Жанна дАрк из рода Валуа. Книга 2

Нуйонпон на каждый такой крик готов был кидаться с мечом, но Жанна его удержала – «Они имеют право сомневаться». Сама же, стараясь не обращать ни на что внимания, кое-как освежила лицо ледяной водой и, вскинув глаза на возвышающийся на холме замок, поинтересовалась, где ей можно найти приют до того времени, когда дофин соблаговолит за ней прислать?

Несколько горожан объяснили девушке, как доехать до постоялого двора, и увязались следом, якобы, показывая дорогу. Остальная же толпа разделилась. Кто-то остался, недоуменно пожимая плечами, дескать, «ничего особенного», кто-то сразу ушёл, удовлетворённый тем, что честно отработал выплаченное, но большинство – ожидавшее чудо и не желавшее от него отказываться – двинулось к постоялому двору, гадая, что же будет дальше?

Ещё из Фьербуа, вместо того, чтобы как следует выспаться, Жанна написала дофину письмо. Очень длинное, очень подробное, в котором, как могла, пыталась объяснить, почему уверовала, что спасение может прийти только от неё. Что воля Божия, сначала едва осознанная и ничем не подкреплённая, утвердилась в сознании благодаря Клод – этой чистой душе и подлинной Господней посланнице, которая так чиста, что не посмеет взять в руки меч. Но, что она, Жанна, не просто готова воевать за дофина, но и может сделать это, не хуже любого другого воина, потому что, по воле Божьей, училась этому с детства…

Девушка полночи просидела в полутемной комнатке капелланова дома, ругаясь на непривычные к подобной работе руки, которые, по её мнению, могли бы выводить буквы не так коряво. Но она старалась изо всех сил, потому что доверить, тысячу раз продуманное обращение к дофину, каким-то другим рукам уже не могла. Разве что Клод. Но та не умела писать…

Зато само это письмо Жанна начала именно из-за Клод!

Во время скромного обеда она заметила синяк на щеке подруги и оттащила её в сторону, выяснять, в чём дело? Клод долго отнекивалась, но Жанна настаивала, и, в конце концов, стыдливо прикрывая ушиб, девушка была вынуждена рассказать, что, осматривая церковь, споткнулась, упала и ударилась щекой. Она надеялась, что расспросы на этом закончатся, однако Жанну провести было не легко. Во всяком случае, не для Клод. Сразу заметив смущение и отводимые в сторону глаза, Жанна потребовала подробного рассказа и узнала-таки про меч. А узнав, переменилась в лице, чем-то став похожей на Рене, когда он увидел клинок в руке Клод.

– Это же знак.., – прошептала Жанна. – Господь снова шлёт своё благословение! Меч Мартелла-освободителя! Помнишь? Падре Мигель нам о нём рассказывал?!

– Нет, – буркнула Клод, отворачиваясь.

Но Жанна, охваченная новыми мыслями, ничего уже не замечала!

– Воистину, Клод, тобой движет десница Божия! Мы должны снова достать этот меч! Я приеду к дофину с доказательством своей миссии – с мечом освободителем!..

Но Клод внезапно схватила её за руку.

– Ты не должна ехать к нему с оружием в руках! Может быть, всё ещё обойдется… Может, хватит и одного твоего присутствия… Но, конечно, если дофин пожелает, чтобы ты вышла на поле боя, тогда – да… Тогда ты можешь послать сюда кого-нибудь, чтобы меч снова достали, но только не теперь… Поверь мне, Жанна! Сейчас ты не должна!

Она смотрела так горько, и была словно напугана отказом, ещё не прозвучавшим. Хотелось ей возразить – сказать, что меч-символ не обязательно должен стать оружием. Но Жанна спорить не стала. Более того, хоть и с сожалением, отказалась, всё же, от своей затеи, решив, что прислать за мечом, действительно, можно и потом, а главное – явленный знак – уже свершилось, и никто этого не отнимет.

А потом решила написать письмо…

Рано утром один из лучников, приехавших с Рене, забрал обёрнутое грубоватым шнурком и запечатанное монастырской печатью послание, чтобы пуститься с ним в путь немедленно, опережая отряд, значительно выросший за счёт солдат молодого герцога. И Жанна, которая считала, что письмо, составленное ей, убедительнее быть уже не может, чуть позже пустилась в путь с твёрдым убеждением – в Шиноне, прямо у въездных ворот, её обязательно будут дожидаться люди, посланные дофином!

Увы… Хоть и говорят, что в мечту надо верить, но вера эта не всегда оправдывается. Или оправдывается не так, как виделось в мечтах.

В толпе, собравшейся вокруг приехавшей Жанны, не было ни одного представителя от двора дофина, как не было вообще никаких представителей власти. Но девушка только упрямо тряхнула головой, отгоняя лёгкие надежды. Не так – значит, получится как-нибудь по-другому. Поэтому, на постоялом дворе, сразу пройдя в свою комнату, она села на стул, готовая ждать столько, сколько понадобится…

Шинонский замок

– Ах, какая неосторожная, какая торопливая девочка!

Мадам Иоланда отодвинула в сторону письмо, написанное Жанной, и взяла чистый лист.

Старательно копируя чужие буквы, начала выводить первые строки нового письма. «Любезному Господину моему, дофину Франции…»

Она знала, что делает.

Тому лучнику, что привёз послание Девы, Рене строго-настрого велел передать его только в руки герцогини Анжуйской и никому более. И теперь мадам Иоланда готова была благословлять эту сыновнюю предосторожность! Жанна слишком уж откровенно написала о Клод, про которую здесь, при дворе, никому пока не следовало знать! Особенно теперь, когда от одних только разговоров про Деву споры в королевском совете едва не переходили в рукопашную!

«Потом…, всё потом…», – твердила себе герцогиня, сидя на специально созванном по этому вопросу совещании и, раздражённо слушая, как наученные Ла Тремуем королевские советники, с пеной у рта, доказывали недопустимость аудиенции для «какой-то крестьянки»! Она знала, что последнее слово скажет сама. И знала, что к этому слову Шарль прислушается – уж и так косит в её сторону, то вопросительно, то с досадой – почему, дескать, матушка молчит? Но она не встанет со своим словом до тех пор, пока противная сторона не вывалит все аргументы до последнего. А вот потом, по пунктам, её светлость опровергнет их доводы и выдвинет свои… Что, что, а уж убеждать мадам Иоланда умела. И, если давала себе такой труд, то исключительно по поводу тех вопросов, о которых знала всё досконально.

Раненный в «селедочной битве» Бастард слал ей донесения так же часто, как и дофину, с той лишь разницей, что дофину шли сухие отчёты, а герцогиня получала то, что можно было бы назвать криком души. Так что на руках у неё были не только факты и цифры, но и сведения о настроениях в Орлеане, полученные из первых рук…

Из-за возросших расходов на военные нужды возросла и талья 12, что не замедлило сказаться на состоянии горожан, и без того достаточно угнетённых. А расходы всё росли. На покупку стрел для арбалетов, на покупку бомбард, на усиление дозоров и на содержание лазутчиков и лазутчиц, отслеживающих передвижения войск противника. Если же добавить сюда непомерные цены, которые заламывали крестьяне, пробирающиеся в осажденный город со скудным провиантом, то сумма становилась просто невероятной!

Разумеется, в городе стало зреть недовольство. И, разумеется, недовольство это, как гнойный нарыв, должно было где-то прорваться.

О том, где и как прорвалось, известие пришло совсем недавно, и мадам Иоланда подозревала, что без содействия Ла Тремуя тут не обошлось. Но осторожная, как всегда, она не стала поднимать скандала сразу – выждала время. И вот теперь, как раз накануне приезда Девы, эта её сдержанность должна была принести желаемые плоды и стать большой неожиданностью для господ, уже списавших её со счёта…

Герцогиня обвела глазами собравшихся.

До чего же мерзким стал двор Шарля без неё! Даже здесь, на королевском совете, главенствующие приоритеты выпирали во всей своей неприглядности.