Волонтер свободы (сборник)

Бриг шел под малыми парусами. Неведомые воды поблескивали свинцово. Гористые берега были пустынны. Что-то здесь крылось? Залив ли, обширный ли только залив или… или ворота Северо-Западного прохода?

Три недели, прохладных и тихих, с дымчато-мглистым окоемом, с осторожными звездами… На утлых байдарах обошли берега штурманские ученики. "Дикие американцы" сбегались толпами при виде парусного судна, и мореходы, помня наказ Румянцева и Крузенштерна, выменивали у них оружие и утварь для этнографической коллекции.

Эшшольц обнаружил на сопках ископаемый лед; Шамиссо собрал гербарий; Хорис рисовал широколицых туземцев, и "дети природы", изумленные и даже несколько испуганные, выпрашивали у него бумагу с собственным изображением.

Три недели экипаж "Рюрика" жил надеждой: найден проход, найдены ворота. И, наконец, гористый берег сомкнулся. Никаких сомнений! Увы, обширный залив, губа. И только.

— Великие открытия — удел поколений, — печально молвил доктор Эшшольц.

А Шамиссо неожиданно предложил зимовать на здешних берегах и продолжать разведку.

Коцебу сердито, исподлобья глянул на Шамиссо и ничего не ответил. Капитан недолюбливал Адальберта и, хотя сознавал, что несправедлив к нему, даже и не пытался одолеть свою неприязнь… Тут была доля зависти. И, пожалуй, изрядная доля.

На "Рюрике" никто не мог сравниться с Шамиссо широтою познаний. Француз, воспитанный в Германии, куда родители его бежали от "ужасов революции", он знал философию, музыку, литературу. Он был умен и остер на язык. В сущности, Коцебу побаивался его. И потом, ему казалось, что господин Шамиссо втайне посмеивается над ним, капитаном брига.

— Зимовать? — переспросил Коцебу. — Да понимаете ль вы, друг мой, что значит зимовать?

— Вполне понимаю, мои капитан, — серьезно отвечал Шамиссо, но в яркой голубизне его глаз светилась ирония. — Понимаю и думаю, не покорствуй вы инструкции, начертанной за тысячи лье отсюда, мы бы зимовали.

— Никогда! — воскликнул Коцебу с горячностью и тут же мысленно выругал себя за эту горячность. Он быстро окинул взглядом ладную фигуру Шамиссо. — Не потому, что инструкция, сударь… Вот лейтенант Глеб Семенович, тот понимает в мореходстве. Вам же, сударь, мне объяснить затруднительно.

Шамиссо коротко поклонился капитану, и этот насмешливо-почтительный поклон еще больше разозлил Коцебу. Он не прибавил ни слова.

Моросил дождь, клочья тумана плавали, как медузы, "Рюрик" смирно стоял на якоре.

— Жаль, — негромко сказал Коцебу, — весьма жаль, господа, но прохода здесь нет. И все-таки я удовлетворен. Почему? А хоть бы потому, что сам бессмертный Кук проглядел то, что мы с вами не проглядели. Ведь отменная же гавань! Чем не находка для Российско-Американской компании? А мореплавателям прямая выгода. Прямая, господа! Нарочно сотворенная для будущих проведывателей. В будущем году, непременно в будущем году воспользуемся. Иван Федорович предполагал сухопутную экспедицию из Нортонов" залива, а теперь в нем надобности нет. Отсюда начнем, не так ли?

— И да здравствует залив Коцебу! — провозгласил Шишмарев. — Согласны, Отто Евстафьевич? Зунд Коцебу? Ей-богу, хорошо!

Каду и Эдок жили в хижине Тигедиена. Неподалеку взрывались волны" взлетали" сверкая и ухая.

На острове Аур в хижине старшины Тигедиена они жили уже несколько лет, эти пришельцы с далекого архипелага.

Родились они за полторы тысячи миль от острова Аур. С малолетства на лодке с балансиром ходили в море и ловили рыбу. Но однажды Каду с Эдоком чем-то прогневали бога морей, и он наслал страшный шторм, унес лодку к тем горизонтам, которые внушают ужас, и уже не видели больше Каду с Эдоком ни родных Каролин, ни тропических ястребов с зловеще поблескивающей грудкой.

Восемь месяцев рыбаков гнул голод, изводила жажда, Восемь месяцев вставало над ними солнце и поднималась луна, и по-прежнему то смеялся, то хмурился круг океана. Перекидывались над океаном радуги, словно обручи, стягивающие этот круг, набегали облака, тянул норд-остовый пассат, а два каролинца, потомки великих мореходов южных морей, лежали в своей лодке с балансиром и плетеным парусом. Они иссохли, как водоросли, выброшенные на песок, их глаза были тусклы, как у оглушенной рыбы. Они ждали смерти. Что такое смерть? Это ровная дорога, которую настилает на океане солнце, уходя за вечерний горизонт.

Но боги смилостивились: лодку прибило к Ауру, к одному из бессчетных островков в Маршалловом архипелаге. Островитяне вытащили Эдока и Каду, легких, как волокно кокосового ореха. И тут-то смерть про них вспомнила: аурцы собрались убить чужеземцев. Однако тамон, старшина острова, седой и властный Тигедиен, нарушил обычай.

Тигедиен заменил им отца, они заменили ему детей. Особенно приглянулся старшине Каду, невысокий и крепкий малый со смышленым лицом, украшенным бородкой.

Вечерами, когда океан ворочался и вздыхал, вспоминая свои преступления, а легкий бриз крался к пальмам, Каду рассказывал аурцам о Каролинах, о белых людях, что плавают на больших парусных лодках. А слушатели качали головами и думали о том, что в мире столько же островов, сколько в небе звезд. Когда-то, много-много поколений назад, их предки обитали за океаном, а потом вышли в море и продвигались с острова на остров, к вратам зари, распевая песню странствий:

Вот какую песню пели великие странники южных морей.

Океан вздыхает и ворочается, старый бунтовщик и бродяга. Ночной бриз ворошит пальмы. Вслушайся в этот шорох, и ты услышишь сказанье о землях, которые лежат за горизонтами.

Все разбредались по хижинам, а Каду долго смотрел на огонь костерка. У Каду чуткое ухо, слышал он в шорохе пальм зов океана, зов горизонтов…

Утром он работал в лесу, надо было сменить угловые опоры хижины. Вдруг громкие, всполошные крики.

— Каду! Каду! — вопили трое островитян, размахивая руками и подпрыгивая. — Скорее, Каду! Эллип-оа! Эл-лип-оа!

Вся деревенька бежала к морю. Каду первым примчался на песчаный берег. Сердце колотилось у него в горле, он блестел в поту, словно окунулся в воду.

Эллип-оа, большая лодка, шла к острову. У нее были две мачты и много парусов. В закатном солнце паруса казались легкими и пурпурными, как огонь в костре, когда догорают сухие черенки кокосовой пальмы…

"Рюрик" пришел к острову Аур в феврале 1817 года. Коцебу знал, что остров не обозначен на карте. "Господи, — думал он, — сделай так, чтобы здесь не бывали европейцы. Не для славы прошу тебя, господи, нет, не для славы. Сделай так, чтобы здешние туземцы не видели европейцев, как видели их туземцы Пасхи".

Аурцы не видели европейцев, никогда не видели людей с белой кожей, слышали о них только от Каду. И аурцы окружили бриг на своих лодках с балансиром. А с брига махали шляпами и платками, с брига сбросили канаты и штормтрапы.

Было страшно подняться на чужеземную эллип-оа, очень страшно. Кто осмелится? Кто храбрец? Каду переглянулся с Эдоком. Эдок отвел глаза. Каду уцепился за канат и полез, упираясь пятками о борт "Рюрика".