Тайный агент императора. Чернышев против Наполеона

— О, ваше высочество, Ахен только и жил ожиданием вашего прибытия, — не моргнув, соврал Каблуков.

Громкий смех раздался с тахты напротив, и ее обладатель, вскочив на ноги, подошел к Каблукову.

— Первые же ваши слова убедили меня в том, что вы удивительно забавный парень, — снова захохотал атлет в восточном халате. — Я сам любитель невероятных выдумок и надеюсь, что мы сойдемся. Полина, познакомь же нас!

— Жюль Канувиль — мой друг. И русский полковник Каблуков — тоже мой друг, — представила мужчин друг другу княгиня.

— Как? — вскричал Канувиль. — Снова русский, снова полковник и снова — твой друг? Не находишь ли ты, что в один прекрасный день я буду представлен всей русской армии?

Каблуков так же позволил себе рассмеяться как бы с некоторым вызовом и в то же время со свойственным ему всегдашним добродушием:

— А вас это страшит, сударь, — знакомство с русской армией? Судя по вашей фигуре, вы в отличной форме.

На лице Канувиля отобразилась растерянность, затем она мгновенно схлынула.

— А вы, сударь, оказывается, нахал. Это меня-то заподозрить в трусости? Да знаете ли вы, с кем говорите? Я капитан гусарского полка, который под Прейсиш-Эйлау и Фридландом не раз видел, как вы, русские, показывали нам пятки!

— О нет! Мы, кавалергарды, всегда предпочитаем подставлять не спину, а смотреть в лицо достойному противнику. Такое правило я усвоил для себя с Аустерлица, — возразил Каблуков.

Словесную дуэль, грозившую перейти в настоящую, прервала княгиня.

— Должна вам заметить, мои рыцари, что вы в высшей степени ведете себя неучтиво в моем присутствии. Мало того, что вы затеяли неприличный словесный турнир, но еще избрали отвратительный предмет спора. Фи! Сплошное бахвальство сражениями, о которых мне совершенно неинтересно знать. Если вам уж так хотелось сразиться, неужели вы не могли избрать предметом распри мою особу?

Мужчины переглянулись, и каждый из них бросился к ручке Полины.

— Княгиня, — вскричал Канувиль, — я изрублю любого, в ком увижу соперника! За вас я готов умереть!

— Воистину, ваше высочество, — сказал Каблуков, — мы оба готовы умереть за вас. Но я охотно уступлю свою очередь вашему самому ревностному рыцарю месье Жюлю.

Смех Полины раскатился звонким колокольчиком.

— Ну, признайся, хвастун и фанфарон, кто из вас вышел победителем? — обратила она нежный взгляд на Канувиля и тут же перевела глаза на русского офицера, продолжавшего лукаво улыбаться. — Объявляю победителем вас, месье Каблуков, как более галантного рыцаря, и требую, чтобы вы оба в знак уважения подали друг другу руки.

Веселая жизнь закружилась в курортном городке — карнавалы, приемы, музыкальные вечера, ночные катания в экипажах. Однако, как частенько случается, неудержимое веселье быстро сменилось горьким похмельем.

Через Ахен, направляясь в Антверпен, проезжал сам император. И надо же — ему на дороге попался красавец гусар, которым оказался Канувиль. Картинно восседая на лошади, он остановился на обочине, пропуская кортеж Наполеона, и даже, говорили, послал вдогонку воздушный поцелуй.

— Тот самый, что набрался наглости компрометировать княгиню Боргезе? — Не скрывая раздражения, император обратился к находившемуся в карсте Савари. — Куда вы смотрите, герцог Ровиго, позволяя каким-то проходимцам вертеться возле двора особы императорской фамилии? Мало того, что при вашем попустительстве к княгине проникли такие сомнительные личности, как некий граф Монтрон, вы продолжаете попустительствовать и другим сомнительным личностям. Кстати, Монтрон уже арестован? Я предпочел бы, чтобы он оказался в тюрьме. А лучше бы его выслать куда-нибудь вовсе из Парижа и даже из Франции.

Савари склонил голову в знак того, что готов выполнить любую волю императора, но Наполеон уже обратился к Бертье:

— Прошу вас, князь Невшательский, дать распоряжение по поводу этого нахала, встреченного нами только что на дороге. Он, кажется, из гусар? Пошлите его немедленно с каким-либо срочным поручением в Испанию. Ему следует понюхать пороха, а не крутиться вокруг юбок.

— Будет исполнено, сир, — склонил голову и другой давний сподвижник великого полководца. — Может быть, оставить его там на одном из самых ответственных участков?

Император понял, что это могло означать неминуемую гибель гусарского капитана.

— Не следует усердствовать более, чем вас о том просят, князь, — раздраженно произнес император. — Мне еще понадобятся офицеры в русском походе. Я считаю, что наглость этого молодого человека в боевой обстановке непременно обернется храбростью и мужеством, которые вскоре окажутся так необходимыми моей Франции.

— Кстати, о русских, сир. — Савари указал кивком на окно кареты. — Здесь, в Ахене, как мне доносили мои люди, находится на излечении полковник Каблуков. Я приказал собирать о нем все, бросающееся в глаза. Между прочим, прошу прощения, сир, и он пользуется благорасположением ее императорского высочества княгини Боргезе. Так сказать, еще с Парижа вхож в ее дом.

Тон, которым это было сказано, и выражение лица министра полиции говорили: нет, ваше величество, вы не правы, упрекая меня в нерадивости. Я и мои люди никому не попустительствуют и знают все, что может вас заинтересовать. Разве не мы напали на след графа Монтрона, который, прикрываясь покровительством княгини, свел сомнительные знакомства с ее фрейлинами и стал в их обществе своим человеком? Однако сие — деликатная штука, жизнь императорской сестры! Это ведь нами, полицией, была избрана формулировка: «сомнительная связь с фрейлинами». А связь-то была с нею, с ее императорским высочеством! И то наш доклад вызвал гнев вашего императорского величества. Куда ж было вновь соваться с сообщениями по поводу Канувиля, гусарского капитана, да и этого русского Каблукова?

— Вы говорите о Каблукове? — вернулся к сообщению министра Наполеон. — Можно сказать, я его знаю давно, еще с Аустерлица. Помните, это он доставил мне из Петербурга Тауриса и Коко. В отличном состоянии доставил! Что же касается его пребывания на водах — у него, насколько помню, старая рана. Ну а мое распоряжение о том, чтобы русских принимать во всех знатных домах, кажется, я пока еще не отменял.

— Простите, ваше величество, об этом русском я — к слову, — попытался дать как бы обратный ход министр полиции.

— Нет уж, герцог Ровиго, вы не юлите, — остановил его император. — Я не намерен вмешиваться в дела вашего ведомства. Надо — так следите! Что же касается гусарского капитана, распорядитесь, Бертье, не затягивать дела.

Гроза разразилась нежданно. На следующий день Канувиль вынужден был оставить курорт и скакать в Париж. Оттуда — в штаб при его католическом величестве короле Испании Жозефе Бонапарте. Отчаянию Полины не было предела.

— Чьи это козни, кто завидует мне? — Рыдала она, не скрывая слез отчаяния в присутствии Каблукова. — Ради всех святых, хоть вы-то, полковник, не оставляйте меня! Надеюсь, что вас не коснется гнев моего брата?

Она не скрывала, что гроза исходила от брата-императора. Он знал, насколько она избалована и своевольна. Не одобряя многих ее прихотей, которые, безусловно, выводили его из себя, до поры до времени он все же прощал ей фривольное поведение.

Кто только не увивался вокруг княгини Боргезе и в Нейли, и на различных курортах, куда она постоянно наезжала во все времена года. Если была зима, направлялась в Ниццу, летом — в Пломбьер, где не было так душно, как в пыльном Париже. Глубокой осенью, как теперь, с наслаждением проводила время в Ахене. И повсюду не было недостатка в спутниках — от знаменитого актера Тальма до возникавших невесть откуда почти в каждой поездке все новых и новых молодых и прелестных херувимчиков с эполетами капитанов и даже лейтенантов.

Кумир парижской публики Тальма — уже далеко за пятьдесят — еще с юности был другом генерала Бонапарта, своего давнего поклонника. Но сейчас его роль никак не могла устроить императора. Поэтому Полина, всячески стараясь скрыть от брата свое очередное сердечное увлечение, делала вид, что в ней вдруг проснулась неудержимая тяга к сцене и она решила брать уроки у несравненного маэстро.