Ярослав Мудрый. Историческая дилогия

Ярослав не находил разумного ответа.

На другой день он приплыл на ладье к беседке, к месту гибели Березини и сына. Он присел на ложе и закрыл глаза, вспоминая нежные слова своей лады и милое лепетанье сына. Его сердце опять заныло, душа застонала, и он впал в тягостную кручину.

И час, и два Ярослав не выходил из беседки. Озарка с Могутой забеспокоились.

— Нельзя князя оставлять одного, — молвил Озарка.

— Надо его чем-то отвлечь, — кивнул Могута.

Оба вошли в беседку. Лицо Ярослава было чернее тучи, взгляд потухший, страдальческий, на щеке застыла скорбная слеза.

«Крепко же любил князь свою Березиню», — подумалось Озарке.

При виде бояр, Ярослав отвернулся, смахнул со щеки слезу и глухо спросил:

— Что скажете?

— Был тут из Белогостиц священник. Просил новый храм святого Георгия осмотреть.

— Осмотрю… И вот что, други. Прикажите дружинникам, чтобы окрест леса оглядели. Каждую пядь!

У храма Ярослава встречал весь церковный клир. [200] Молодой священник, облаченный в серебряную с золотыми крестами ризу, присланную киевским митрополитом, осенил князя крестным знамением и обходительно произнес:

— Спаситель не забудет твой богоугодный вклад на святое дело возведение храма, князь Ярослав Владимирович.

Приняв благословение, Ярослав вошел в церковь, запалил свечу от лампадки, тотчас подошел к иконе Пресвятой Богородицы с младенцем на руках и принялся молиться.

Как истинный христианин, он ежедневно посещал в Ростове или крестовую палату в своем теремном дворце, или соборную церковь Успения, но никогда еще он не молился с таким рьяным усердием, ничего не слыша и никого не видя, кроме опечаленных, всё понимающих глаз Божьей Матери.

Священник смотрел на его изнуренное, страдальческое лицо и клал земные поклоны перед Господом, умоляя его облегчить душевные муки раба Божия Ярослава.

Князь молился до изнеможения, и когда ему показалось, что из глаз Богородицы скользнула на голову сына горючая слеза, он принял это близко к сердцу, и на душе его посветлело. Значит, дошли его молитвы. Березиня и чадо ее хоть и были не крещеными, но Богородица смилуется и не допустит, чтобы их души угодили в исчадие ада и оказались в светлом, лучезарном раю.

Отступив от иконы, Ярослав тихо молвил священнику:

— Отслужи, отче, заупокойный молебен по рабам Божиим Березине и Святославу.

— Но…

— Отслужи! Они не успели принять крещение, но были готовы к оному. Бог отпустит их прегрешения.

— Отслужу, князь.

Ярослав отправился к причалу. На встречу ему шел Могута. За последнее время он свыкся со своим новым чином, но в поступках своих продолжал оставаться всё таким же простодушным человеком. Холопов своих не только не обижал, но, порой, и сам брался за какую-нибудь работу, дабы силу свою не потерять.

Бьет молотом кузнец по наковальне и Могута добрый час покует; рубят холопы амбар, и боярин берется за топор.

Челядь с доброй улыбкой говаривала:

— Чудной у нас боярин. Отродясь, такого не видывали.

Любил поработать Могута, а вот богослужебные книги давались ему с трудом: уж больно писания мудреные, заучить и вникнуть в них тяжко. Хорошо, что он еще холостяк, чад не имеет, а то князь Ярослав детей бояр, сотников и купцов за книги посадил, целую школу для них открыл при храме Успения Богородицы.

Заходил как-то в эту школу Могута и видел, как ребятня, сидя на деревянных скамьях, под строгим взором батюшки, царапает на кусках бересты какие-то витиеватые буквицы костяными писалами. Вот труд так труд! Это тебе не кожи мять…

Подойдя к князю, Могута произнес:

— В одной из чащоб обнаружили труп дружинника Дерябы.

Ярослав остановился, лицо его не выразило никакого удивления.

— Дивиться нечего, Могута. Я так и мыслил. Колыван не мог оставить в живых этого мерзавца. Да и Горчак у Колывана на крючке. От этого хитроумного и каверзного боярина всего можно ожидать. Собака! Пестун треклятый… Однако запомни, Могута: копающий яму под ближнего своего — в неё и упадет… А поиски Березини и сына моего продолжайте.

Глава 30

ЧЕЛОВЕК БЕЗ НАРОДА, ЧТО ДРЕВО БЕЗ ПЛОДА

Свои задумки о Суздале князь Ярослав не стал откладывать на другие времена. Он решил без остатка окунуться в работу, иначе непрестанные, худые мысли могут ввергнуть его в затяжной недуг и обратить в немощного человека.

Но воспоминания о тяжелой утрате будут преследовать Ярослава очень длительное время, и даже из его предсмертных слов слетит имя Березини.

(Забегая вперед, скажем, что монах-летописец, сидевший у одра старого умирающего князя, ничего не понял, лишь пожал плечами: Ярослав о какой-то березе бредил).

Князь велел Заботке позвать к себе тысяцкого Будана, но того дома не оказалось.

— В своей кузне меч мастерит.

— И чего ж ко мне не явился?

— Нельзя-де от изделья отрываться. Меч добрую закалку потеряет. Сызнова бежать?

— Не нужно. Сам прогуляюсь.

Ярослав, в сопровождении Озарки, Бренко и Могуты (теперь, куда бы князь ни отправлялся, рядом с ним находились не только семеро дружинников, но и бояре; да и обычай того требовал) шел к кузне и размышлял о Будане. Честолюбив, по-хорошему честолюбив кузнец, а ведь простолюдин, из черни. Другой бы опрометью побежал, а этот достоинство свое чтит. Сколь бы не встречался с ним, всегда степенен, деловит, разумен в суждениях, и никакой тебе лести. Не зря его народ в тысяцкие выкликнул…

Народ! А ведь всё зависит от народа. Будь у тебя семь пядей во лбу, но любой властитель — что телега без колеса. Все его княжеские задумки осуществлял народ: крепость ставил, дороги прорубал, храмы возводил.

А кто на брань ходил? Не даром говорят: человек без народа, что древо без плода. А взять вече. Вот уж где во всю мощь проявляется народная воля. Князь же, как былинка в поле. Что народ порешит, так тому и быть, а коль князь заартачится — того могут с помоста скинуть и из града выдворить. Какая же силища в народе! Вот кто подлинный властитель.

И от этой неожиданной мысли Ярослав даже остановился. Почему-то раньше никогда и в голову не могла придти к нему такая думка.

— Что-нибудь понадобилось, княже? — тотчас спросил Заботка.

Ярослав молча отстегнул золоченую пряжку корзно и подал плащ меченоше, оставшись в коротком, чуть ниже колен голубом зипуне. [201]

— Что-то в жар меня кинуло.

Молвил неправду. Зачем парадное облаченье, когда идешь в кузницу? Так положено, сказали бы бояре. Любой выход князя в народ должен показывать черни, что идет их господин, чье корзно подчеркивает его безграничную власть, ибо никто, кроме князя, не имеет права накидывать корзно на плечи.

«Глупость всё это, — вкралась в голову Ярослава новая крамольная мысль. — Власть там, где молотом грохают».

Будан не вышел из кузни даже при виде князя. Он продолжал колдовать над мечом, не доверяя свое дело даже подручным. Но Ярослав не осерчал, напротив, вновь подумал о кузнеце по-доброму.

— Здрав будь, Будан Семеныч.

— И тебе здоровья, князь. Прости, что встречать не вышел. Оторваться не могу. Задумал я знатный меч сладить, дабы дамасский клинок как травинку пересек. Тут ко всяким премудростям надо приноровиться.

— Добрая задумка, — одобрил Ярослав.

— Добрая, князь. Коль слажу — сотни мечей можно наковать. На любую сечу неустрашимо выходи.

Будан поминутно совал меч в особый горячий взвар, то его вынимал, придирчиво осматривал и шаркал острием по стальной пластине, то вновь держал над раскаленными угольями и потом опять совал в железный чан с взваром.

На закоптелом медном лбу коваля выступили капли пота. Лицо напряженное, сосредоточенное.

Заботка накинул на широкую дубовую плаху, лежащую у ворот, свой полукафтан и пригласил присесть князя.

А кузнец всё колдовал и колдовал над своим издельем.