Держава (том третий)

«Она стала выглядеть как святая на иконе», — подумал Глеб, незаметно разглядывая бледное строгое лицо и тонкие, словно выведенные иконописцем, дуги бровей.

Натали сделалась ко всему безучастной и, по мнению Глеба, излишне задумчивой и молчаливой.

Понимая её состояние, он пробовал отвлечь от грустных мыслей и как–то развлечь девушку. Наняв извозчика, с разрешения Веры Алексеевны, катал её по Москве, но Натали, односложно отвечая ему, задумчиво и безразлично глядела на дома и прохожих, а пальцы при этом бессознательно комкали в глубине муфты носовой платок.

— Натали, а давай отведаем кофе с пирожными, — предлагал Глеб, проезжая мимо кафе.

Девушка отрицательно качала головой.

— Ну, тогда посетим музей? — без особой надежды вопрошал он, любуясь жёлтыми глазами с плохо скрываемой тоской и грустью.

Но она вновь отрицательно качала головой.

Тогда он принимался рассказывать ей смешные, на его взгляд, вещи из жизни полка, в глубине души надеясь вызвать на губах хоть мимолётную улыбку.

— Представь себе, мой командир батальона полковник Рахманинов, недавно, высочайше, чин пожаловали, свободное время посвящает ваянию.

— И как у него, получается? — безразлично интересовалась Натали, вслушиваясь в жалобное пение полозьев по мёрзлому снегу.

— Корнет Соколовский утверждает, что он гениально изваял кисточку львиного хвоста, поставленного перед входом в казарму. Ха–ха–ха! Мг–г–да… — вновь принимал серьёзный вид, удручённо размышляя, что б ещё сказать смешное. — Правда, сейчас он лепит скульптуру гусара Дорохова — отважного героя Отечественной войны двенадцатого года.

— И как, получается?

— Ну да! — обрадовался, уловив в её тоне нотки заинтересованности. — Соколовский отказался служить моделью героического гусара, и полковник уговорил другого корнета. Но как это случается с полковниками, готовясь делать гипсовый слепок, запамятовал смазать усы и бороду несчастного маслом. Застывший гипс снимали с помощью молотка и кинжала, забрав перед этим у корнета наган. Так, на всякий случай. Не отдают до сих пор, так как он ходит с абсолютно, по выражению Соколовского, лысым лицом, и плюёт в своё отражение, видя его в зеркале.

— Искусство требует жертв, — краешком рта улыбнулась Натали, до смерти обрадовав этим поручика.

— А когда в летнем лагере корнет Соколовский ухаживал за девушкой, — заметил внимание в глазах Натали, — очень активно ухаживал, — многозначительно произнёс Глеб. — То на вопрос деревенской красавицы: кто будет отвечать, если наступят неприятные последствия, с уверенностью произнёс: мой командир! — А кто это? — удивилась сельская нимфа. — Как кто? Полковник Рахманинов, — немного развеселил Натали.

— В вас воспитана безусловная вера в командный состав, — улыбнулась она кавалеру. — И чем ещё славен этот гениальный полковник–скульптор?

— О-о! У него много гонора и апломба. Внушив себе, что он выше… этого… Микеле Анже'ла?.. — вопросительно глянул на даму.

— Анже'ла — это, видимо, подруга вашего корнета, — немного отвлеклась от грустных мыслей. — А величайшего мастера итальянского Возрождения, скульптора и художника, величали Микеланджело Буонарроти.

— Так точно! — подтвердил Глеб… — и вот этот российский Микеле Рахманинов, при встрече, горделиво протягивал нам, молодым офицерам, для рукопожатия лишь два своих великих пальца. Сговорившись, мы стали отвечать гению полкового ренессанса тем же. Скульптор мигом усвоил урок, — хохотнул Глеб.

На следующий день Рубанов с Соколовским надумали совершить конную прогулку за город.

— Совсем лошадь зажирела, — взлетел в седло поджарый ловкий корнет. — Не лошадь прям, а бегемот.

— Не бегемот, господин корнет, а кит, — тоже уселся в седло Глеб. — А вон и князь Меньшиков с каким–то указанием идёт, — лениво перебирал поводья, ожидая командира эскадрона.

— Господа, куда собрались? — отдуваясь после быстрого шага, поинтересовался штабс–ротмистр.

— Согласно распоряжению командира полка решили заняться выездкой лошадей для поддержки их в хорошей физической форме, — доложил корнет.

— Чтоб не пыхтели и не отдувались, пройдя ускоренным шагом несколько метров, — подытожил Рубанов.

— Не намёк ли какой? — вопросительно оглядел кавалериста князь.

— Никак нет, ваша светлость, голая правда.

— Господа, в галоп рысаков не пускайте, — распорядился Меньшиков. — И рысью ни к чему. Легонько, шажком, доберётесь до Новодевичьего монастыря и тут же обратно.

— Да он всего в пятнадцати минутах езды от наших казарм, — возмутился Рубанов. — Разрешите хотя бы совершить пару кругов вокруг монастыря.

— Нечего зря Девичье поле топтать. До монастыря и сразу домой. И так лошади устанут, — отошёл от них к нижним чинам.

— Ну вот, покатались, — расстроился Соколовский.

— Это намёк, чтоб ездили на своих лошадях, а не на казённых, — усмехнулся Глеб. — А Олега Кускова будем считать в командировке. Просто его нет рядом, но он навсегда останется в нашем сердце.

Натали, поздравляю тебя с царской наградой. Даже с двумя, — в конце января, немного благоухая водочкой, навестил Бутенёвых—Кусковых Глеб. — Одна вот такая, — сбросив шинель на руки прислуге, потыкал пальцем в свою грудь. — Общевойсковая медаль в память русско–японской войны. Золота пожалели. Отлили из светлой бронзы. Награждаются те, кто побывал хотя бы в одном сражении против японцев. С разрешения твоей матушки, отвезу тебя в штаб Московского военного округа, где кроме этой, получишь серебряную медаль Красного Креста. Высочайше утверждённое «Положение» о которой от 19 января 1906 года было объявлено министерством Юстиции, — помахал перед глазами трёх женщин и полковника Кускова каким–то листком.

Усевшись за стол, продолжил:

— В «Положении» сообщается, что… — уставился в исписанный лист: «… Медаль Красного Креста установлена для выдачи лицам обоего пола в воспоминание участия, которое они во время войны против японцев 1904 и 1905 годов принимали в деятельности Российского Общества Красного Креста, состоящего под Высочайшим Покровительством Её Императорского величества Государыни Императрицы Марии Фёдоровны», — поднял глаза на слушателей и добавил: — Вот рисунок. Плоский крест, залитый рубиновой эмалью. На оборотной стороне помещены надписи, — вновь поднёс к глазам листок: «русско–японская» — полукругом у верхней части обода, «1904–1905» — прямым шрифтом посередине и «Война» — у нижней части обода, — поочерёдно оглядел Кусковых—Бутенёвых. — Медаль носится на красной Александровской ленте.

Хотел добавить: «На левой стороне груди», — внимательно присмотрелся к месту ношения медали у Натали, покраснел и проглотил фразу.

В доме петербургских Рубановых — так совпало, тоже разглядывали и обсуждали царские награды.

Максим Акимович, нацепив на нос простые роговые стариковские очки, выпятив вперёд нижнюю губу, с саркастическим видом крутил в пальцах светло–бронзовую медаль.

— Явно не орден Святого Апостола Андрея Первозванного.

— Всё ещё впереди, — буркнул Аким, вчитываясь в строки на глянцевом листе.

— Похожа на медаль ополченца 1812 года. Но та отлита из серебра, а не из бронзы. На лицевой стороне такое же лучезарное «Всевидящее око». На оборотной стороне надпись: «Не нам, не нам, а имени Твоему». — Найду потом у деда. А здесь что?

— А здесь «Всевидящее око», окружённое сиянием. Внизу, вдоль бортика, даты «1904 – 1905». На оборотной стороне надпись славянской вязью: «Да вознесёт вас Господь в своё время».

— Это Он всех вознесёт, хоть с медалью, хоть без неё. Ничего нового разработчики придумать не могут.

— Максим Акимович, ну чего ты к медали придрался? — попеняла ему супруга. — Главное, что дети получили её за дело.

— В штабе по поводу надписи уже идут различные домыслы, — прочитав «Положение» о награде, отложил в сторону бумагу Аким. — Мне рассказали, что поначалу предложили жизнерадостную надпись: «Да вознесёт вас Господь». Государь засомневался и написал: «В своё время доложить». Когда стали чеканить, то внесли царское замечание «В своё время».