Вьетнамский кошмар: моментальные снимки

…Знаю : Библия мне излагает, что Бог за мною призревает…

У ребят из соседнего окопа вечеринка была в самом разгаре : они пели старые песни и чувствовали себя хорошо – всё у них было тип-топ, и Галлахер хлопнул меня по плечу и сказал : "Пошли, Брэд, я покажу тебе кое-что…"

Мы отошли на 20 метров и увидели группу солдат : они, засунув руки в карманы, стояли над одним из окопчиков и наблюдали за кем-то внизу.

Чёрный по кличке "Дубина" сидел в грязи с расстёгнутыми штанами и дрочил.

– Он делает это целый день! – сказал кто-то.

– Глянь-ка на это рукоблудие. Боже правый! Вот так игрушки с елдаком. Ну, парень, теперь я видел всё…

– Жаль, что у тебя не банан вместо позвоночника, Дубина! Пососал бы свой член, а не баловался с ним…

Дубина прикрыл глаза и сосредоточенно продолжал своё дело. Он был близок к финишу, и все с нетерпением смотрели на него.

Наконец, он кончил : с глубоким вздохом облегчения он выстрелил сперму прямо себе на подбородок.

Зрители захлопали в ладоши и одобрительно зашумели.

– Этот шиз облил себе лицо спермой, веришь?

– Снимает её пальцами и пихает в рот.

– Почему его не отправят домой? Господи, как он отвратителен!

– Мммм, мммм, чувак, – дразнил Дубина, – это так вкусно, чувак, хочешь?

Его огромный член почти не уменьшился, и он опять начал его охаживать.

– Блин, да у него все штаны в сперме!

– Я пошёл, бля, я сыт им по горло…

Я поплёлся назад приканчивать ужин. Через час поднялся туман и начал накрапывать дождь. Вернулся Галлахер, и сквозь дымку у края леса мы увидели вспышки выстрелов.

– Засадный патруль, – сказал он, приканчивая последнюю банку пива, и крикнул : "Поддайте им, ребята, поддайте!"

– Сдаётся мне, косорылые хотят выбраться из передряги, – сказал я. – Получив по жопе, они, должно быть, здорово смахивают на пригорелые тефтели среди пылающих лесных макарон. Вкуснотища!

Сам чёрт заварил эту кашу. Мне казалось, что я слышу мольбы узкоглазых о помощи, а в ответ – только треск пламени.

В ту ночь я спал в окопчике Галлахера. Сапёрной лопаткой он расковырял какую-то ямку в земле и получил окоп на случай миномётной атаки. Я разрыл его побольше, чтоб было удобно нам обоим.

Ночью морось перешла в мощный ливень, и вода насквозь пропитала почву. Если кто и спал, то спал мокрый. Два раза я просыпался, плотней закутывался в плащ-палатку и снова проваливался в дрёму.

На заре бомбардировщики вернулись с новым боекомплектом. Встало солнце, земля и джунгли опять окутались туманом.

Мы вернулись в тот же район, где нас обстреляли снайперы. Лес было не узнать. Всюду валялись вывороченные с корнем деревья и зияли полные воды воронки.

Напалм – желеобразный бензин, взрывающийся при ударе, – комками висел на деревьях и чадил.

Налёт достиг своей цели.

– Судя по всему, – сказал капитан Ленц, – лагерь на 90 процентов разрушен.

В самом лагере мы обнаружили два больших мешка с документами, четыре тонны риса, оборудование для хирургических операций, лекарства и более 900 комплектов униформы.

Подземное убежище состояло из столовой, спальных помещений, госпиталя, операционной, заваленной окровавленными бинтами, морга с несколькими трупами и фантастического комплекса бетонных бункеров с тоннелями сообщения.

Подземный госпиталь, хоть и грубый по американским стандартам, располагал даже операционным столом и набором хирургических инструментов.

Снайперы, что в предыдущий день открыли по нам огонь, эти ярые стражи-партизаны, могли скрытно передвигаться по этому базовому лагерю.

Мы не ведали, сколько в районе действует вьетконговцев, но возможности, которыми они обладали, были удивительны.

Это был старый, совершенный и очень большой подземный лагерь. Но и Вьет Конг имел достаточно времени, чтобы его отстроить…

Ещё с тех времён, когда здесь воевали французы, или, может, ещё со времён Второй мировой. И ему понадобится много времени, чтобы восстановить лагерь.

Вид такого мощного опустошения воодушевил нас всех.

"Всякий, кто хоть раз заглянул в стекленеющие глаза солдата, умирающего на поле боя, хорошо подумает, прежде чем начать войну".

– Отто фон Бисмарк, прусский государственный деятель, Речь, август 1867 года, Берлин

На следующий день я снова был готов выступить с ротой "альфа". На этот раз к нам присоединился журналист "Си-Би-Эс" Билл Ван Арк и оператор Кит Рэй.

Мы двинулись в другом направлении : строго на восток от разбомбленного в предыдущий день лагеря.

Всё повторилось. Влажные жаркие джунгли, палящее солнце, и мы, осторожно крадущиеся и внимательно выискивающие мины и ловушки.

Время текло медленно – час за часом.

Около 11-ти утра головной вскинул кулак – знак остановиться. Он наткнулся на сеть окопов противника : блиндажи, "паучьи норы" и туннели. Мы шёпотом передали сигнал по цепочке.

Пот градом катил по напряжённым лицам. Никто не шевелился. Не чесался. Не разговаривал. Каждый нерв во мне напрягся и свился пружиной, готовый швырнуть меня в укрытие. Положение было зловещим, как магический кристалл "кошачий глаз", и пугающим, как шуршание перьев совы.

Как и вокруг первого лагеря, район был густо усеян минами и свежевырытыми ямами-пунджи.

Мы снова двинулись вперёд, дюйм за дюймом, и нам открылся весь комплекс : утопленные в земле бетонные бункеры с запутанной системой подземных сообщений.

Пилот с самолёта наблюдения, который на малой высоте облетал район, радировал, что видел двух партизан, бегущих в укрытие. Мы поняли, что остальные должны быть рядом, и заторопились.

Чуть погодя раздался крик петуха, значит, вьетконговцы были где-то поблизости.

– Ловко! Следишь за петухами вместо того, чтобы стеречь собак, – буркнул солдат за спиной.

Головной дозорный, рядовой 1-го класса Джон Бёрнс, заметил трёх партизан у входа в бункер. Бёрнс был уверен, что они видели его, но азиаты не подали виду.

Запахло неладным. В джунглях было тихо. Чересчур тихо. Ни звука : ни жужжания насекомых, ни птичьего пения. Винтовки защёлкали предохранителями и переводчиками в автоматический режим.

Вдруг Бёрнс отскочил назад, жестом остановил нас и выдернул чеку гранаты. Он замахнулся для броска, но в этот миг грянули два выстрела – "хак-хак" – звук АК ни с чем не спутать.

Сердце ушло в пятки.

Пули попали Бёрнсу в левое плечо, а правой рукой при броске он зацепил за растяжку спрятанной в кустах гранаты.

– Засада! Попались! – крикнул кто-то.

И джунгли ожили оглушающим рёвом автоматов и пулемётов.

Бёрнсу удалось бросить гранату, но взрывом гранаты-ловушки ему оторвало правую руку ниже плеча. Его голову изрешетило осколками им же брошенной гранаты – она упала слишком близко.

Рота залегла под перекрёстным огнём противника.

Сквозь губительный огонь санитар Рэйф Хансен кинулся на помощь Бёрнсу. Пули свистели с обеих сторон, но Хансен кое-как перебинтовал раны и вколол Бёрнсу полную дозу морфина.

Пулемётчик Лонни Джинкс, высокий жилистый парень, дал очередь из М-60 и на несколько секунд заставил косых залечь.

Ленц выслал кого-то из укрытия забросать гранатами окоп, из которых три азиата поливали нас пулемётным свинцом. Более мощный огонь вёлся партизанами из хижины, и Джинкс отстреливался в ответ.

Партизаны засели в пяти хорошо укреплённых блиндажах : три прямо перед нами и два с правого фланга.

Я шлёпнулся в грязь и слышал, как пули резали ветки над головой. Я пополз и спрятался за лежащий на земле ствол гевеи. Рота отстреливалась из всего, что было. Пулемётные очереди и разрывы гранат сотрясали воздух. Но азиаты не умолкали.

Вдруг какой-то солдат вскочил на крышу блиндажа, сорвал чеку и сунул гранату в глотку вьетнамским пулемётчикам.