По воле твоей. Всеволод Большое Гнездо

Всеволод Юрьевич знал Осьмомысла давно. Еще мальчиком, живя при дворе своего дяди, императора Мануила, слышал от него много хорошего о Ярославе, галицком князе, с которым тот был дружен и состоял в союзе против венгров. Тогда еще князь Ярослав не назывался Осьмомыслом. При дворе Мануила юный Всеволод и увидел впервые галицкого князя и полюбил его: князь Ярослав Владимирович был не заносчив, ласков, к Всеволоду, несмотря на разницу в возрасте, относился как к равному, не ставил ему в укор его молодую неопытность и весьма сочувственно отнесся к его нелегкой судьбе изгнанника. К тому же приходился Всеволоду довольно близким родственником: тогда еще Ярослав Владимирович был женат на сводной сестре Всеволода, княгине Ольге, которую, впрочем, Всеволод ни разу не видел.

Уже тогда лелея честолюбивые замыслы, веря — хоть никому не признавался в этом — в свое великое призвание, будущий великий князь, может, пока и неосознанно, избрал галицкого князя образцом, которому хотел подражать.

Юный Всеволод желал быть именно таким государем — мудрым и незлобивым, держащим своих подданных не в страхе, а в уважении и почтении к себе. Он жадно прислушивался к новостям, приходившим из Галича, сравнивал то, как поступал Ярослав Владимирович в каких-либо случаях, с тем, как бы ему самому хотелось поступить. И никогда такое сравнение не разочаровывало Всеволода. Галицкий князь не вмешивался в ссоры соседей, но пекся прежде всего о благе своих подданных. Земля его процветала благодаря тому, что он не стремился увеличивать налоги, а способствовал расширению торговли. Он действительно мог подпереть Угорские горы железными полками, но порой, чтобы не лить зря крови своих людей, нанимал войско у иноземцев — у поляков, например. Он предпочитал не оставлять без присмотра внутренние дела своего княжества и во время вынужденных войн во главе своей рати посылал воевод — тех, чье воинское искусство он справедливо полагал выше собственного. Он без применения силы сумел припугнуть самых алчных и властолюбивых соседей, и в первую очередь — самого Святослава Киевского, который не только не посягал на его земли, но и не смел предлагать Осьмомыслу признать себя старшим среди князей, а ведь это было едва ли не главной целью в жизни Святослава.

И вот — плоды этого мудрого правления: не найдется на Руси человека, захотевшего бы сказать об Осьмомысле худое слово. За исключением, может, княгини Ольги, не простившей супругу измены и постригшейся в монахини. Впрочем, Ольга уже шесть лет как преставилась в монастыре недалеко от Владимира и под именем смиренной инокини Ефросинии похоронена у храма Святой Богородицы Златоверхой. Да еще Осьмомысл не дождался бы доброго слова от сына своего и княгини Ольги — Владимира, известного приверженностью к вину и бесстыдным любострастием.

Великий князь поддерживал отношения с Осьмомыслом и знал, что тот продолжает к нему хорошо относиться и одобряет его дела, признавая за Всеволодом правоту его в споре с Ольговичами, и в первую очередь — со Святославом. И это неудивительно: владимирский князь так же, как и Ярослав Галицкий, желает мира, не хочет кровопролития, печется о благе подданных.

Но есть между ними большая разница: Осьмомысл управляет в одной Галицкой волости, великого же князя заботит мир во всей Русской земле. Он никогда не отступится от своей убежденности в том, что высшим благом для Руси может быть лишь единая власть. Только единовластный государь сможет избавить Русскую землю от страшных бед, среди которых главная, страшнее половцев и лит-вы, венгров и чуди, — княжеские распри.

Да, поначалу Всеволоду казалось, что возможно победить их умом и великодушием, но теперь великий князь знает, что так добьешься порядка лишь в своем доме, а если хочешь владеть и управлять всей Русью, то сначала она должна испытать страх.

Русь, признавая за великим князем силу, считает возможным посмеяться над ним? Что ж, пусть смеется. В таком случае она испытает страх. Если люди не хотят произносить имя великого князя с почтением — будут произносить его со страхом. Любое пренебрежение волей Всеволода Юрьевича повлечет за собой наказание. И первыми, кто в этом отныне и навсегда убедится, будут князья рязанские, сыновья покойного князя Глеба.

В середине июля войско великого князя вступило в рязанские пределы.

Глебовичи уклонялись от встреч с владимирским войском, не желали даже защищать свои владения. Один за другим великому князю сдались Пронск, Ожск, Ольгов, Добрый Сот, Осетр, Белгород рязанский. Тысячи жителей брали в плен и отправляли во Владимир, откуда им предстояло быть расселенными по всему Владимиро-Суздальскому княжеству. Уже во второй раз Всеволод Юрьевич осаждал Рязань, и второй раз она сдавалась ему без боя. Тяжело нагруженные добычей обозы тянулись вдоль Оки, ползли по лесным дорогам, и никто не делал попытки их отбивать. Рязанская земля расплачивалась за непокорность своих князей.

Самих же Глебовичей — Романа, Игоря и Владимира — в Рязани не было.

Причина отсутствия их в волости вскоре стала известна, и, узнав эту причину, Всеволод Юрьевич поначалу испытал удивление. Удивляться главным образом нужно было самому себе. Его опять провели как мальчишку, а он словно и не догадывался, что такое может случиться.

Вечный заступник рязанских князей епископ Порфирий на этот раз сумел исполнить свой долг миротворца. Во время пребывания во Владимире убедив великого князя остановить войну против Глебовичей и даже склонив на свою сторону доверчивого епископа Луку, он уехал в Рязань. Но не затем, чтобы убедить братьев покориться великому князю, а затем, чтобы предложить им более сильное, на его взгляд, покровительство. Святослав, князь киевский, сообщил Порфирий Глебовичам, сочувствует им, готов их поддержать в борьбе против несправедливостей, творимых владимирским князем, и в крайнем случае — предоставит убежище до лучших времен. Взамен князь киевский хочет лишь одного — чтобы братья признали его своим покровителем, отложились от Всеволода Юрьевича. Святослав даже не требовал от них ходить в его воле, но они должны были создать такое впечатление у великого князя. Глебовичи охотно согласились и даже приободрились, но когда узнали, что великий князь с дружиной идет к ним, струсили и сейчас, наверное, уже находились в Киеве.

Коварство Святослава не было новостью для великого князя. Только что его родной брат породнился со Всеволодом Юрьевичем, только недавно посол от Святослава, прибывший вместе с епископом Порфирием во Владимир, передавал, что Святослав желает мира и молит великого князя не обнажать меча на неразумных и поверить их искреннему раскаянию. А в это время епископ Порфирий, получивший указания, как надо действовать, усыплял^- бдительный гнев Всеволода Юрьевича. Святославовы козни хоть и раздражали, но были уже как-то привычны.

Но Порфирий! Ведь он клялся на святом кресте и образах, что послужит великому князю и избавит его от необходимости применять силу, примирит Глебовичей и приведет их словом Божиим к повиновению. Клялся, зная, что дает ложную клятву. Переветник! И такой является пастырем духовным для многих людей? Не бывать этому! Великий князь отдал распоряжение найти Порфирия, где бы он ни был, взять его и доставить во Владимир.

Но потом понял бессмысленность этой затеи. Что, в самом деле, пойманный Порфирий мог изменить в уже содеянном? Что мог сделать с ним великий князь — казнить? Навлечь на себя гнев отцов Церкви? Это Всеволоду было совсем не нужно. Первый мстительный порыв быстро прошел, и Всеволод отменил приказание.

Войну можно было заканчивать. Рязань наказана достаточно, не начинать же новую войну уже с Ольговичами из-за братьев Глебовичей! В конце лета владимирское войско вернулось домой. Разумеется, великий князь не хотел оставлять без внимания Святославовы козни: он написал в Киев весьма строгое письмо, дав понять Святославу, что, если тот будет продолжать злодействовать, возмездие не заставит себя ждать.

Письмо было написано намеренно грубо. Всеволод никогда так не писал. Оно было совершенно в духе Боголюбского, который такими письмами начинал войну. Великому князю надоела притворная вежливость отношений со Святославом, и он вспомнил о мудром совете: не мечите бисера перед свиньями. Как ни был Святослав разозлен и даже оскорблен письмом владимирского князя, он не решился ни на войну, ни хотя бы на такой же грубый ответ. Лишь недоумевал: чем он мог провиниться перед князем Всеволодом Юрьевичем, которого издавна считал своим братом и сыном. За епископа Порфирия отвечать отказался: мол, духовный владыка действовал по своему желанию и усмотрению. Понял наконец Святослав, что сильнее владимирского князя сейчас никого нет и, значит, с ним нужно соблюдать осторожность, чтобы не вышло какой беды. В начале осени все три брата Глебовичи — Роман, Игорь и Владимир — прибыли к великому князю с покаянием, снова валялись у него в ногах и обещали, обещали, обещали до конца дней своих быть великому князю преданнейшими слугами.