Юность полководца

кулаком как вдарит, так и с ног собьет. Он ведь дюжой и в гневе злой шибко...

- Ох-хо-хо! Ой, недоброе будет! - вздыхали бабы и продолжали гадать: что-то расскажут им мужики, вернувшись с веча?

Александр, без остановок миновав все пригородные выселки, направился прямо к детинцу, где засели осажденные немцы. Заранее он отправил гонца с требованием, чтобы все псковские ратники были в сборе и выстроились близ детинца. Он проезжал узкими улицами Пскова, закутавшись до пят в длинный красный плащ, подбитый лисьим мехом. На лоб надвинул кожаный легкий шеломец. Перед каждой церковью он снимал его и медленно, истово крестился, освободив правую руку от железной перстатицы. Он ни на кого не смотрел и не отвечал на низкие поклоны псковичей, быстро ломавших при встрече шапки. Его грозный, задумчивый взгляд как будто скользил поверх голов, поверх толпы, но он все видел, все замечал: взволнованное любопытство и тревогу псковичей, понимал причину этой тревоги; сдвинув брови, смотрел на главную башню детинца, над которой развевалось немецкое знамя. Александр еще не решил, что станет говорить на вече, но одно знал твердо: что, может быть, он и голову свою сложит в неравной схватке, но грозу на подлых переветников нагонит...

Александр примчался вскачь на площадь, где осадил взмыленного, разгоряченного гнедого Серчана.

Дружинники стояли в два ряда, пешие, возле своих оседланных коней, держа их под уздцы правой рукой, а левой сжимая копье. Они смотрели настороженно, ожидая, как станет с ними речь вести этот двадцатидвухлетний ястреб, как его в насмешку именовали псковские бояре. Александр с псковичами не поздоровался, только обвел гневным, взбешенным взглядом. Он выжидал, пока его охранная полусотня, подскакав, выравнялась позади него.

- Кто голова дружины?

- Я голова дружины! - отозвался молодой, статный воин в серебристом блестящем шеломе, державший под уздцы серого в яблоках коня.

- Подъезжай поближе!

Воин, легко вскочив на коня, хлестнул его плетью, вылетел вперед и остановился перед Александром.

- Я Домаш, начальник отряда псковской дружины. Привет тебе, княже, мой господине Александр Ярославич!

- Не боярина ли Твердилы ты сын?

- Нет! И не сын и не брат. И он враг мне. Это он впустил немцев в детинец.

- Как же ты впустил врагов в Русскую землю, в наш отчий дом? Как впустил без боя в детинец?

- Совет бояр решил, а меня и не известил.

- Жди меня здесь.

Князь отъехал в сторону.

- Гаврила Олексич! - окликнул он.

- Я слышу, княже, мой господине!

- Ко мне, ближе!

Гаврила подъехал вплотную и тихо сказал:

- Жду приказа твоего.

Александр, тоже вполголоса, сказал:

- Сейчас я буду на вече. Сотню выстрой возле думного помоста, где соберутся бояре, и жди меня.

- Исполню, княже!

- Псковских ратников не распускать. Пусть и они будут наготове. Завтра выйдем в поход. Мне и псковичи там пригодятся. Сейчас каждое копье надо держать на счету.

- Понял, княже, мой господине!

НА ПСКОВСКОМ