Дань кровью

— Чем порадуешь, славный воевода топличский? Действительно ли сила османская бесчисленна или то только побаски беженцев?

— Да нет, Милош. На сей раз у Мурата войско действительно несметное. Такого обилия ратных людей Балканы еще не видели.

Они ехали рядом, едва не касаясь стременами друг друга. Но тут Милош попридержал коня, явно предлагая остановиться и Милану. Вкратце изложив все свои сомнения воеводе, Милош закончил не совсем обычной просьбой:

— И потому прошу я тебя, мой побратим и верный друг, утаи истинное число осман, дабы наш князь пресветлый не предомыслил и не отказался от рати.

В этот момент мимо них проскакали несколько дружинников Вука Бранковича, спешивших предупредить князя о приезде его зятя. А потому Милан Топлица не успел ответить Милошу. К тому же тот, издали приметив самого Вука, стегнул своего коня и помчался вперед.

До недавнего времени отношения Вука с Милошем были весьма приятельскими. Они часто навещали друг друга, и жены их, Мара и Ела, с удовольствием делились тайнами. Но где-то года два назад их словно бес попутал. Мара навестила Елу в Крушеваце (а Милош часто жил при дворе Лазаря). Слово за слово, речь зашла о мужьях и об их постоянных стычках с турками. И Ела возьми и скажи, что ее Милош больший юнак, чем Вук. Мара вспыхнула и, не совладав с собой, ударила Елу. Между ними произошла крупная ссора, вмешались мужья, в результате чего Милош хотел вызвать на поединок Вука. К счастью, об этом вовремя стало известно Лазарю и лишь его вмешательство и уговоры разрядили обстановку. Но угрозу расправы над Буком Милош обратно не забрал. Да и Вук затаился, ожидая подходящего для отмщения момента.

С тяжелым сердцем, впервые кривя душою перед князем, убеленный сединами топличский воевода поведал Лазарю и всем собравшимся вокруг него великашам о том, что не так страшен черт, как его малюют, не столь уж и многочисленно войско Мурата, как о том трезвонят беженцы. А поскольку Милан только что вернулся из самого стана турецкого, ему, конечно, все поверили, хотя и не испытывал никто чувства некоего своего превосходства над врагом. Это будет поединок равных противников. А с тем, что поединок состоится, согласились все.

Князь Лазарь велел призвать к нему писаря. И вот уже тот, макая перо в чернильницу с красными чернилами, записывал следующую грамоту князя:

«Кто серб и сербского рода, кто из сербской лозы и в ком сербская кровь течет, пусть явится на Косово поле. Кто же не явится на бой, пусть лишит его Бог наследников мужского и женского рода. Да не родится от его руки ни пшеница белая в поле, ни лоза виноградная в горах…»

Гонцы с этим призывом-заклинанием помчались во все города и веси Сербской земли.

Очередной лагерь Мурат раскинул в Великом поле, которое турки перекрестили в Улу-ова. Здесь султан решил задержаться несколько дольше и уже на следующий день, с рассветом, отправил в разведку сорок всадников во главе с Эфренос-беем. Помимо чисто разведывательных задач, Мурат поставил перед своим прославленным военачальником и задание во что бы то ни стало добыть «языка». Разумеется, не поднимая при этом излишнего шума. И Эфренос-бей с блеском справился с этой задачей. Его отряд дошел до самого Скопле, где его, особенно в это время, никто не ждал, а следовательно, никто и не предпринимал мер предосторожности. И поплатились за такую беспечность трое сербов, плененных турками. Точнее, сербов должно было быть четверо, но четвертый, уложив троих турок, пытался бежать, подняв при этом крик. Его тут же сразила острая стрела.

Впрочем, добыча и без того попалась в руки Эфренос-бея неплохая. Один из тройки пленных оказался сотником в дружине скопльского властелина. Именно его-то и привели на допрос к Мурату. Во время допроса выяснилось, что сербское войско стоит уже южнее Приштины, перекрывая ущелье Качаник.

Впрочем, сербский сотник, естественно, не был осведомлен о том, что сербы уже переправились на другой, правый берег Южной Моравы, ибо и у Лазаря лазутчики работали неплохо.

Как бы то ни было, Мурат окончательно убедился в правильности своего выбора и на следующий день приказал выступать в сторону Кратова.

Едва в Кратове успели раскинуть султанский шатер, Мурату доложили, что прибыл посол от князя Лазаря. В другое время султан продержал бы посла столь долго, сколько позволяли нормы приличия. Но сейчас ситуация была не та. Сейчас задержка на день могла повлиять на успех всей операции. И Мурат велел впустить к нему посла сербского немедленно.

Это был логофет Лука.

Выслушав все церемониальные приветствия, положенные в таких случаях, и обменявшись вопросами и ответами о здоровье султана и князя, Мурат неожиданно поднялся со своих подушек и предложил логофету:

— Не вовремя явился ты ко мне с ответом князя Лаз-оглу, посол. Собирался я как раз устроить смотр своему войску… Впрочем, может, ты и вовремя… Окажи мне честь, прими вместе со мной участие в смотре.

В первый миг Лука даже опешил, а великий визирь словно подавился. Мурат был доволен подобной реакцией. Решение это пришло неожиданно, но султан благодарил за него Аллаха. По манере поведения сербского посла Мурат понял, что князь Лазарь выбрал войну. Войско турецкое было огромным, и за исход битвы султан не беспокоился. Но он понимал, что больших потерь не избежать. А это ослабит его и, пусть и на непродолжительное время, остановит его завоевательную политику, даст возможность перехватить инициативу его врагам как внутри Оттоманской империи, так и за ее пределами. Ему выгодно разойтись с Лазарем мирно. И Мурат, оттягивая момент вручения ему грамоты сербского государя, решил действовать методом устрашения: может быть, увидев всю силу турецкого войска, посол испугается и заявит, что ему надобен совет его князя.

Известие о том, что великий падишах собирается выехать на смотр войска вместе с сербским послом, мгновенно пронеслось по всему лагерю. В момент было убрано все лишнее, что могло бы привлечь внимание серба. А и без того ровный строй воинов Аллаха и падишаха выровнялся еще больше. Боевое облачение, латы, шлемы, копья, мечи и сабли еще ярче засверкали на солнце.

Наконец вдали, у шатра султана, показалась небольшая группа всадников в сопровождении телохранителей-чаушей. Впереди на белоснежном коне ехал сам Мурат, чуть сзади, по правую руку от него — логофет Лука, все еще опасавшийся — не ловушка ли это коварного султана. Рядом с послом ехали сыновья Мурата, Баязет и Якуб, а также великий визирь Али-паша. Замыкал группу делибаш — командир личной охраны султана.

Зрелище, представшее перед взором сербского посла, было действительно внушительным. В этот поход Мурат призвал всю свою силу, всех своих вассалов и лучших полководцев. Мурат с Лукой неспешно проезжали мимо выстроенных частей, причем султан краем глаза следил за реакцией Луки.

Вот на белом коне со своей свитой восседает мрачный, но преданный Мурату, как пес, беглербег Румелии, то есть управитель европейской части Оттоманской империи, Яхши-паша, не так давно занявший город Пирот. За ним грозный Тимурташ — беглербег Анатолии, наместник малоазиатской части империи. Здесь были и братья Балабаны — Тивуджа, захвативший Серры в феврале 1385 года, и Инджеджик, в марте 1386 года занявший Софию. Непревзойденный Эфренос-бей, управитель Серрской области. Паша Игит-бег, которому наследник Мурата Баязет все-таки позволит исполнить его мечту — в 1392 году он таки завоюет Скопле. Дальше стояли: Курд-ага со своим восьмитысячным отрядом азапов, одетых в латы и вооруженных луками, саблями и булавами; Саруджа-паша, также с восьмью тысячами пешцев-спахиев, треть из которых была закована в броню, вооруженных луками, саблями, железными булавами, копьями и щитами; тут же были и командиры лучников Малкоч Хамид в Мустафа Челебия; менее организованные, но не менее грозные восемь тысяч акинджиев, вооруженных луками, щитами, кривыми саблями, пиками и деревянными булавами.

Лука быстро, но внимательно пробегал глазами по сосредоточенным лицам османских полководцев: Эйин-бега, Тимурташа, Шахин-бега Иса-бега, Кара-Мукбила, Фериза, Сир-Мерда. Он видел их решительный настрой и понимал, что бой будет смертельным, а может, и последним для многих и многих османов и сербов. Но Лука понимал, что султан следит за ним, а потому изо всех сил старался сохранить невозмутимость и хладнокровие. Более того, логофет князя Лазаря уже не удивлялся такой открытости турецкого султана: сербы уже ничего не смогут изменить в раскладе своих сил, а вот устрашиться несметной силе врага вполне возможно.