Кюхля

в глушь, все им предоставил и наград не прошу, только бы меня в покое оставили.

- Вот вы, Николай Павлович, - обернулся он к Воейкову, - мемуары будете писать - так обо мне и запишите: дескать, ничего не хотел, только бы в покое оставили.

Похвиснев раздал карты. Ермолов держал карты, сощуря правый глаз; когда бил карту, щурил его еще больше. Он любил выигрывать.

- А жаль, - вдруг лукаво повернулся он к Грибоедову, - ей-богу, жаль, Александр Сергеевич, что рескриптцы мне пишут. Повоевать бы с Персией, Турцией да Хиву с Индией прихватить - ей же богу, недурно было бы.

Он поддразнивал Грибоедова.

- Алексей Петрович, - сказал Грибоедов, - вы только по недоразумению не Петр Алексеевич, греческий проект его вы хорошо усвоили.

- И недурная, братец, мысль, - сказал почти равнодушно Ермолов, торговля, торговля восточная нужна нам, без нее зарез. Вы поглядите, сколько англичан в Тифлисе копошится. Не для моих глаз наехали. Персия, Турция, Хива, а там Индия - пойдем, братец, - как полагаете? Надо колеи поглубже нарезать.

- Не жертвуйте нами, ваше превосходительство, ежели вы объявите когда-нибудь войну Персии, - сказал, холодно улыбаясь, Грибоедов.

Ермолов пожал плечами:

- Эх, братец, все равно ничего не будет, не извольте беспокоиться.

- "Они"? - поддразнил Грибоедов.

- "Они", - сказал Ермолов, притопывая ногой, - "они", скучни тягостные. В Тильзите я напротив "него" сидел. Что вы, говорит, Алексей Петрович, такой вид имеете, будто порфиру вам надевать? - Так, отвечаю, и должно бы быть. Гляжу - побледнел, и сразу закончил: при всяком другом государе.

Он любил при молодежи эти шутки. Царь, который боялся его и ненавидел, был обычным их предметом. Воейков, пристально, глядя на Ермолова, сказал:

- Государство восточное - величайшая идея, вся Азия тогда с нами. Но воображаете ли вы, Алексей Петрович, "коллежского асессора по части иностранных дел" в порфире царя восточного?

"Коллежским асессором" называл Пушкин царя. Это словцо ходило по всей России.

- Отчего же? - сказал Ермолов и прищурился. - Из порфиры можно мундир сшить. А вы, Вильгельм Карлович, - переменил он вдруг разговор, обратясь к Кюхельбекеру, - что же невеселы?

Вильгельм сказал глухим голосом:

- Человечество устало от войн, Алексей Петрович.

- Вот тебе на, - сказал Ермолов и развел руками, - а сам меня в Грецию звал.

- То Греция, то другое дело. Война за освобождение Эллады не то, что война за приобретение выгод торговых.

Ермолов нахмурился.

- А я вам говорю, - жестко сказал он, - что за Грецию воевать только для того бы стоило, чтоб Турцию к рукам прибрать. Что греки? Греки торгуют губками.

И Эллады особой нигде не вижу. Эллада - рифма хорошая, Вильгельм Карлович: Эллада - лада. А может, и - не надо.

Вильгельм вскочил:

- Вы шутите, Алексей Петрович. Но грекам, бьющимся за освобождение, сейчас не до шуток.

Ермолов улыбнулся:

- Горячи вы, Вильгельм Карлович. Каждый делает, что может. Я вот, например,