Сага о Хельги

– Я прошу у тебя, конунг Свейн, позволения выступить самому молодому из скальдов, что служит в моей дружине. Есть у него висы, от которых кровь в моих жилах наполняется яростью. И хочу я узнать, не всколыхнут ли они и кровь тех, кто сидит за этим столом?

Хельги сын Торбранда встал перед помостом, на котором был установлен стол для почетных гостей, и начал рассказывать свой нид. И хотя стоял Хельги спиной к воинам, сидящим за длинными столами в палате, и не мог видеть их лиц, слышал он, как замолкли все перешептывания, и кружки больше не ударялись о столы. И были в ниде такие слова:

Жечь и калечить людей свободных сын Трюггви пустился

Нету пощады тому, кто старым богам молился.

Разбоями и грабежом сыскал он худую славу.

Хотя и конунга сын, стал конунгом он не по праву.

Конунгу дани не слал ни с Ромерике, ни с Викена –

Долго ли будет терпеть то поношенье владыка?

Когда Хельги произнес последние слова, увидел он, как покраснел Свейн и как он рукой начал искать рукоять меча. Затем Хельги сказал:

Привычный к служанкам в хлеву, рукой оскорбил королеву.

Сын не простит ему мать, не будет границ его гневу!

При этих словах Сигрид побледнела и с яростью посмотрела на мужа.

Закончил свой нид Хельги словами:

Свободных людей под ярмо задумал сын Трюггви поставить,

Но спор не закончен о том, кто будет в Норвегии править.

И когда он произнес их, то все мужчины в палате, кроме Сигвальди, вскочили на ноги и закричали. И Хельги слышал слова Свейна:

– Не пройдет и года, как я верну себе свои владения в Норвегии!

А Олаф Шведский громко сказал:

– И я помогу тебе, Свейн, и отомщу за мать. В том мое тебе слово.

И ярл Эйрик сказал:

– Свою клятву я дал давно, но знаю теперь, что пришло время ее исполнить.

И лишь Сигвальди промолчал.

Ярл Эйрик подарил Хельги золотое кольцо, а Сигрид пожаловала ему серебряный браслет с драконами тончайшей работы из Сёркланда. Пусть Хельги носит его сам или отдаст жене, как он сам решит, сказала она.

Хельги вернулся на свое место рядом с Кетилем, и вскоре пир продолжился, как и прежде, и нескоро еще Хельги заметил, что места за почетным столом пустуют. Он толкнул Кетиля и показал ему, что на месте конунгов и ярлов теперь разговаривают лишь их жены. И то без Сигрид. Но Кетиль покачал головой и тихо сказал:

– Разговоры о будущих битвах – не для шума пира. Сейчас наши правители торгуются, и каждый, кроме ярла Эйрика, норовит поменьше дать, да побольше получить. Хотел бы я знать, удастся ли им уговорить Сигвальди. Точнее, посулить ему столько, чтобы он сдержал свою клятву.

Хельги сказал:

– Готов побиться об заклад, что Сигвальди не выступит против сына Трюггви. У него не хватит духу для этого.

Однако не успело солнце еще пройти с юга на юго‑запад, как Хельги и Кетиля позвал слуга ярла Эйрика. Они пошли за ним и очутились в маленькой светелке, где не было окон, а только две двери. Слуга знаком попросил их подождать, отворил дверь и сказал:

– Я привел их, господин.

Послышался голос ярла Эйрика:

– Пусть войдут.

Кетиль вошел первым, а Хельги последовал за ним. В покоях ярла было светло, и Хельги сразу увидел стол, за которым сидели Эйрик и Сигвальди. Ярл велел им подойти поближе:

– Скальда ты знаешь, Сигвальди, – сказал он. – А второй – это Кетиль сын Гудбранда Белого. Обоим я доверяю, как себе. Когда придет время, я пришлю их к тебе, и говори с ними, как со мной самим.

– Я узнаю их в любом обличье, – ответил Сигвальди.

Потом он снял с правой руки простое серебряное кольцо в виде змеи, кусающей свой хвост. Кольцо без драгоценных камней и тонких узоров.

– Возьмите это кольцо и отдайте моим людям, когда придет время найти меня.

После этого ярл сказал Кетилю и Хельги, что они могут идти, но хранить в тайне то, что видели и слышали здесь. Те поклялись и вышли.

И Хельги спросил:

– Мы поклялись хранить тайну, но о чем? О том, что Сигвальди теперь узнает нас?

Кетиль ответил:

– Тайна в том, что оба ярла теперь связаны чем‑то настолько, что должны посылать друг к другу посланцев в чужом обличье. И теперь я верю, что не помогут сыну Трюггви его корабли. Хотя и молю богов, чтобы нам удалось встретиться с его людьми в честной битве.

Хельги хлопнул себя по лбу:

– Следовало бы мне быстрее это сообразить. Но снова я благодарю тебя за науку, Кетиль Гудбрандсон.

– Верю я, что и ты в своих странствиях сможешь увидеть высокие стены Миклагарда. Тогда эта наука тебе пригодится. А хитрости наших вождей слабы по сравнению с тем, чем живут ромеи.

Они отплыли обратно на следующее утро, а перед этим Хельги сходил повидать Кнута, полугодовалого сына Свейна. Он посмотрел, как сын конунга играет со своими няньками, и подарил ему свистульку, что сам вырезал из ветки березы. Кетилю он сказал, что делает это из благодарности Гунхильд, что была добра к нему в их прошлый приезд. Кетиль сказал, что небольшая вещица из дешевого серебра, по его разумению, вряд ли может называться щедрым приемом, но что ему тоже немного жаль Гунхильд, потому что она красиво пела, часто улыбалась и у нее была большая грудь.

Зиму они снова провели в Сигтуне, и Хельги и Бьёрн не переставали хвалить мудрость ярла. Гудбранд, правда, ворчал, когда они позже других приходили упражняться с оружием, но другие воины завидовали им и говорили, что и сами хотели бы, чтобы их семьи были рядом. Аслак Финн, правда, сказал, что женщин в Сигтуне ему и так хватает и что одна жена бы ему скоро наскучила. Но Харальд Заяц ответил ему, что видел он как‑то жену Аслака, и не сказал бы он, что она ликом похожа на Фрейю, а, скорее, в ней есть что‑то от мудрой вёльвы[47]. Рагнар Лысый спросил, за мудрость ли ее так высоко оценил Харальд, но тот ответил, что от вёльвы у нее морщинистое лицо и кривые зубы. Аслак побледнел и сказал Харальду, что если тот не замолчит, то его брюхо скоро будет пытаться переварить сталь меча Аслака. На это Харальд рассмеялся и ответил, что даже если воткнуть в него все мечи и копья, что есть на их корабле, все равно жена Аслака красивее не станет. Аслак сплюнул на землю и ушел.

Упражнения с оружием день ото дня становились все тяжелее, потому как Гудбранд требовал, чтобы они одинаково хорошо бились и в стене щитов, и один на один. Он говорил, что час битвы приближается, но неведомо ему, будет ли битва та на земле или на море. А на море, на борту вражьего корабля, нельзя укрыться за щитом товарища, и тот, кто не может сам убивать или ранить, рано или поздно отправляется за борт. Тем более что люди Олафа бились в разных землях, и их нельзя назвать неопытными воинами. Как бы то ни было, но к исходу месяца Тора[48] Хельги стал замечать, что его сноровка в битве на мечах растет. Понятно, что с Кетилем ему было не совладать, однако не раз выбивал он оружие из рук Бьёрна или Аслака. Кетиль говорил, что Хельги, наконец, нашел свои ноги, и теперь он бьется всем телом, а не только руками. А сам Хельги говорил, что чувствует, как все его силы на какое‑то мгновение могут прихлынуть к острию меча. Даже сам Гудбранд как‑то похвалил Хельги за умение, добавив, что в тот день в месяц жатвы, когда он впервые его увидел, думал он, что не пережить Хельги первого же боя, ежели за ним никто не будет присматривать. На это Хельги ответил, что хотел бы он, чтобы и его враги по‑прежнему думали так же.

Кетиль тем временем пропадал с лучниками. Он учил их стрелять, как хазары на службе у базилевса.

– Помните, – говорил он, – даже лучший из воинов Олафа не сравнится с самым последним из лучников, что служат базилевсу. Ты не успеешь сосчитать до тридцати, как он успеет выпустить пять стрел. И все они летят в цель. Конечно, их луки другие, и я больше всего жалею, что не привез ни одного, так как думал, что здесь они мне не пригодятся, а всё будут решать хорошие удары меча. Но пришло время, когда не так просто будет нам добраться до наших врагов. И только стрелы позволят нам сдержать их натиск.