Людовик XIV, или Комедия жизни

— Ваше величество, — начала она, — будьте несколько терпеливее и снисходительнее к моему бедному другу!

Ее страдания в настоящую минуту и ее положение заслуживают этого!

Взгляд Людовика несколько смягчился, он двинул кресло маркизе.

— Сядьте, милая Монтеспан. Ну будьте же умницей, выслушайте меня спокойно. Я должен расстаться с вами на время, это крайне необходимо! Исполните мое желание из любви ко мне! Вы будете окружены всевозможной заботливостью и попечениями, малейшая прихоть ваша будет исполняться беспрекословно! Я буду навещать вас как можно чаще! Кого хотите вы взять с собой? Какую-нибудь из ваших верных, наиболее скромных приятельниц? Мадам Гранчини, может быть?

— Я глубоко ценю доверие вашего величества, — с низким поклоном возразила Гранчини, — но не смею принять подобного предложения. Ее величество, королева, моя повелительница, может оскорбиться. Да и назначение мое обратит всеобщее внимание, начнутся толки, станут доискиваться причин, и могут найтись такие, которые будут не слишком приятны вашему величеству. А вот вдова Скаррон была бы очень подходящей компаньонкой для вас, милая маркиза. Ведь она очень близка с вами, и вы должны быть с нею вполне откровенны!

Она незаметно толкнула Монтеспан.

— Скаррон! — повторил Людовик с недовольной миной. — Избавьте нас, пожалуйста, от этой интриганки!

— Я исполню желание вашего величества: буду жить вдали от двора столько времени, сколько вы прикажете, но не уеду без Скаррон. Она мой самый преданный друг и ее присутствие будет моим единственным утешением в одиночестве. Да и в чем можно упрекнуть эту женщину, кроме…

— Ни в чем, ни в чем! — поспешно прервал ее Людовик. — Она любит только вмешиваться туда, где ее не спрашивают, да притом она мещанка. Подумайте, что за роль будет играть ваш друг при дворе, если… ну когда вы возвратитесь, маркиза!

Монтеспан встала.

— Если желание вашего величества удалить меня на некоторое время от двора не пустой предлог отделаться от меня во что бы то ни стало, то вы могли бы, ради меня, пожаловать Скаррон дворянством и дать ей доступ ко двору. Это послужило бы мне верным залогом моего возвращения.

— Хорошо, хорошо! — поспешил согласиться доведенный до отчаяния король. — Я сделаю это для вас. Но какое же имя дадим мы ей, и куда бы мне отправить вас?

Он нагнулся над картой окрестностей Парижа.

— Toujours maintenu! — смеясь, вполголоса сказала Гранчини. — Ее можно бы, пожалуй, назвать мадам де Ментенон.

— Что вы сказали, Гранчини?

— Мы приискиваем для Скаррон новое имя, государь! Я нахожу, что ее можно бы назвать мадам де Ментенон.

— Де Ментенон?! — Король снова нагнулся над картой. — У нас, где-то тут за Версалем, по дороге к Шартру, есть поместье… Верно! Вот оно, у Энернона! Место чудесное и в двух часах езды от Версаля! Мы можем обедать у вас, маркиза, а к вечеру быть в «Бычьем глазе». Поместье называется Ментенон, и Скаррон действительно может назваться мадам де Ментенон, право, отличная мысль! Затем, до свидания! У меня еще много дел! Завтра утром, маркиза, вы должны выехать, пишите нам чаще, при малейшей возможности я сам взгляну, как вы устроились. Мадам де Ментенон найдет свой дворянский диплом в вашем новом местопребывании.

— Адью, адью!

Король дернул звонок, поцеловал маркизе руку и вошел в смежную комнату, где его ждал Фейльад.

— Все хорошо, Фейльад. Я развязал себе руки. Позаботьтесь, чтобы мое поместье Maintenon было готово к приезду маркизы, переговорите обо всем, что надо, с де Брезе и Кольбером. Маркиза будет там не позже завтрашнего вечера. Скаррон с нею — я сделал ее мадам де Ментенон. Полагаю, что это новое звание несколько охладит ее рвение к интригам королевы.

Как только маркиза уедет, вы уведомите герцогиню Лавальер, что я буду очень рад видеть ее снова при дворе. Можете подать ей некоторые надежды, только самые умеренные, понимаете?! Ну а пока долой все эти женские истории!

— Скаррон пожалована дворянством, Лавальер возвращена! — ворчал, выходя, маршал. — Король трусит перед принцессой Орлеанской.

Пока парижане ломали себе головы над неожиданным союзом против Франции, а тонкие политики приписывали неблагодарность Карла II влиянию его сестры Анны Орлеанской или преимущественно матери, вдовствующей королеве Генриетте Английской, Мольер давал на сцене Пале-Рояля при огромном стечении публики новую пьесу «Жорж Данден», сюжет которой был взят из действительной жизни.

Данден, богатый буржуа, женится на кокетке из старинного дворянского двора — Анжелике де Сомервиль и вместо приданого берет за женой ее отца и мать — старых, напыщенных аристократов. Супружество скоро оказывается неудачным, и при каждой новой стычке, при каждом обстоятельстве, показывающем всю прелесть неравного брака, бедный Данден повторяет с тупым отчаянием: «Ты этого хотел, Данден!».

Король присутствовал на втором представлении и от души хохотал над бедным мужем. «Жорж Данден» стал любимцем парижан. В это самое время прибыли из Лотарингии принц и принцесса Орлеанские и остановились в Люксембурге. Вместо обычного визита королю они отправили в Версаль графа Таранна с известием о своем приезде, приказав ему объявить и коменданту Бастилии, чтобы он приготовился принять через несколько дней государственных преступников: шевалье д’Эфиа и графиню Марсан.

В первый же вечер своего приезда принц и принцесса были на представлении «Жоржа Дандена». Прошел день, другой, а герцогская чета и не думала о посещении Версаля, будто вовсе и не принадлежала ни ко двору, ни к фамилии Бурбонов. Раздраженный король прислал наконец приказание Орлеанам явиться в Версаль.

Принц Филипп стал достойным учеником своей дипломатической супруги: теперь они отлично понимали друг друга и ехали в Версаль спокойно, совершенно как на праздник. С веселыми, довольными лицами вошли они в «Бычьем глазе», здесь встретил их гофмаршал де Брезе, сильно расстроенный, и проводил вместо королевской залы, где обыкновенно давались аудиенции, в небольшую гостиную. Здесь ждал их Фейльад. Такой же пасмурный, он отворил Орлеанам дверь в кабинет короля.

Боялся ли Людовик встречи со своим бывшим другом и поверенной, или же, как монарх и глава фамилии, хотел сделать герцогской чете официальный выговор, но только он был не один. Он принимал Орлеанов в присутствии Кольбера, Лувуа и графа Сервиена.

— Вы, кажется, считаете совершенно излишним, — строго обратился он к Филиппу, — явиться к нам для разъяснения того, что случилось в Лотарингии, и для оправдания вашего собственного двусмысленного участия в этом деле?

— Не сомневайтесь, государь, — холодно возразил Филипп, — что я поступил бы совершенно иначе, если бы дела шли прежним порядком. Но при нынешнем положении вещей, как мне, так и герцогине, казалось совершенно невозможным вмешиваться в дальнейшие решения вашего величества. Доводы, представленные мне по этому случаю принцессой, были тем более убедительны, что ей была известна ваша прежняя политика, государь!

— Прежняя политика? Это еще что такое? Полагаю, у нас была и есть одна только политика: слава и величие Франции!..

— Мы совершенно были убеждены в этом до самого взятия Лилля, — с низким поклоном начала Анна Орлеанская, — но с тех пор все так странно изменилось, случилось много такого…

— Да, герцогиня, случилось неслыханное, отвратительное дело, беда, поразившая нас нежданно-негаданно!

— Неожиданно для вас, государь, может быть, но не для меня. Меня неожиданно поразило то, что король Людовик перешел в ряды тех самых врагов, с которым бился во Фландрии и при Гегенау!

Все отступили в удивлении при этих смелых словах. Людовик вспыхнул.

— Принцесса, — начал он, едва сдерживаясь, — я слишком хорошо изучил ваш политический гений, чтобы не понять настоящей цели вашего обвинения, вы боитесь, что вам самой придется защищаться!

— Ошибаетесь, ваше величество. Напротив, я прошу вас здесь, в присутствии ваших министров, прямо и ясно выразить все, что вы думаете о моих поступках, высказать все, в чем вы можете меня упрекнуть. Я горячо желаю, чтобы наконец весь свет понял мое действительное положение относительно вашего величества и Франции и чтобы имя мое было неразрывно связано только с славнейшими событиями в истории моего нового отечества!