Держава (том второй)

— Ну что ж, Максим Акимович, давайте выпьем за крейсер «Варяг», вошедший в прошлом месяце в состав Тихоокеанской эскадры, и по коням… То бишь, по домам. Пора и честь знать. Вздремну пару часиков, и в министерство, — оправил ворот егермейстерского мундира, который любил крепче генеральской формы или статского сюртука. — Звание царского егермейстера мне намного дороже и милее сердцу, чем должность министра внутренних дел… Но ежели государь изволил высочайше утвердить.., следует служить, — старчески закряхтел, поднимаясь со стула и вынося своё крупное, неловкое тело из кабинета, дабы попрощаться с Ириной Аркадьевной.

— Когда же, милостивый государь и друг мой, Дмитрий Сергеевич, ещё навестите меня, грешного?

— Когда? — задумался, остановившись в дверях, Сипягин. — Второго апреля должен присутствовать на заседании Комитета министров в Мариинском дворце.., а вот вечерком милости просим ко мне. Угощу, чем Бог послал. Посидим в моей любимой трапезной в древнерусском стиле и поснедаем… Да благоверную возьми. Ибо, кроме моей супруги, её сестра с мужем, Сергеем Дмитриевичем Шереметевым будут… Вишь как получилось, — говорком русского простачка зачастил Сипягин, — он Сергей Дмитриевич, а я Дмитрий Сергеевич… Сколько шуток по этому поводу от своих жён наслушались…

— За прялки их следовало при лучине посадить, — посоветовал Рубанов, на всякий случай выглянув из двери — не слышит ли Ирина Аркадьевна.

____________________________________________

В полдень 1‑го апреля, вальяжной походкой, хлыщевато звеня шпорами, в каретное заведение на Бассейной, вошёл красавец–поручик в светло–серой офицерской шинели.

Сняв фуражку и пригладив шелковистые белокурые волосы, он сумрачно глянул на подбежавшего бородатого, в заношенной жилетке поверх ситцевой рубахи, хозяина.

— Ну, милейший, — брезгливо оттопырив губу, произнёс офицер, — и запах у вас тут, — достал белый батистовый платок и помахал перед носом. — Наш полковник вот за эту неубранную кучу навоза, да–да, вон ту, что преет в конской моче, взгрел бы тебя, аспида, по первое число…

— Уберём, ваш высбродь, — закраснел жирной рожей хозяин. — Не извольте беспокоиться. Ах ты подлец, — заорал на подвернувшегося работника, — рази же таким макаром двор убирают. Всю территорию изгадил.

— Это не я, — огрызнулся работник. — Это лошадь изгадила…

— Я те, тудыт твою в копыто, покажу лошадь…

— Цыц! — в свою очередь рявкнул офицер: «Даже воробьи у просыпанного овса во фрунт стали», — отметил он. — Завтра в 12 дня… Точно по выстрелу пушки с Петропавловской крепости, отмытая карета, та, что стоит под навесом, — указал рукой какая именно, — должна находиться на углу Невского и Троицкой.

— Бу-у сделано, ваше превосходительство, отчеканил хозяин, стоя, как и воробьи, во фрунт. — Всё понял?! — рыкнул на работника бородач.

— И кони чтоб лоснились и блестели от чистоты… У-у! — на прощание сунул под бороду хозяина кулак.

На следующий день, карета конечно, запоздала.

«Ну что за бородатая оглобля этот хозяин?» — разозлился офицер и вошёл в кофейную, окнами на угол улицы.

Заказав стакан чаю, чем удивил стоящего за мраморным прилавком приказчика и дремавшего на мягком стуле жирного чёрного кота, офицер пристально вглядывался в окно на сутолоку пролёток и экипажей.

Отвлекла его от этого занимательного времяпровождения, вышедшая из боковой двери пышная черноволосая дама. Встав сбоку от офицера, она тихо, чуть склонившись, прошептала: — Ваше высокоблагородие, не желаете ли незабываемую ночь с француженкой?

— Это ты, что ли, француженка? — грубо поинтересовался офицер. — Пошла вон, пока жандарма не позвал, — кивнул на промаячившего под окном стража порядка и поднялся, надев белые перчатки и подхватив с соседнего стула плоский саквояж.

— О–о–й, оригинал какой, — уже в полный голос завопила вслед уходящему офицеру черноволосая женщина. — Можно подумать, не в кадетском корпусе воспитывался, а в Смольном институте благородных девиц, — чтоб успокоиться, погладила за ухом дремавшего кота. — Есть же подозрительные офицеры, — поделилась наболевшим с ухмыляющимся приказчиком. — Совершенно честью мундира не дорожит. А ещё аксельбант носит…

— Чего опоздал, — буркнул офицер и неловко полез в узкую дверцу подъехавшей кареты. — Ладно. К адмиралтейству, — не стал слушать оправдания вчерашнего работника, переодетого на этот раз кучером.

«Эх, и бардак в России, — закурил офицер, поправив на коленях саквояж, и благосклонно кивнул в открытое окошко отдавшему честь городовому. — Теперь уже всё ровно, — подумал он. — Главное, чтоб дело сделать… Чего–то ладаном пахнет, — закурил ещё одну папиросу поручик. — Видно вчера катафалком служила, — вынул из саквояжа запечатанный сургучом пакет и прочёл: «Его Высокопревосходительству г-ну Министру Внутренних дел Сипягину Д. С.»

Движение прекратилось. Выглянув в окошко, увидел, что карета остановилась на Дворцовой площади у Адмиралтейства. Раскрыв дверку, огляделся по сторонам. Слежки не было, а золотая адмиралтейская игла указывала ему на небо, направляя в бездонную синь, украшенную белесыми, как его волосы, облаками.

«Всё решено!» — со вздохом не то сожаления, не то какой–то надежды, захлопнул дверцу, велев кучеру ехать по набережной, к Николаевскому мосту.

Вздрогнув от ворвавшегося в раскрытое оконце холодного ветра с Невы, чуть дрожа руками, закурил третью папиросу.

У моста карета остановилась.

Раскрыв дверцу, поручик вновь огляделся по сторонам, отметив улыбку юной курсистки, блеск солнца, свежесть Невы и белые, плывущие над головой облака.

«Жалко расставаться со всем этим… Но ведь и Он расстанется…»

— К Государственному Совету, — крикнул на «куда теперь прикажете?» — и, захлопнув дверцу, откинулся на жёсткую спинку, на минуту прикрыв глаза.

К Мариинскому дворцу, где заседал Госсовет, подъехал в ряду других карет и, выставив ногу в сапоге, чуть подрагивая шпорой, наблюдал за увешанным медалями помощником швейцара в парадной ливрее, суетившемся у карет, и помогавшем выходить из них министрам.

Наконец дошла очередь и до него.

— Господин министр внутренних дел подъехал?

— Никак нет, вашскобродь, пока не приезжали. Но вскоре должны быть, — отрапортовал бывший унтер, и даже приложил руку к своей швейцарской фуражке.

«Адъютант, судя по аксельбанту. Должно курьер», — размыслил он, придерживая дверцу кареты и не решаясь взять под локоток офицера — не развалина–министр.

Поблагодарив кивком головы, уверенно звеня шпорами, поручик прошёл в подъезд, где на площадке лестницы его встретил ещё один швейцар.

— Мне велено великим князем Сергеем Александровичем лично подать пакет министру внутренних дел, — высокомерно произнёс высокий белокурый офицер, недовольно звякнув шпорой.

Седоусый швейцар почтительно поклонился и тут же, забыв о военном, со словами: «Вот они, их высокопревосходительства», тряся животом, бросился к двери, встречать вошедшего в сопровождении выездного лакея, министра.

Барски сбросив на руки подбежавшему швейцару шубу, Сипягин огладил бороду и басом зарокотал, неизвестно к кому обращаясь:

— Запаздывает в этом году весна, запаздывает, — доброжелательно глядел на приближающегося к нему офицера.

— Адъютант великого князя Сергея, — зашептал министру швейцар, почтительно наблюдая, как тот достаёт из саквояжа пакет в сургучах и подаёт Сипягину.

— Письмо вашему высокопревосходительству от великого князя Сергея Александровича, — не сказал, а как бы прокаркал адъютант.

«Волнуется поручик, аж до спазмов в горле, — ласково покивал офицеру, принимая пакет и делая два шага в сторону, чтоб не мешать входящим, тут же вскрыл его, осыпав сургуч на красный ковёр вестибюля. — Интересно, о чём таком срочном сообщает великий князь, — вынул лист и удивлённо поднял брови — лист был совершенно чист. И ещё более удивился — испугаться не успел, увидев наставленный на него зрачок револьвера. — Что же, никто не заметил, как он вытащил его из саквояжа?» — вздрогнул от выстрела, и только тогда испугался, когда уходящим уже сознанием уловил второй выстрел…