Последний Совершенный Лангедока

– Не бойся, моя донна, – ответил я, прижимая к себе девушку, – это наше светлое крестоносное воинство готовится покинуть лагерь. Начинается поход на Каркассон, я же тебе говорил вчера, ты забыла?

– А, и верно, говорил. Но что ты хочешь от слабой разумом женщины, когда рядом её мужчина? – она дёрнула меня за ухо.

Я только было собрался поцеловать Альду, как в шатёр ввалился Иаков, и мы еле успели прикрыться плащом.

– А-уы! – сказал он и сделал круговое движение рукой, как бы охватывая лагерь.

– Спешить некуда, – отмахнулся я, – лекарские повозки пойдут вместе с обозом, так что до полудня мы вряд ли тронемся с места.

Так оно и вышло. Крестоносное войско, подобно огромной, уродливой, пыльной змее, выползало из лагеря, оставляя за собой вытоптанную траву, проплешины от кострищ, ямы, объедки, и кучи мусора. Над Лангедоком нависла удушливая жара, воины шли, вздымая тучи пыли, тяжело переставляли ноги волы, запряжённые в повозки. Чтобы не задохнуться от пыли, мы завязали лица кусками ткани, оставив узкую щель для глаз, и стали похожи на сарацин. Многие воины, глядя на нас, поступили так же. Кое-кто увлажнял свои повязки водой из фляг, но оседающая пыль превращала чистое полотно в грязные тряпки, через которые было невозможно дышать, и люди, бранясь, срывали их.

Отряды рыцарской конницы умчались вперёд, бросив на произвол судьбы пешцев и обоз, и крестоносцы шли наугад, проклиная всё на свете. Никто не позаботился о том, чтобы выслать по флангам войска дозоры, и я с ужасом подумал, что если виконт вздумает устроить засаду или бросит на нас конницу, никто не успеет обнажить оружие, многие полягут на дороге, а паника довершит начатое. Забегая вперёд, скажу, что именно так станут действовать люди графа де Фуа следующей весной, устраивая засады и истребляя целые отряды Монфора, но тогда нас уже не будет при войске. А в том проклятом августе война ещё только вылупилась из яйца и набиралась сил, копя яд.

К исходу шестого дня войско подошло к Каркассону. Аббат Сито оказался лучшим военачальником, чем я думал. Прежние ошибки были учтены. Крестоносцев ждал подготовленный лагерь, где каждому отряду было отведено своё место. Оруженосцы с криками и бранью заставляли людей занимать те места, которые были для них назначены, а не те, которые им приглянулись. Вообще, в новом лагере было куда больше порядка. По приказу аббата были сделаны также изрядные запасы питьевой воды, которые хорошо охраняли. Вскоре я оценил мудрость легата, так как измученные жаждой люди бросились к широкой, но мелководной Оде и превратили её в отвратительное бурое месиво, в котором вода смешалась с лошадиной мочой.

Утолив первую жажду и смыв пот с лиц, сожжённых солнцем, люди начинали оглядываться вокруг и радость на их лицах, вызванная окончанием изнурительного перехода, сменялась озабоченностью и даже страхом. На возвышенном берегу реки стояла крепость Каркассон. Её серо-жёлтая громада нависала над долиной и, казалось, готова была раздавить людишек, осмелившихся бросить вызов этой твердыне. Линия стен повторяла очертания холма, на котором был воздвигнут замок, там и сям над ними торчали круглые и прямоугольные башни, крытые черепицей и деревом, на дозорных переходах стояли часовые, которые внимательно следили за лагерем крестоносцев. Крепостные ворота были закрыты.

От созерцания крепости меня отвлекла Альда.

– Наш шатёр уже поставили, – сказала она и, стряхнув с одежды пыль, добавила:

– Хорошо бы искупаться.

– Замечательно, вот только посмотри на воду: в такой грязи впору лежать разве что свиньям.

– Давай поднимемся вверх по течению на пол-льё, там вода, должно быть, ещё чистая.

– Будь по-твоему, только позови Иакова, пусть постережёт, пока мы будем купаться.

И вновь забегая вперёд, скажу, что сейчас я не решился бы уйти из лагеря в сопровождении всего лишь одного слуги, потому что вскоре охота на отдельных воинов и маленькие отряды стала делом вполне обычным, которым не брезговала ни та, ни другая сторона. Простецов убивали на месте или страшно калечили, а за рыцарей требовали выкуп. Но при осаде Каркассона люди Тренкавеля не решались выйти за пределы крепостных стен, и крестоносцы чувствовали себя в полной безопасности.

Мы ушли довольно далеко от лагеря и, наконец, наткнулись на место, скрытое от нескромных глаз прибрежными деревьями. Вода оказалась весьма холодной, что было неожиданно для летней жары. Позже я убедился, что таково свойство всех рек, берущих начало в Пиренеях. Альда скинула одежду и, оставшись в одной рубахе, с кожаным шнурком истинной христианки на талии, взвизгивая и приседая, полезла в воду. После того, как она, устав от воды, выстирала одежду и присела на камень, чтобы согреться и высушить волосы, искупался и я, а вот Иаков войти в реку отказался и охранял нас, внимательно следя за близлежащими кустами.

Для меня купание стало истинным наслаждением. В чужой стране приходится привыкать ко многому – иному языку, непривычной еде и одежде, странным, иногда неприятным местным обычаям. Всё это терпимо. Но вот отсутствие у французов бань было для меня тяжёлым испытанием. Для ромея баня – это не только средство поддержания своего тела в чистоте, но и, подобно римским термам, место общения. В банях спорят о последних событиях – от военных успехов или поражений до гонок на колесницах, в банях заключают торговые сделки, в банях мужчины пьют вино, а женщины сплетничают, обсуждают наряды и новые египетские притирания. В империи, в которой нет больших рек, а воду в столицу доставляют по акведукам, никому не приходит в голову экономить на воде для бань. Баня для ромея – такая же необходимость, как пища или воздух. Если бы какому-нибудь василевсу в голову пришла безумная мысль ограничить посещение бань, на следующий день вспыхнул бы мятеж, и красные сапоги примерил бы более разумный правитель.

Тем удивительнее для меня было то, что в Лангедоке, богатом реками и источниками с чистой водой, бани неизвестны, вернее, забыты. Термы, доставшиеся французам от римлян, заброшены или перестроены. Странная особенность местного христианства состоит в том, что мытьё считается грехом, якобы вода смывает благодать, получаемую при крещении. Многие вообще полагают, что от мытья можно заболеть и даже умереть, потому что через чистые поры в кожу легче проникнуть заразе. Предприимчивые монахи строят купальни при монастырях, причём утверждают, что бассейны в них заполнены святой водой, которая не может навредить. Но вообще, ходить грязным считается богоугодным делом, поэтому находиться в многолюдных местах непривычному человеку нелегко.

Пусть я уделяю чрезмерное внимание описанию запахов, но что же делать? Я – целитель, и тонкое обоняние мне необходимо, ибо пот и моча здорового и больного пахнут по-разному. Неудивительно, что запахи немытых людских тел, а равно испражнений верховых и тягловых животных вызывают у меня истинные страдания. Благородные дамы в этом смысле ничуть не отличаются от мужчин, к тому же они, чтобы заглушить вонь немытых тел, используют ароматические вещества в совершенно безумных сочетаниях и количествах.

Не особенно религиозная Альда обожает мыться и буквально изводит Иакова постоянными требованиями воды. Мне же пришлось отказаться от привычки обливаться холодной водой по утрам из-за удивлённых и злобных взглядов, которые бросали на меня франки.

Крестоносное войско стояло под Каркассоном, ничего не предпринимая. По лагерю блуждали самые невероятные слухи. Одни утверждали, будто штурм начнётся, как только закончат вязать штурмовые лестницы, и воины с нескрываемым страхом смотрели на мощные стены и башни осаждённой крепости, словно представляя, как люди будут с предсмертным воплем падать с головокружительной высоты. Другие же уверяли, что аббат ждёт подхода камнемётных машин и осадных башен, и когда стены рухнут, взять крепость будет легче лёгкого. Третьи бились об заклад, что войско скоро уйдёт от неприступной твердыни еретиков и штурм не состоится вовсе.