапогом. — Вы разве не осознаёте, какое неблагоприятное впечатление произведёт в Петербурге наше отступление… Именно отступление… Давайте, господа, называть вещи своими именами, а не вуалировать их благозвучными словами «отвести войска». И дело не в одних только впечатлениях… Ведь наступит множество отрицательных последствий. И в отношении оказания помощи Порт—Артуру, и потеря стоящей в Инкоу канонерской лодки «Сивуч». Вы согласны со мной, господа, — насупившись, строго оглядел генералов Маньчжурской армии. Только наступать! — припечатал ладонью к столу какую–то телеграмму из Санкт—Петербурга. — Сожалею, что был недостаточно настойчив в своих требованиях. Наступать! — отмёл он возможные возражения, и вытер платком вспотевший от нервного напряжения, лоб.

«Насколько прозорлив оказался Витте, якобы в шутку предлагая арестовать наместника и выслать его в Санкт—Петербург, — поднялся из–за стола Куропаткин и следом его генералы.