Внук Бояна

— Заманить вражин к Медвежьему лесу. Там приготовится к бою пешья дружина мечников.

Ехали тихим голубым утром под песни жаворонков. Певуний было столько, будто пело звонко все небо. Донеслись удары колоколов — загудел простор! Белые храмы — золотые купола! Начали там служить обедню с молением о даровании победы над супостатами. Юрко то и дело оглядывался на Пронск.

— Что все смотришь? Или ладу оставил? — спросил Ярослав. — Не горюй, друже, осенью смотрины сделаем.

— Я сам себе сыщу.

— В этом княжеская помощь не помеха. Всех боярских дочерей оглядим. Выберем по душе.

— То трудная загадка. Ты выберешь, а мне — майся?!

— Выберем боярышню, что калач сдобный!

— А мне нужна лада по тревожной жизни нашей -г не пышная, а крепкая и смелая. Чтоб никого и ничего не боялась. Чтобы не только врагу, но и отцу родному не застрашиласъ бы сказать, если он не прав. Такая храбрая была бы...

Юрко не успел досказать: навстречу им из-за леска вылетел всадник, в нем сразу узнали передового дозорного. Гнедой конь его был весь в мыле.

— Княже! — тяжело дыша, доложил дозорный. — Маячники с курганов весть подают: поганцы за Бобровым лесом притаились, похоже, лазутчики. Половцев немного, зато коней целый табун будет.

Отряд Ярослава налетел на врага всей ватагой. Половцы вскочили на коней, и весь табун помчался по равнине к голубеющему у курганов лесу. Долго гнались, наконец скатились за оврагом в долину и только тут разгадали, как зарвались в боевом запале. С другой стороны лога, меж перелесками, к ним с воем и гиканьем скакали толпами половецкие всадники, в коротких подстегнутых бешметах, в овальных без шишаков шлемах. Пригнулись к шеям коней, будто приросли. У передних конников копья наперевес взяты, острия поблескивают, как жала.

— Засада! Берегись!

Ярослав, придержал коня, и весь отряд стал сдерживаться. Подняли щиты от стрел. На ходу подстраивались: самые сильные и самые ловкие рубаки — вперед!

А враги уже близко. Вот и клинки зазвенели, раздались тяжелые удары шелепуг о щиты. Половцев было втрое больше, с налета они отшибли от князя его воинов, и Ярослав с Юрко оказались окруженными свирепыми лицами врагов. Черные глаза их беспощадны. Зубы оскалены... Ярослава задела по руке кривая половецкая сабля, хлынула кровь. Он отбросил щит, перехватил меч левой рукой, почувствовал, как слабеет правая.

Юрко бился все отчаяннее, подхватил половецкую саблю, рубил и слева и справа. Он даже не заметил, как из-за ближайшей дубравы вырвались неведомые вершники в посконных рубахах, вооруженные рогатинами и дубьем. Лишь у немногих были мечи и шелепуги. Половцы, заслышав густые крики за спиной, бросились врассыпную.

К израненным юношам подъехал рослый бородатый всадник в расшитой холщовой рубахе, с огромной палицей в руке. Оглядел их, удивленно качнул головой.

— Ну и быстры и крепки у вас руки, юные воители, и сами буйны, искусно вели бой! — заговорил он низким отрывистым голосом, — У кого переняли боевое молодечество?

— У лучших киевских дружинников, — ответил Юрко.

— Так кто же вы?

— А ты кто? — спросил Ярослав, не отвечая и хмурясь.

— Епифан Донок. Люди зовут атаманом. Донской волости. Села Соснова.

— Большое село? Много люда? — возбужденно начал расспрашивать княжич, зажимая рукой повыше раны, пока воин намазывал мед на рану и делал перевязку белой тряпицей.

— Село великое. Спокон веку стоит. А людей счету нет.— Епифан слегка улыбнулся, но тут же погасил улыбку. — Что ни горемыка — то и наш, что ни холоп, то и мой. Бездольные собираются в нашу окраинную волость. Но у нас и торг есть. Умельцы продают свое искусное: седельники, лучники, кузнецы по меди и серебру. А живем тревожно: Пронским князьям все недосуг добывать да помочь нам, сами грызут»ся. А соседние князья и бояре с закатной стороны рвут нашу землю, оброк требуют. Мы от Резани оторвались, а к Пронску не приросли. Кабы свой князь был — защитил бы. А нам недосуг биться с соседями, когда пострашней враг рядом—половцы.— Бородач вдруг посуровел и, окидывая взглядом друзей, снова спросил: — Ну, а кто же вы будете? Отколь, удалые молодцы?

Ярослав и Юрко назвали себя. Бородатый богатырь неожиданно радушно подхватил:

— A-а, меньшак пронский! Слышал, княжич, про твою удаль в боях с погаными. Да я и сам поглядел на воинское искусство твое и содруга твоего верного. Если бы все так владели мечом — не соваться бы к нам злым ворогам. — Епифан широко улыбнулся, взмахнул рукой: — Э-э, была не была — и князьям найдем дела! Слушай, княже, не примешь ли за труд побывать у нас, поглядеть на волость нашу Донскую? Не найдутся ли у нас с тобой дела общие?

Юрко хоть и обрадовался: это доброе начало их родной ду* мы, но виду не показал, спокойно кивнул княжичу и сказал-:

— А что, княже, не росток ли это великого? Едем? Ярославу понравилась решительность Епифана, и он согласился поехать посмотреть неведомые селения. Земля-то, наверное, пронская! Когда-нибудь ехать надобно! Да и вдруг этот неродовитый вожак держит в руках широкую граничную с Диким полем окраину? Взять бы все это в свои руки! Попытаться создать свою волость княжескую. Не беда, что там есть и беглые холопы. По законам «Правды» Ярославовой беглецов надо насильно водворять на место. Но там же дикое лесное урочище. Пусть расчищают леса, выжигают пни. Пусть каждый пашет, а коней у половцев отобьют. Так и пойдет жизнь, народятся свои дьяки и бояре. Да и чем сам атаман не боярин? Одень-ка его в бархаты!

— Я не прочь, — ответил Ярослав. — Люблю смелых и тех; кто крепко решает своей головой. Поедем к твоим храбрым селянам!

— Так тому и быть!— поддержал Епифан, спешиваясь. Подтянул подпругу для дальнего пути, и все воины опробовали “седла.

Ярослав отправил свой отряд в Пронск с известием, что двигается в Донскую волость — пусть братья не тревожатся. Надо же знать все свои земли!

В пути не молчали. Епифан рассказывал, как он был каменотесом во Владимире, резал палаты белокаменные. На постройке храма высекал узорчатые карнизы. Дивные умельцы вырастали вкруг него, его ученики, они за него были готовы в огонь и воду. Но случился неурожайный год, и бояре, купцы стали продавать хлеб втридорога.

Возмутился народ таким негожеством. Ведь Христос учил: все люди братья! А тут бояре главные хозяева земли — идут против божьего учения, раз дозволяют такую жадобность!..

Епифан повел своих каменотесов на княжий двор искать правду, но великий князь Всеволод Юрьевич выпустил на них старшую боярскую дружину, искони ненавидящую чернь. Были они все в железных кольчугах. Много холопьих голов тогда было срублено. Епифану удалось бежать вместе с каменоломами в придонские леса на вольное и опасное житье окраинцев Руси. Те давно укоренились тут и считали землю своей, дедовской. Вольные оратаи выбрали его атаманом. Теперь он разрешает всюду селиться беглым людям из любого края Руси. Что ни больше народу — то и трусливей враг, есть кому биться за семьи свои. А беглые — храбры, они к бедам привычны. Им терять нечего...

— Большая твоя жизнь и многозначаща, — проговорил Ярослав.

— Будет и твоя жизнь, княжич, не малой, коли полюбится тебе наша волость. Полюби нас вчерне, а вкрасне — всяк полюбит.

Ехал Ярослав между Епифаном и Юрко и думал: «Посмотрим, что за люди. Если земля пронская, отдадут ли ее братья- князья? Что, если взять самому? Принять княжение! Навести княжой порядок...»

В лесах дремучих

Давно скрылись за перевалами засеянные пронские поля, начался дремучий лес. Шла сквозь чащобу и лесные дебри едва заметная дорожка. Ветви могучих дубов сплелись в вышине, зеленая листва закрыла небо. Внизу —зелёный полумрак. А на опушке — сухие дерева, давно подпаленные степным пожаром. Коршуны да черные вороны на высоченных голых вершинах дремлют у самого неба...

День они ехали, второй — все леса и степи. На третий день перелески пошли, кустарники, а меж ними земли черные, урожайные,— травы чуть не в рост человеческий. Здесь из зерна пшеничного вырастают два колоса. Встретится польцо, хлеба на нем так густы — перепелке трудно вырваться...