Ярослав Мудрый. Историческая дилогия

«Великий умелец. В ратный час он тысяцкий, а в мирное время — опять-таки кузнец. Творит! Творит, забыв обо всем на свете. Лучше его не трогать. Сиди — и любуйся его работай».

Ярославу и сказывать не надо, что звание кузнеца-оружейника самое почетное среди ремесленного люда, ибо он кует доспех и меч для защиты Руси. А сколь для того нужно сотворить?! Допрежь надо найти добрую железную руду…

Ранним утром, пока еще легкий туман не стал росой на траве, выезжает Будан с сыном-подручным в свое заветное местечко — в Меленковские болотца. Рассвет, но жаворонки уже мечут свои быстрые стежки в поднебесье. Легкий возок, в кой запряжен серый в яблоках конь, кормилец и баловень семьи — Серко, едет вдоль темно-зеленого тростника Неро, мимо дымниц и кузен, разбросанных по берегу, затем огибает Велесово капище на конце города и вступает в густой лес.

От Ростова до болот едва ли не десяток верст. Через мохнатые лапы сосен и елей чуть пробивается редкий солнечный луч. Часто приходится останавливаться и помогать коню, перетаскивать возок через толстые корневища деревьев…

Наконец, добрались до места. Закусили луком, лепешкой и квасом, чуток отдохнули, вытянули из возка лодчонку и столкнули ее на бурую, ржавую воду.

Руду черпали с самого дна черпаками на длинных ручках, а гущу сливали в деревянные бадьи. Потом Будан готовил времянку — печь-домницу, а сын добывал огонь. После того сели на поваленное дерево и взялись за ремни, приводящие в движение волчок.

Печь задымилась, а вскоре загорелась, подсыпанная под крутящийся волчок сухая трава. От нее разожгли костер, дабы обжечь на угли заранее приготовленные березовые полешки.

Толстым слоем высыпали жаркие угли на дно домницы, вырытой прямо в земле. Сверху положили железный лист, а на него высушенную уже руду из болота, выплавляя из нее железные крицы, [202] величиной с добрую лошадиную голову.

Ночевали в лесу, у костра, а чуть рассвело, повезли домой десяток железных криц…

В кузнечном горне гудит пламя, будто дикий зверь из клетки рвется наружу. Сын раздувает его мехами, домотканая рубаха на его спине уже промокла от пота.

Мехи — две сердцевидные планки, соединенные собранной в складки кожей. И, кажется, будто они дышат, как живые. Раздвигает сын — вдох, сдвигает — выдох.

Воздух выходит из мехов через сопло — глиняную трубку на узком конце планок, и сквозь отверстие в горне нагнетается туда.

Вот уже вишнево-красные полосы становятся белыми, и Будан останавливает сына-подручного. Огромными клещами он выхватывает из горна эти полосы, одну бросает на наковальню, другие закаливает: опускает в большой чан с холодной водой. Вырывается облако белого пара и, медленно растекаясь в воздухе, поднимется к закопченному потолку кузни.

Князь Ярослав уже ведает: полосы, закаленные таким образом один раз — железо, несколько раз — сталь.

Мечи же на Руси появились еще в девятом веке. Варяги похвалялись, что изготовление мечей «туземцы-славяне» позаимствовали от них, забывая о том, что на славянской равнине обитали не дикари, а даровитый и гордый народ, владетель мощной культуры, за коей, как и у всех соседних племен, стояли века традиций — воинских и ремесленных. Викинги никогда Русь не завоевывали, а русские кузнецы-оружейники в своих мастерских создавали не жалкие «варяжские» подражания, а собственные подлинные шедевры…

Вот Будан с сыном (дабы обрести металл с необходимым составом углерода) берут полосы железа и стали, скручивают их вместе через один, а затем множество раз проковывают, вновь складывают в несколько раз, вновь перекручивают и собирают «гармошкой»; затем режут вдоль и проковывают еще раз. Получается полоса красивой и очень прочной узорчатой стали, кою травили для выявления рисунка «елочкой». Меч получался не только крепким, но и гибким: распрямлялся, будучи согнутым вдвое.

Меч Будана способен был рассекать панцири и кольчуги врага, ибо их, как правило, делали из стали или железа более низких сортов. Перерубали они и клинки мечей, изготовленных менее тщательно. [203]

Будан постукивает маленьким молотком то по раскаленному бруску, то по краю наковальни. И как бы в ответ на перезвон его молота грохает кувалдой сын, опускает ее на то самое место, куда указывает отец.

Дин-динь-дон! — разносится далеко вокруг.

Летят во все стороны искры, все отчетливее вырисовываются очертания лезвия, рукояти меча. Сын снова берется за кленовые, отполированные до блеска его ладонями ручки мехов. Он нагнетает воздух в печь, поддерживая гудящее пламя без передышки.

Меч почти готов: темная полоса железа на его лезвии чередуется со светлой — стальной полосой. Сталь дает крепость, железо — гибкость. Никогда не сломается такой меч в бою…

— Пора! — подает знак Будан.

Сын передает ручки мехов другому подручному, а сам уже бежит во двор, выводит из клети Серко, торопливо седлает его, вскакивает на коня.

Отец выносит из кузни пышущий жаром меч и рукояткой, обмотанной мокрой овчиной, передает ее сыну. Тот выезжает со двора, галопом направляет коня вдоль озера и мчится во весь опор. Склонившись к луке, сын крепко держит в руке пламенеющий меч, дабы хорошенько охладили его воздушные струи. И кажется ему, в этот счастливый для него миг, что он — это не он, а сам Перун летит на своем грозном скакуне навстречу несметным полчищам, и одного за другим поражает врага своим харлужным мечом. [204]

— Скажи, Будан Семеныч, а случаются подделки?

— Таить не буду, князь. Встречал я за свою жизнь и жуликоватых ковалей. Сотворить настоящий меч — и ума, и много времени требует. Вот тут-то жуликоватый кузнец и выявляется. На торгах купцы за булатные мечи золотом расплачиваются. Весит меч три фунта — выдай да положи три гривны золотом. Деньжищи!

— А как настоящий меч проверить?

— Дабы купцу не обмануться, он должен первым делом проверить меч по звону. Хороший меч от легкого щелчка по клинку издает чистый и долгий звук. Чем он выше и чище, тем лучше булат. Затем надо испытать на упругость, не останется ли он искривленным после того, как его положили себе на голову и пригнули к ушам за оба конца. Напоследок же меч должен легко, не тупясь, перерубить толстый гвоздь или разрезать тончайшую ткань, брошенную на лезвие.

Будан взял у вернувшегося сына меч и протянул его Ярославу.

— То дар тебе, князь, почитай, от всего ремесленного люда. И коль наступит для Руси самая грозная пора, то не посрами сего меча, Ярослав Владимирыч.

— Спасибо, мастер. Не посрамлю, и навсегда запомню твои слова, — тепло отозвался князь.

— Меч можно испытать. И на звон, и на гвоздь, и на паволоку.

— Да я верю тебе, Будан Семеныч.

— Ну, тогда пусть твои дружинники опробуют.

— Сам меч опробую.

Ярослав посмотрел на дружинников, выбирая «супротивника», и вдруг его взгляд остановился на Могуте.

— Давай-ка, погреемся, боярин. Вынимай свой меч.

Могута замешкался. Напрасно того захотел князь. Все ведают о его богатырской руке. Не дело задумал.

— Ты чего остолбенел? Вынимай меч, Могута Лукьяныч!

И Могута вынул: князь приказывает. Ярослав скинул зипун и остался в одной синей льняной рубахе.

— И чтоб слабину мне не давать!

Сшиблись! Зазвенела сталь, посыпались искры. Будан, переживая за свой меч, привалился к косяку ворот кузни.

— Наддай, крепче наддай, боярин! — входя в азарт, прокричал Ярослав.

И Могута наддал. Не срамиться же ему перед честным народом и дружинниками. Размахнулся, с силой ударил по мечу князя, надеясь выбить его из рук Ярослава, и… оторопел. Его меч переломился надвое.

Кузнец удовлетворенно крякнул, а Ярослав подошел к Будану и крепко обнял его за плечи.

— Спасибо, Будан Семеныч. И впрямь знатный меч сотворил. Будет тебе особый заказ.

Могута же обескуражено смотрел на остаток меча и бормотал: