Держава (том третий)

Всех их, каждого в своё время, Дмитрий Фёдорович приблизил к себе, поставив на высокие должности в министерстве: «Рачковский мне понадобился как политический советник, — бросил взгляд на вице–директора. — Я более — генерал, и потому во внутренних политических делах чувствую свою некомпетентность. А этот господин — творческая, интригантствующая и циничная личность, — мысленно улыбнулся дворцовый комендант. — Первая должность — сортировщик киевской почтовой конторы. Пробовал подвязаться и в литературном деле. Заведовал редакцией в журнале «Русский еврей». Есть русские евреи, а вот еврейского русского нет, — в лёгкую, мысленно, позлословил насчёт евреев. — Есть русский немец, но нет немецкого русского, — с трудом сдержал смех от своих умозаключений и перевёл взгляд на жандармского полковника, — но главное, Рачковский весьма удачно заведовал в Париже заграничной агентурой российского политического сыска. Но аферист. Биржевые дельцы — лучшие друзья. Вот пусть теперь приглядывает за полковником в роли советника и консультанта. Он провинциал и тоже ничего не понимает в политических интригах Санкт—Петербурга. Пусть привьёт ему изворотливый стратегический ум… Но, к сожалению, они не сошлись характерами. Гибкость и политические комбинации Петра Ивановича раздражают полковника. И когда–нибудь солдатская его прямолинейность и неумение лавировать, будут стоить ему головы».

— Господа, — прервал затянувшееся молчание Трепов. — Позвольте представить вам нового сотрудника Александра Ивановича Спиридовича. Хотя ему чуть за тридцать, но подаёт большие надежды. Мастер сыска с волей боевого офицера. Умеет поставить розыск, найти и арестовать преступника.

Молодой ротмистр, поднявшись, коротко, по–военному кивнул каждому из присутствующих, негромко щёлкая при этом шпорами.

— А пригласил я вас, господа, вот по какому поводу, — взял со стола исписанные листы. — Протокол пристава 2‑го СПБ уезда Недельского о найденном им в Озерках трупе: «1906 года апреля 30 дня полицейский урядник Людорф доложил мне, что в Озерках на даче, усмотрен на втором этаже повешенный человек».

«Нам–то это к чему?» — слушая Трепова, недоумевал Рачковский.

«Интересно, куда кривая вывезет?!» — внимательно вслушивался в текст протокола Герасимов.

«…Из расспросов дворника узнал, что 24 минувшего марта дачу эту нанял один господин, назвавшийся Иваном Ивановичем Путилиным».

«Почему не Ивановым?» — сам себе задал вопрос Герасимов.

«… Назвавшийся Путилиным хорошо одет, лет 45, гладко выбритый, волосы на голове с проседью, человек красивый и представительный».

«Таких много, но это явно Рутенберг», — затаил дыхание жандармский полковник.

«… В присутствии местного урядника Людорфа, а также понятых, дача была вскрыта, и обнаружился повешенный. По всем признакам и по сличению с фотографической карточкой напоминающий бывшего священника Георгия Гапона».

«Вот оно что! — поразился Герасимов. — Стопроцентно дачу снял Рутенберг. Он и прикончил старого дружка».

«… Верёвка, на которой висит тело, обыкновенная для сушки белья, повешена на незначительную железную вешалку…», — далее следуют описания одежды и прочее. Найден обратный Финляндской железной дороги билет второго класса от 28 марта. Это, видно, и был его последний день.

— Вот так проходит слава земная! — патетически воскликнул Рачковский.

— Собаке — собачья смерть! — подытожил услышанное жандармский полковник, не усвоивший ещё политическую науку господина Рачковского.

Спиридович, как самый младший по возрасту и чину, скромно промолчал.

3 мая на стол Трепова лёг рапорт исправника Колобасова о похоронах Гапона: «Похороны прошли спокойно, — прочёл дворцовый комендант. — Присутствовало около 200 человек. На могиле поставлен деревянный крест с надписью: «Герой 9 января 1905 г. Георгий Гапон».

Через день после заседания у Трепова Петра Ивановича Рачковского пригласил к себе новый министр внутренних дел Столыпин.

«Надо же, какую люди стремительную карьеру делают, — входя в кабинет, позавидовал вице–директор. — Практически вчера ещё губернатором был

и здрасте», — поклонился, украдкой разглядывая открытое властное лицо с чёрной бородой и чуть закрученными вверх усами.

Для зондирования политической почвы, собрался пошутить насчёт того, что являются с министром тёзками, но не решился, уловив веявшую от него внутреннюю силу и гордыню: «Словно от хана Золотой Орды», — скромно уселся на предложенный стул.

— У меня к вам несколько вопросов, Пётр Иванович, — строгим голосом, исключающим всякую фамильярность, обратился к Рачковскому Столыпин. — Как к заведующему политической частью Департамента полиции.

— Весь внимание, — сделал паузу, не зная, как обратиться к министру: ваше высокопревосходительство или по имени отчеству.

— При докладе без посторонних, обращайтесь ко мне — Пётр Аркадьевич, — словно прочитав мысли, помог своему заместителю министр. — Во–первых, хотелось бы услышать ваше мнение о прошедшем в Стокгольме съезде РСДРП. Язык вывихнешь от набора согласных, — краешком рта улыбнулся Столыпин, чтоб несколько сгладить официоз приёма.

— Пётр Аркадьевич, это уже их четвёртый съезд. Получил название «объединительного». На съезде, прежде всего, пересмотрели аграрную программу, так как крестьянство сейчас выступает против помещичьего землевладения, стремясь получить все земли. И, насколько мне известно, генерал Трепов как–то произнёс, что согласен отдать безвозмездно половину принадлежащей ему земли, дабы сохранить в собственности другую её часть, — между делом, так, ибо к слову пришлось, сдал влиятельного сановника ещё более влиятельному. — И даже адмирал Дубасов, насколько мне известно, того же мнения, — продолжил слив информации.

— После апрельского покушения, он и всю землю отдал бы, лишь бы больше не трогали, — невесело улыбнулся Столыпин. — Ничего, постепенно выведем крамолу… Пусть господа террористы Сибирь обживают… Там им самое место.

— Не хотят, привереды. Бегут — собаки. Извиняюсь, что собак обидел, — вызвал улыбку на лице начальства.

— А почему — объединительный? — как бы не обратив внимания на информацию, задал вопрос Столыпин.

— На съезде произошло формальное объединение с меньшевиками, которые в прикрытой форме осудили декабрьское вооружённое восстание. В ЦК вошли три большевика и семь меньшевиков. То есть вождь большевиков Ульянов—Ленин потерпел, на мой взгляд, сокрушительное поражение от Плеханова. Разногласия и начались из–за вооружённого восстания в Москве. Как мне доложили, узнав о жертвах, Плеханов обронил в разговоре с Лениным, ставшую широко известной в определённых кругах, печально–знаменитую фразу: «Не надо было браться за оружие…» — «Да что вы такое говорите, Георгий Валентинович? — увлёкшись, в лицах стал рассказывать Рачковский. — «Напротив, надо было браться за оружие более решительно и энергично, разъясняя массам необходимость самой бесстрашной и беспощадной вооружённой борьбы». — Эти их склоки неоднократно муссировались в печати.

— Благодарю, Пётр Иванович, за развёрнутый рассказ. А теперь введите меня в курс дела по поводу ещё одного революционера, развившего бурную деятельность на Урале. Некоего Свердлова, создавшего там Боевой отряд народного вооружения. Даже до государя дошли сведения о политических убийствах представителей власти, полицейских, гибнущих на постах и даже дома. Бандиты без раздумий бросают бомбу в окно квартиры, не беря в расчёт, что там находятся дети и родственники неугодного им человека. Такого в России ещё не было. Да кто этот Свердлов? У вас есть по нему справки?

— Так точно, ваше высокопревосходительство, — отчего–то перепугался Рачковский. — Мы в Департаменте отслеживаем ситуацию.

— Кроме того, что отслеживаете, надо решительнее действовать… Слушаю вас.

— Ешуа—Соломон Мовшович, по другим сведениям — Янкель Мириамович Свердлов родился в 1885 году, 22 мая.

— Позвольте, это получается, что ему только двадцать лет?