Иван Молодой. "Власть полынная"

Издалека донёсся перестук молотков в кузнице, затарахтели колеса телеги по плахам мостовой. От торжища послышались первые зазывные голоса торговок, пирожниц, сбитенщиков. Тверской торг такой же суетный, как и московский…

Трапезовал князь Иван в одиночестве: великая княгиня Елена была ещё в Москве. Ел нехотя кашу гречневую с молоком да творог со сметаной и мёдом. В сени направился, с трудом переступая от боли в ногах.

В просторных светлых сенях его уже дожидались бояре, переговаривались, один вопрос беспокоил: пора выплачивать Москве по уговору. На Думе порешили собрать деньги по дворам. Однако тверской люд взволновался, потребовал переложить долг на бояр и купцов…

С появлением князя бояре стихли. Иван сказал:

- Не станем доводить люд тверской до бунта, бояре, подумайте, чем всё обернуться может.

Известный на всю Тверь скандалами боярин Брешко заверещал:

- На всех подворно разложить! Силой собрать! Его оборвал старый боярин Семенов. Поглаживая седую бороду, заметил:

- Поди, запамятовал, боярин Брешко, как десяток лет назад народ вотчины наши крушил и ты от гнева людского в Ржеве укрытие сыскал?

- Так то когда было! Смерд есть смерд.

- Не будем спорить, бояре, - прервал их великий князь, - сойдёмся на Думе, сызнова порешаем, как лучше, чтоб и волки были сыты, и овцы целы.

- Москве с кого бы шкуру ни снимать, лишь бы своё взять! - снова завизжал боярин Брешко. - Тверь не Литва! Хорош мир!

Расходились бояре, недовольные Иваном Третьим: ишь что удумал, за счёт Твери обогащаться. Старый боярин Семенов снова заметил:

- Благо, не разорил, данью отделаемся.

Молодой великий князь Иван отправился в опочивальню, где его уже ожидал лекарь из Рима мистро Лион.

Напарил Иван ноги, лекарь пиявки поставил. Вдруг у князя голова закружилась, сам не упомнил, как на полу очутился. Лекарь с отроком подхватили князя, уложили на лавку…

Очнулся великий князь, глаза открыл - перед ним Санька стоит. Иван не удивился, только спросил:

- Ты ли, Санька?

- Я, княже. Государь сказал: «Великий князь Иван Молодой в Твери, и тебе там надлежит быть!»

- А Настёна?

- Что Настёна, в Тверь переберётся.

- Вот и ладно. А я вот вишь, Санька, будто сам не свой. Враз от головокружения свалился. Лишь сейчас очнулся.

Промолчал Санька, а Иван продолжил:

- Да кабы польза была от лечения, а то вред один от этого мистро Лиона, врача римского.

Князь поднялся. Его зашатало. Санька подскочил, подхватил:

- Потерпи, княже. Усадил.

Иван головой покачал:

- Вот уж не ожидал…

От Тайницкой башни, что в Московском Кремле, повелел Иван Третий прорыть тайный лаз на случай вражеской осады.

С великим бережением копали, а где земляные работы вели, огородились забором высоким с выездными воротами. У тех ворот днём и ночью стояла стража зоркая. А самих мастеров, какие подкоп вели, из Кремля не выпускали, чтоб никому не рассказали, куда ход подземный поведёт и в каком месте закончится.

О тех земляных работах одному государю было известно.

Никто под страхом смерти не помышлял проникнуть к Тайницкой башне. Святая святых была она для всех: ни говорить о том лазе, ни расспрашивать, коли не желаешь познаться с пыточной избой.

Землю за Китай-город вывозили, те же обозники подвозили лес крепёжный и кирпич - стены обкладывать.

Часто приходил к Тайницкой башне Иван Третий, молча спускался в лаз вслед за главным мастером. А куда он водил государя, одному Богу известно.

Редко появлялся в Москве великий князь Иван Молодой. Как-то спросил у отца о Тайницкой башне, о её секрете, но Иван Третий разговор оборвал, сказав сыну:

- Когда нужда будет, поведаю, а покуда жив я, и знать никому не надобно. Станешь ты вместо меня государем московским, тайну тебе передам…

Не пыталась познать секрет и великая княгиня Елена. Лишь однажды случилась у неё с Иваном Третьим такая беседа.

Зашёл государь в московские палаты Ивана Молодого - сноха с внуком в Тверь собиралась. Присел к столу, на Елену испытующе поглядел:

- Не обижает ли тебя муж твой, Елена? Великая княгиня глаз не отвела, не потупилась, посмотрела смело:

- Нет, государь, Иван добр ко мне и обид не чинит.

- И то ладно, коли мир и согласие между вами.

- На всё воля Божья.

- Вот ты меня, Елена Стефановна, о башне Тайницкой ни разу не спросила, о том, какие работы там ведутся. Тебе, Елена, верю, как никому. Знаю, с тобой любая тайна умрёт. Лаз этот на случай, ежели враги к Москве подступят и защитникам Кремля в осаде доведётся отсиживаться.

Замолчал великий князь, снохе в глаза заглянул. Что он в них прочитал? Нет, не любопытство праздное и не женское удивление таили очи её - взгляд строгий и волевой.

Государь продолжил разговор:

- Врагов у Московской Руси много, Елена. Князей удельных усмирили, братья мои пока замолчали, поджали хвосты, Орда Золотая, какая грозила нам до смерти своего хана Ахмата, тоже скончалась. Но вот угроза нам постоянная с западных рубежей, от ляхов и Литвы. Речь Посполитая - вот кого остерегаться надобно… Потому, Елена Стефановна, и лаз строю. А выход ему не к Москве-реке будет, а совсем в иную сторону, к лесам подмосковным.

Слушала княгиня, ни разу свёкра не прервала. Мысль ворохнулась: одиноко государю, коли к ней, невестке, пришёл выговориться. Сжалось сердце: ведь Софье не открылся, никому из бояр не проговорился, даже от сына Ивана всё таил. Елена положила ладонь Ивану Третьему на руку и сказала:

- Хворь, государь, одолевает великого князя Ивана Молодого. - Она продолжала удерживать руку Ивана Третьего в своей руке. - Тяжкая хворь, чую. И не только ногами, душой мается он.

- На итальянца-лекаря надежда, Елена. Московской Руси великий князь здравым надобен. Слышь, Елена Стефановна, здравым! Ты уж, княгиня, проследи за ним. Виновен я. Может, в борозду государственную преждевременно поставил его, повременить надобно было. Но уж слишком сгущались тучи над Русью Московской!

- Государь, в чём вины твои, не мне судить. Одно знаю: власть ему тобой дадена, но не по твоей воле у него пытаются отнять её…

У Ивана Васильевича взметнулись брови:

- Ты кого имеешь в виду?

- Господа нашего Всевышнего! - нашлась с ответом Елена.

Государь вздохнул:

- Мудра ты, Елена. Ох, как мудра. Тебе бы не бабий сарафан носить, а рубаху кольчужную и меч. Сына бы мне такого!

Елена усмехнулась:

- Внук Дмитрий растёт, Рюрикович!

Дай-то Бог, дай! А Ивану скажи, пусть поправляется. Никто у него великого княжения не заберёт. В Тверь я его на поправку послал. - Уже уходя, от двери повернулся: - На Думе решать будем о стене кремлёвской. Обветшала она…

На Думе Иван Третий сидел задумчивый. Уехала сноха с внуком в Тверь и будто занозу в душе оставила, рану душевную.

Что бояре на Думе говорили, о чём спорили, не слышал. Слова Елены будоражили сознание. О власти Ивана Молодого она говорила. Догадывался тогда ещё, что сноха на Софью намекала. Да Софья и не скрывает, что хочет видеть на великом княжении своего сына Василия. Сколько раз она государю внушала, что у Василия кровь от царей византийских!.. И больной Иван Молодой-де не великий князь. Государь понимал, но объявлять, что передаст великое княжение от Ивана Молодого Василию, не собирался. Память хранила обещание, данное жене, покойной Марии.

Есть ныне жена Софья, но та, Мария Борисовна, Марьюшка, всегда стоит впереди этой, царьградской…

Мысли на прошлое перекинулись. Недалёкое, но прошлое… Поход на Новгород Великий вспомнил. Торит Торжок, пылают пограбленные новгородские деревеньки, льётся кровь именитого новгородского боярства…

Сын Иван ёжится, но мысль работает чётко. Так надобно было, иначе как государство воедино собирать, ежели у новгородских бояр думы волчьи. Сами на войну с Москвой люд подбивали…

Очнулся Иван Третий от раздумий, когда митрополит посохом пристукнул и выкрикнул: