Подари себе рай

А семейные дела мои неважнецкие, дружище. То есть внешне все как будто бы в ажуре — мы с Машей ходим по гостям, принимаем кое-кого у себя (все по ее работе). Бываем в театрах, вот на прошлой неделе в Большом «Кармен» слушали, заказаны билеты на «Хованщину» и «Лебединое», в «Ударнике» не пропускаем ни одного нового фильма. Алешка вытянулся, почти жених. Мы с ним обязательно раз в неделю здоровье поправляем — ездим в «Сандуны» или «Центральные», паримся, плаваем наперегонки в бассейне. Образцово-показательная семья. Но я же все время думаю о Сильвии. Ночью бываю с Машей, а представляю ее, обнимаю ее, ласкаю ее. И запахи, тонкие, дурманящие, ее запахи меня не отпускают! Ты знаешь, Маша или делает вид (но тогда она очень талантливая актриса, чего я ранее за ней не замечал), или действительно не видит, что со мной творится. Само собой, вездесущие, услужливые доброхоты, скорее всего консул или кто-нибудь с его подачи, сообщили ей о моем «нью-йоркском адюльтере». И знаешь, что она мне сказала в первую ночь? «Мне рассказали о твоем французском приключении. Так вот — я не желаю ничего слушать. Ничего не было. Мое отношение к тебе прежнее. Ты мой муж и отец моего ребенка». По-моему, она уже беременна. Невзначай спросила, хочу ли я дочь. А я хочу быть с Сильвией…

Еще одно: ты, конечно, помнишь Соню. Маша мне об этом не писала, но Соня познакомилась с младшим лейтенантом из НКВД и полтора года назад вышла за него замуж. И как в воду канула — в Москве по адресу, который она дала, ее нет и не было. О ее муже сведений никаких в приемной наркомата не дали. А на Украину, сам понимаешь, письмо как пошло, так и пришло назад нераспечатанное — некому его было получать. Ни Сони, ни ее родных.

Теперь у нас новая домработница Матрена Ивановна. Она из-под Ряжска, приехала в Москву во время голода уже лет семь как. Все это время живет в людях. Вдова, две дочки, погодки, их ей удалось пристроить в детдом в Александрове, сейчас они заканчивают девятый и десятый классы. Характер у М. И. покладистый, с Машей и Алешкой ладит. Она перенесла в Гражданскую войну тиф и теперь глуховата. На этой почве случаются забавные казусы. И если у Сони был мягкий малороссийский говор, то у М. И. сельский рязанский.

Февраль.

Письмо не успело к прошлой диппочте, дописываю сейчас. Вчера скончалась Надежда Константиновна Крупская. Это большая утрата для всей страны. Для меня это огромная личная трагедия: я потерял доброго старшего друга. И не стало наставника и вдохновителя великой идеи — создания Академии педнаук. На душе темно, одиноко, жутко. Жизнь удерживает мысль, что где-то далеко-далеко, на другой планете, есть светлое, чистое, бесконечно дорогое существо, для которого я тоже что-то значу. Надеюсь, что значу…

О ЧЕМ ПЕЛА СКРИПКА

И к завучу, и к преподавателю русского языка и литературы агенты ФБР сделали несколько подходов. Валентина и в магазины, и в кино, и в Центральный парк ходила одна. Это было вопреки всем инструкциям, но консул и его помощники смотрели сквозь пальцы. Однажды в Мэдисон Сквер Гарден к ней подсел молодой красавчик, в моднейшей тройке, лакированных туфлях, дорогой шляпе. Он заговорил с ней запросто, как если бы они были знакомы много лет.

— Вы на кого ставите? — Он кивнул в сторону шести рингов, на которых одновременно состязались пары борцов. — На Смертельного Удава или на Грозного Вампира?

— На Бенгальского Тигра, — улыбнулась она.

— Потерянные деньги, — убежденно заверил он.

— Если фаворит и победит, это будут небольшие деньги. А тут вдруг, в силу каких-нибудь невероятных обстоятельств, явный слабак выйдет в дамки. И в кармане окажется джэк-пот.

— Ваша логика построена на риске, но мне она по душе. Между прочим, меня зовут Винсент.

— Вэл.

В тот же вечер они славно поужинали в богемном клубе «Пять тузов».

— Надо же — русская! Советская! Комиссар Кремля! — Винсент восхищенно цокал языком, с обожанием пожирал глазами «славянский симпомпончик». — Официант — еще «Смирновской» дабл, мне и даме!

Валентина умиленно чокалась и по-гусарски лихо «махала» рюмку за рюмкой. Если бы Винсент знал, что во всем ГРУ не было и трех мужиков, которые могли бы перепить Екатерину Медичи! На следующее утро она отправила в центр информацию о новом знакомце с его детальным словесным и психологическим портретом. Через три недели она получила из Москвы сообщение: «Винсент Олбейн, Секундант, он же Рип ван Винкль, штатный сотрудник ФБР, специализация — нужные особы прекрасного пола; и указание: контакт продолжать, по-прежнему держать на расстоянии».

Что до Жени, то его прихватили на крючок довольно примитивным, но безотказно работающим способом. Когда он, случайно потеряв своих коллег в толчее большого универмага, вышел с покупками на улицу, чтобы отправиться домой, его остановили двое из службы охраны магазина и предложили предъявить чеки на покупки. Сличив их с содержимым его сумок, охранники «обнаружили» два неоплаченных предмета: изящный, очень дорогой маникюрный набор и золотые запонки, украшенные жемчужинами. Из полицейского участка доведенного до отчаяния жестким допросом Женю вызволил пожилой седовласый господин. Он сказал, что имеет отношение к прокурорскому надзору, и когда случайно узнал, что преподаватель советской школы обвиняется в банальном магазинном воровстве, то решил прийти на помощь. Им руководят симпатии к Стране Советов, и он попытается замять это дело. Но Жене лучше никому не рассказывать о случившемся. Андерс Андерсон (так назвался добросердечный прокурор) сам свяжется с Женей и сообщит ему об исходе инцидента. И дней через десять он связался. Женя и преподавательница математики с двумя старшими классами выехали в музей Метрополитен. Там, ближе к концу экскурсии, встретился Андерсон. Разговор был короткий, любезный: дело улажено, надо бы встретиться и отметить благополучный финал. Из дальнейшего развития знакомства постепенно вырисовывался контур будущих взаимоотношений, в известной мере схожий с предложенным и Валентине: загранкомандировка скоро завершается, и есть желание, надеемся — обоюдное, продолжить добрые связи в России; мы были вам полезны здесь, будем полезны и там. Женя, поколебавшись один день после случая в магазине, рассказал обо всем и директору, и консулу. Раздувать кадило, по зрелом размышлении, не стали. Ограничились очередным совещанием во всех посольских учреждениях, на котором, не называя фамилий, рассказали о возможных провокациях и о том, что попытки таковых уже имели место.

Ни внешняя разведка Берии, ни ГРУ Генштаба Ворошилова не сочли целесообразным затевать игру в двойников с американцами; не хватало сил на стратегических направлениях: Германия и Япония. Именно в силу этого Валентину и решили направить в Италию. О варианте с Женей Берии не стали и докладывать: при решении всех вопросов нарком ставил во главу угла профессионализм исполнителей, а какой же профессионал-контрразведчик из школьного учителя. ФБР тоже не особо горевало в обоих случаях. К тому времени у Гувера уже была небольшая, но надежная и опытная агентура в Советской России: законсервированные в начале двадцатых дореволюционные кадры, вовремя перекрасившиеся оппозиционеры, заново завербованные инженеры и ученые — результат работы его агентов, которые среди сотен американцев побывали в СССР в годы бурливших энтузиазмом первых пятилеток. От агентуры пока не требовалось никаких особых акций. Главное: сбор и передача информации военно-экономического характера, сведений о настроениях всех слоев населения, данных о потенциально возможных выдвиженцах на руководящие посты, елико возможно достоверных слухов и сплетен о положении в сталинской правящей верхушке — формировании кланов и группировок, появлении фаворитов, здоровье и семейных склоках и дрязгах членов ПБ. В советской колонии в Америке пристальное внимание могущественного Эдгара привлекала среди некоторых прочих фигура Сергея, вездесущего корреспондента газеты «Известия». Однажды в юности Гуверу случилось быть на ловле угрей. Надо было брать их руками, но из рук они выскальзывали — их не за что было ухватить. Так и этот Сергей — он никому не предлагал подкуп (ну, скажем, за особо секретные документы), никого не пытался вульгарно вербовать. Но круг его знакомств поражал широтой, и подвижен был этот русский феноменально — сегодня в Портленде, завтра в Фениксе, послезавтра в Сан-Антонио. И везде-то у него знакомые, друзья, приятели. И эта Элис, репортерша из богатеньких с розовыми мозгами, всегда рядом. Ничего, голубушка, я до тебя еще доберусь, до всех пособников заморских комми доберусь, не будь я Эдгар Несгибаемый!