Дань кровью

В шатре стоял шум, началась суматоха. Там уже были казначей и силеварий [25] падишаха. Увидев вернувшегося Милоша, казначей исступленно закричал:

— Зачем же ты, Милош, убил нашего повелителя?

Милош подбежал к трупу султана и наступил ему ногой на горло. Но пути назад уже не было. Серба окружили царедворцы и чауши. И тогда Милош выхватил из ножен султана его саблю и начал ею рубить направо и налево — казначей и силеварий пали от его руки. В этот момент и оказался в шатре Вук Жаркович с товарищами. Чауши уже окружили Милоша. Началась кровавая схватка.

А тем временем битва на Косовом поле продолжалась. Эфренос-бей вместе с лучниками в центре бросил вперед небольшой отряд конницы. Этот нехитрый, но дальновидный маневр позволил османам довольно быстро рассеять и обратить в бегство лучников князя Лазаря. Конные акинджии врубились в стройные ряды сербских латников. Разумеется, закованные в латы всадники не могли потерпеть того, что их так нагло теснят легковооруженные и практически незащищенные броней акинджии. Латники двинулись вперед, круша вокруг себя все, что попадалось под руку. Акинджии сопротивлялись недолго, и вот уже они повернулись к сербам спиной и, пришпоривая коней, понеслись назад, к своим позициям. Азарт погони полностью выветрил у сербов способность думать. Опомнились они лишь тогда, когда акинджии рассыпались в разные стороны, и их встретили заостренные на концах и всаженные в землю колья высотой до лошадиного крупа, а также хорошо обученные, бесстрашные, ощетинившиеся ряды пешцев-азапов. «Война — это коварство!»

Казалось, не было уже спасения сербам. Развернувшиеся акинджии били их сбоку и сзади, сбивая с коней, а азапы расправлялись с ними уже на земле. Но вот в турецком лагере с быстротой молнии стал распространяться слух, что их повелитель, их славный и непобедимый падишах убит. Сумятица, неразбериха, минутная слабость, и вот уже азапы сломлены, первая линия обороны смята, несмотря на большие жертвы среди самих сербов. В бой вступали янычары.

Смешались два человеческих моря. Сабли мелькали словно молнии и, отражаясь в солнечных лучах, слепили глаза. От копий было так тесно, что через их ряды даже ветер не мог пробиться. А конских ног было такое множество, что даже бурный поток не мог бы прорваться сквозь них. Стрелы градом сыпались с неба на землю. Хрипы и крики, стоны и всхлипы поднимались с земли на небеса в таком изобилии, что даже ангелы Господни теряли свои четки, а у зверей в горах не выдерживало сердце. Сабля падала на саблю, копье на копье, булава на булаву.

В общем победном порыве наступало и боснийское войско во главе с Влатко Вуковичем. Правда, ему достался самый трудный противник — хладнокровный и непоколебимый, как скала, Баязет. Ему, единственному среди турок, удавалось пока сдерживать фронт, хотя уже явственно ощущалась угроза прорыва сербов с правого фланга его крыла. В этот момент к Баязету явился гонец со страшной вестью: падишах Мурат, его отец и повелитель, убит в собственном шатре неким сербским юнаком, властелином Милошем из Тьентишта. Правда, уже и сам Милош обезглавлен.

Не мешкая ни минуты, Баязет помчался к Муратову шатру. На ходу спрыгнув с коня, Баязет вошел внутрь шатра и увидал страшную картину: рядом с телом падишаха лежали казначей, силеварий и до десятка верных чаушей. Обезглавленные трупы неверных гяуров, Милоша и его дружинников, были вынесены наружу.

Все мускулы на лице Баязета задрожали, на крупной бычьей шее вздулись вены. Он на мгновение закрыл глаза и пальцы сжал в кулаки. Однако медлить было нельзя. Победные крики сербов были уже отчетливо слышны даже здесь, в шатре.

Баязет окинул налившимися кровью глазами находившихся рядом визирей, пашей, муфтиев.

— Признаете ли вы меня своим падишахом?

— О да, несравненный и достославный наш повелитель Баязет! — хором отвечали придворные.

— В таком случае я принимаю вашу клятву и беру на себя всю полноту власти. И да поможет нам Аллах!

— Аллах акбар!

Все дальнейшие поступки и команды Баязета были настолько быстры и решительны, что позволили уже в конце битвы применять к нему, к его имени приставку — Йылдырым — Молниеносный.

— Был ли послан гонец с трагическим известием о гибели отца и повелителя нашего брату моему Якубу? — вопросил Баязет.

И только тут придворные опомнились: они ведь и в самом деле забыли послать гонца к Якубу Челебии. Однако именно это и было на руку Баязету — ведь Мурат так и не успел официально объявить имя своего наследника. Приказав послать к брату гонца, якобы с требованием от Мурата немедленно явиться в его шатер на совет, новый падишах дал визирям и чаушам строгий наказ тут же убить Якуба.

Это, кстати, был первый случай в Оттоманской империи, когда брат убил брата, дабы избавиться от ненужной впоследствии междоусобной борьбы за престолонаследие. Спустя всего каких-то два десятилетия примеру отца последуют и собственные сыновья Баязета.

Сам же Баязет немедля взял бразды правления в свои руки. Одного взгляда ему было достаточно, чтобы понять, где хуже всего обстоят дела. Он тут же отправил в центр соглядатаев-глашатаев с призывами:

— Правоверные, смотрите, гяуры попятились! Сербы обратились в бегство!

На левом фланге глашатаи кричали во весь голос, перекрикивая железный скрежет и храпы коней:

— Куда бежите, правоверные? Позади река Ситница, справа враг, а слева Эгейское море преграждают вам путь. Разве не почетнее умереть в борьбе, как люди, чем, убегая от неверных, утонуть в волнах, подобно скотине? Куда делся, о турки, тот дух и та храбрость с которыми вы, переправляясь через Геллеспонт, стремились к господству в Европе? Или вы, быть может, пришли сюда лишь для того, чтобы благодаря нашему позору еще больше расцвела слава и сила славянского народа?

Подобные выкрики глашатаев — уже не раз испытанное и исправно срабатывавшее психологическое оружие османского войска. Ведь и янычары, и азапы, и акинджии, и другие — все воспитывались на психологии победителей, и подобные психологические опыты с глашатаями, бьющие по самолюбию воинов падишаха, позволяли иногда выигрывать, казалось бы, уже вчистую проигранные сражения. Ведь душераздирающие крики о том, что сербы бегут, слышали и сами сербы. И если здесь, на данном участке боя, они наступали, то неизвестно, что творилось у них на флангах. Возможно, там действительно начинали брать верх турки. И подсознательная боязнь окружения ослабляла напор сербов, заставляла все чаще оглядываться назад. А там недалеко уже было и до бегства.

Вот и сейчас это подействовало. К тому же и сам Бая-зет не бездействовал. Словно молния набросился он на неприятеля. Первым делом он устремился на его левый фланг, то есть на боснийцев и примыкающую к нему часть сербского центра. Благодаря численному превосходству Баязету удалось разбить подуставшего воеводу Влатко. Покончив с левым крылом, Баязет всю свою силу бросил на центр князя Лазаря, обойдя его слева и зайдя в тыл. В это же время, подбадриваемый примером своего молодого повелителя, перешел в наступление и турецкий центр — Али-паша с конницей, Яхши-бег с оставшимися в живых янычарами, а также Шахин-бег, Иса-бег и другие. Даже левый, разгромленный Вуком Бранковичем, фланг турецкого войска, будто птица Феникс, возродился из небытия и тоже перешел в контрнаступление.

Произошел поворот в битве. Сербы дрогнули и повернули назад. Даже Вук Бранкович, не без основания ожидавший от князя Лазаря помощи в ратниках (хотя, подсознательно, и не надеявшийся на нее в силу общей разобщенности сербского войска) для того, чтобы окончательно добить левый фланг турок и зайти им в тыл, вынужден был повернуть коня назад. Турки не преминули этим воспользоваться. Они из последних сил набросились на сербов, причем одновременно по всему фронту.

И сербы побежали.

Даже вдохновенный порыв и призывы самого князя Лазаря, потерявшего уже двух коней и несколько раз раненого, не возымел должного действия. Бегство сербов становилось все более хаотичными, и волна отступающих понесла с собой и князя Лазаря.