Людовик XIV, или Комедия жизни

— Я ни в чем не могу упрекнуть вас, дорогая принцесса, — сдержанно возразил Людовик. — Но чтобы вы, хорошо зная вашего царственного брата Карла, его министров и Англию, получая оттуда постоянно дружелюбные заверения с самого Бредского мира, чтобы вы тоже ничего не знали о замыслах де Витте и лорда Темпла, чтобы вы так легко вдались в наглый обман Арлингтона и передали нам различные обещания вашего брата, тогда как Англия вступала в союз с Голландией и Швецией, — вот что для нас невероятно, непостижимо!

— Совершенно справедливо, государь! И ваше затруднение разъяснить себе свершившийся факт, делает большую честь моей проницательности! В то время, как Арлингтон за известную вам субсидию обещал нам полнейший нейтралитет в Нидерландах и Голландии, в то время я уже знала, что затевали де Витте и Темпл и как побуждали они Англию присоединиться к союзу против Франции!

Министры онемели от изумления. Людовик страшно побледнел и крепко, в отчаянии, сжал руки.

— Вы, Анна! Вы, на которую я надеялся больше всего на свете! Вы знали и молчали? Вы допустили свершиться тому, что сделало нас жертвой всей Европы?!

— Слова ваши не вполне точны, сир. Ко всем убеждениям Темпла и де Витте были глухи в Англии. Король Карл не имел ни малейшего желания вступить в какие бы то ни было соглашения с Голландской республикой, корабли которой дошли некогда до самого Лондонского моста и грозили столице Стюартов. Одно мое слово значило для Карла больше, чем все заманчивые обещания Темпла и все крики его парламента. Стрелка политических весов Англии поддавалась малейшему движению моей руки!

— Клянусь короной и моей царственной честью, — гневно вскричал Людовик, — недостает еще, чтобы вы, смеясь, сознались, что вы, именно вы, наклонили эту стрелку в пользу Голландии!

— И люди, окружающие ваш трон в настоящее время, конечно, тотчас воспользуются моим признанием и обвинят меня в государственной измене! Слушайте же, я обвиняю себя! Государь, я явилась во Францию потомком изгнанного царственного рода, я испытала здесь столько горя, обманов и оскорблений, сколько не выпадало, вероятно, на долю ни одной женщине в мире, но несмотря на все, в мой смертный час я скажу, что Франция была моя любовь и гордость, а ваша слава, сир, — импульсом всей моей жизни, и если я пользовалась доверием вашего величества, то потому, что вполне его заслужила. Никто из ваших слуг не выстрадал из-за вас столько, как я! Для вас и Франции я была готова на все, с улыбкой приняла бы саму смерть! Но с того дня, как вы отдались этой креатуре Терезии, этой Монтеспан, с того дня, как вы позволили врагу, с которым мы боролись извне, войти в ваш дом и стать у вашего собственного очага, позволили иезуитам открыто агитировать против Лилий в пользу Габсбургов, с того самого дня, государь, как вы стали испанцем, я вспомнила, что моя родина Англия! Я отправила Мертон в Витегаль, и союз состоялся!

— Принцесса! — как-то беззвучно выговорил Людовик, хватаясь за голову. — Принцесса, вы впали в роковую ошибку! Что навело вас на мысль, будто испанская интрига опутала меня?

Анна протянула ему пакет.

— Прочтите, что пишет мать будущего короля Франции, мать вашего сына, — прочтите, что пишет она герцогу Лотарингскому. Она побудила Карла Второго к измене, она призвала на вас Германию, она же бросила вас в объятия Монтеспан, послала эндорскую волшебницу опутать Саула, и он попал в сети! С тех пор, как набожная вдова Скаррон руководит вашей политикой, государь, я не нужна более! Испания и Габсбург могли принудить вас остановиться, но я опередила их, и если мир и будет заключен к стыду Франции, то я заключу его!

— Я обманут, постыдно обманут, но вы, принцесса, оскорблены тем, что из любви к политике я привлек на свою сторону одну личность из враждебной партии. Но мы исправили ошибку: Монтеспан удалена. Лавальер возвращается.

— Государь, не заставляйте этих господ подумать, будто к сделанному шагу меня побудила ревность. Вы сами знаете, насколько в этом правды. Я слишком горжусь быть женой кведенардского героя, чтобы хоть на минуту допустить подобное подозрение! Я прошу у вашего величества, как милости, возвратить ко двору эту бедную Монтеспан, я сама готова отправиться за нею! Славы, славы для вас, сир, добивалась я — я хотела неразрывно соединить мое и ваше имя с славнейшими страницами французской истории! Но теперь Франция должна смириться. Пусть же слава ее победителя достанется не Испании и иезуитам, а Англии. Я англичанка, миссия моя во Франции кончилась. Ты этого хотел, Данден!

Почтительно поклонившись королю, герцогиня Анна взяла за руку Филиппа. И Орлеаны оставили Версаль.

— Анна, вы достойны поклонения! — шепнул, выходя, Филипп. — Час этот заставил меня забыть все наше прошлое!

Министры, присутствовавшие на аудиенции Орлеанов, дали торжественную клятву сильно потрясенному, уничтоженному королю, побежденному победителю, молчать обо всем, происшедшем в его кабинете. Но, к удивлению, насмешливая фраза принцессы, брошенная королю при прощании, разнеслась в обществе. Ты этого хотел, Данден!

Глава III. Королева Терезия

Король попал в тиски. Европа грозно требовала мира, указывая на занятие Франш-Конте и на вторжение в Лотарингию как на беззаконное нарушение перемирия, а дерзкие голландцы осмелились даже послать в Нидерланды шестнадцать тысяч человек под предводительством злейшего врага Бурбонов де Лорена.

Глубока была рана, нанесенная союзом самолюбию Людовика, но еще глубже и невыносимее были те душевные страдания, которые испытывал король при мысли, что Анна Орлеанская, женщина, которую он любил больше всего на свете, способствовала этому удару. Она покинула его в минуту крайней опасности, стала против него с той минуты, как он приблизил к себе Монтеспан, с того самого рокового часа, как он поверил эндорской волшебнице, этой Скаррон, которой сам же, точно в награду за все причиненное ею зло, дал дворянское имя де Ментенон.

Как выпутаться из этих противоречий, как заключить мир с честью и славой? А заключить его он должен, если не хочет погибнуть. Только она одна, виновница его унижения, только Анна Орлеанская могла разрубить этот гордиев узел. Он чувствовал, что должен был восстать против нее, ненавидел ее — и любил… любил страстно!

Людовик видел, что принцесса не сделает ни шагу, ничего не станет и слушать, пока не будет уничтожена испанско-габсбургская партия. Чтобы положить наконец предел интригам своей супруги, Людовик решил лично в присутствии маршалов Сервиена де Сен-Роша и Кольбера допросить арестованных в Нанси д’Эфиа и графиню Марсан. Он отправился в Бастилию, приказав своему поверенному Фейльаду ехать к герцогине Орлеанской и замолвить ей словечко за ее царственного друга.

Бастилия, серая шестибашенная крепость Парижа, возвышалась у Сен-Антуанских ворот. В ее-то стенах заключена была теперь старая, беспокойная интриганка, бывший друг Нинон Ланкло.

Смелые замыслы, так долго лелеянные графиней Сен-Марсан относительно Лорена, который был для нее дороже всего на свете, разлетелись прахом, и впереди у нее был один только шаг — из темницы в могилу. Она знала, что Людовик XIV будет неумолим, а та сила, на которую она могла надеяться, тот орден, которого она была членом и орудием и для которого не было ничего невозможного на свете, отступился от нее тотчас после ареста в Нанси.

Ни мадам Ментенон, ни патер Лашез не думали о ее спасении, хотя они-то именно и поддерживали постоянно все ее политические бредни. Лорен, из-за которого она столько страдала, в слепой любви к которому она пожертвовала не только собственным личным счастьем, но и счастьем всей своей семьи, — Лорен пал жертвой хитрой Анны Орлеанской. Слабый свет, проникая сквозь узкое решетчатое окно, падал на бледное, морщинистое лицо старой графини. Она сидела, опустив на руки свою седую голову, и по временам задумчиво покачивала ею… Картины прожитой жизни, смешиваясь с мыслями о скором конце, вставали и замирали в ее измученной душе. Она была раскована, так как сама мысль о бегстве казалась невозможной в этих стенах, но долгий, утомительный зимний путь, грубое обращение во время дороги сломили и здоровье и энергию старухи. С разбитыми надеждами, во власти своих врагов, она чувствовала теперь только одно непреодолимое желание: поскорее рассчитаться с жизнью.