Реквием

— Вы можете удалиться, — бросил он толпящимся у двери слугам. Затем посмотрел на человека, ссутулившегося у окна, за которым пылал закат. Лицо короля перекосила злоба, но он заговорил, лишь когда закрылась дверь. — Вы заставили меня ждать две недели и вот теперь так встречаете? Ни поклона или приветствия? Почему вы прячетесь? — Человек у окна не изменил позы, и Филипп двинулся к нему. — Кардиналы сказали, вы не можете меня принять по причине хвори. Но я не верю в пустые отговорки. — Филипп подошел ближе. — Отвечайте, Гот! Почему вы меня избегаете?

Бертран медленно повернул голову и встретил взгляд короля.

— Я больше не Бертран де Гот. Я папа Климент Пятый, так что извольте обращаться ко мне как подобает. — Бертран продолжил, не замечая ярости в глазах короля. — Кардиналы сказали правду. Я действительно приболел. Так что не обессудьте.

Поведение папы лишило Филиппа присутствия духа. Перед ним сейчас сидел другой человек — не жалкий хлюпик, которого ввели в его шатер у стен Бордо, окончательно сломленный вестью, что его незаконнорожденный сын похищен и будет убит, если он откажется выполнить их требования. Сейчас Бертран де Гот, несомненно встревоженный, выглядел все же таким смелым и решительным, каким Филипп никогда его прежде не видел. И потому занервничал. Может быть, взойдя на папский трон, этот человек через линию, идущую от святого Петра, установил связь с Богом, недоступную ему, Филиппу? И сейчас преисполнен Божественной силой?

Король откашлялся и отступил, страшась посмотреть в темные немигающие глаза Климента и увидеть в них нечто ужасное. Он ругал себя, что после коронации папы послал Ногаре в Париж, где из-за недавнего повышения налогов поднялись волнения. Первый министр должен был помочь усмирить народ.

— Я принимаю ваши извинения, — произнес он натянуто. — Но теперь вы здоровы и можете начать выполнять обязательства согласно нашему договору. — Филипп замолчал, вспоминая наставления Ногаре. — Первое, и самое важное. Вы вызовете с Кипра великого магистра Жака де Моле. Присутствие главы ордена здесь необходимо. Затем мы соберем в Париже совет с приглашением представителей трех сословий, которых заранее подробно осведомят. Вы объявите, что Темпл себя изжил, что он, в бесплодных попытках вернуть Святую землю, является для всех обузой. Вы отметите — огромные богатства, какими обладает орден, лучше потратить на пользу Франции. Тогда можно было бы снизить налоги. Затем вы данным вам Богом правом распустите орден рыцарей-тамплиеров с передачей всего имущества и денег французской короне.

Слова Филиппа были встречены молчанием, и он собрался спросить, слушает ли его вообще Климент. Но папа неожиданно опередил его.

— Вы закончили, сир?

Тон Климента королю не понравился.

— Да, я закончил, но…

— Хорошо, сир, ибо я тоже закончил. Я закончил принимать мучения от вас и от вашего ядовитого змея Гийома де Ногаре. И не собираюсь уступать и поддаваться угрозам. Я папа, Божий наместник на земле, и не намерен становиться вашей марионеткой. Я не буду выполнять соглашение, подписанное мной под принуждением. Законной силы оно не имеет. — Климент возвысил голос. — Как я могу вызвать с Кипра Жака де Моле, если он и его рыцари единственные, кто еще сражается на Святой земле за утверждение мечты христианства? Неужели ваш святой дед сражался и погиб на чужих берегах напрасно? Отчего вы так легко отказываетесь от его дела? — Папа покачал головой. — Я окажу тамплиерам всемерную помощь, лишь бы они могли продолжать священную борьбу.

Филипп смотрел на него в невероятном изумлении.

— Вы глубоко ошибаетесь, если думаете, что я не исполню свою угрозу. — Его рука дернулась к рукояти меча. — Вы забыли, Климент, что у меня ваш сын? Клянусь Богом, если вы откажетесь выполнить наше соглашение, я повелю его убить!

— Вы этого не сделаете. — Климент спокойно взглянул на меч, висевший на бедре Филиппа. — Мой сын больше не у вас. Сегодня утром я получил весть: он освобожден и находится в надежном месте. Вы его никогда не найдете, а если попытаетесь, я сделаю то, что не удалось моему предшественнику Бонифацию: отлучу вас от Церкви. — Он направился к королю, с каждым шагом как будто становясь выше, и Филипп в изумлении попятился. — Вы можете поднять шум насчет сына и попытаться меня свергнуть, но я буду все отрицать. Кроме слов, иных доказательств у вас нет. А этого сейчас недостаточно, сир. Ваши подданные сильно недовольны вашим правлением и вашей близостью с подлым убийцей Ногаре. Они уже не раз поднимались против вас. И поднимутся снова. Вы думаете, в Гиени забыли вашу жестокость? Аресты баронов и присвоение их имущества? Я знаю, сир, что на подавление очередного бунта денег у вас нет, поэтому идти против меня не советую. Потом пожалеете!

Филипп содрогнулся, почувствовав, как его спина оперлась о стену. Из темных, сверкающих гневом глаз папы на него смотрел Господь. Он с трудом подавил в себе желание прижать к лицу ладони, заслоняясь от его праведного взгляда.

— Вы подверглись заразе, сир. Стали таким же вероломным, как ваш министр, еретик. Вы посмели поднять руку на двух наместников Христа!

— Нет, — простонал Филипп. — Нет. Я исполнял ваше веление! — Он опустился на колени и молитвенно сложил ладони. — Ваше! И все ради людей!

— Мое веление? — удивился Климент.

Но Филипп не слушал. Он бормотал, закрыв глаза.

— Господи, прости меня! Прости грехи мои!

Лионский собор, «Священная Римская империя» 1 декабря 1305 года от Р.Х.

— Вы думаете, король с этим примирится? — спросил Уилл.

Папа направился к креслу у окна. Красная шелковая сутана подчеркивала его малый рост. Он сильно изменился со времени их последней встречи в Бордо: постарел и выглядел изможденным.

— А что он может сделать? — Климент сел и сложил руки на коленях. — Распустить Темпл я категорически отказался. — Он посмотрел на Уилла. — Как мой сын?

— С ним все благополучно. — Уилла раздражал вновь поднятый Климентом разговор. Вчера утром он ему все подробно рассказал. — Мои люди повезли мальчика на юг в деревню, как вы указали. С ним Йоланда и Мари. Филипп их не найдет.

— Хорошо. — Климент нерешительно улыбнулся. — Моя сестра позаботится о них.

— Так что, все закончено? Темплу теперь ничто не угрожает?

Климент отвел глаза.

— Если бы! Пока министр Ногаре продолжает сбивать короля с праведного пути, настраивать его против Церкви, говорить об удачном завершении дела преждевременно.

— Ваше святейшество, король знает, что творит. Ногаре, конечно, его подстрекает, но Филипп далеко не глупец, и у него есть собственная воля.

— Может быть, может быть. — Климент махнул рукой, как будто речь шла о несущественных деталях. — Но без подлого змея Ногаре, я думаю, король станет спокойнее. — Он поднялся. — Пока Филиппа лучше не трогать. Во-первых, моя власть настолько далеко не простирается, а во-вторых, я не хочу смуты в королевстве. Гийом де Ногаре — другое дело. Я могу призвать его к суду за преступления против моих предшественников, но и тут одних слухов будет недостаточно. Мне нужны доказательства.

— Я доподлинно знаю, что король и Ногаре замыслили убийство папы Бонифация. Филипп сам признался в этом в разговоре со мной. Тогда же он поведал и о своем намерении уничтожить Темпл.

Климент мрачно покачал головой.

— Против таких людей вашего слова недостаточно. Кто вы? Бывший тамплиер, ставший наемником? А король окружил себя законниками, хитрыми и коварными. И нам нужно предъявить что-то более весомое. — Климент заходил по залу. — Меня также интересует правда о смерти папы Бенедикта. Бонифаций нажил в Священной коллегии много врагов, и потому кардиналы не слишком озаботились выяснением обстоятельств его смерти. Не забывайте: все французские кардиналы — сторонники Филиппа. Бенедикт — другое дело. Его все любили, и слухи о его убийстве до сих пор будоражат людей. — Климент поднял глаза на Уилла. — Найдите мне твердые свидетельства, что папу Бенедикта убил Гийом де Ногаре, и я пойду против него. Если проклятого еретика удастся убрать, я уверен: мы все почувствуем огромное облегчение.