Держава (том третий)

Прежде чем покинуть кабинет, расслабился в кресле, устало глядя в окно, затем вновь уселся за стол и принялся за письмо к матери, написав ей: «Витте после московских событий резко изменился; теперь он хочет всех вешать и расстреливать. Я никогда не видел такого хамелеона».

Ранним утром, когда Петербург ещё барахтался в утренних сумерках, а со стороны залива налетали порывы промозглого сырого ветра с хлопьями мокрого снега, Аким, зевая и прикрывая лицо поднятым воротником шинели, ехал в санях на службу.

«Как же утомляют эти генеральские смотры, — думал он, безучастно наблюдая сквозь мутный рассвет за жёлтыми пятнами света вокруг уличных фонарей. — Умные люди спят, — зевнув, лениво переместил взгляд на редко освещённые горящими лампами прямоугольники тёмных окон. — Но дураки попадаются, — тяжко вздохнув, вперился взглядом в подбитый ватой зелёный казакин Ивана. — Двое как раз прутся на санях в полк, — вновь широко зевнул, по–старушечьи перекрестив рот.

Напустив, как и положено молодому офицеру, суровый вид, козырнул часовому, к удивлению поручика, торчавшему, как единственный бабушкин зуб, на посту у ворот казармы, и направился для начала в канцелярию.

— Господин Буданов, может, есть какие указания нашей роте? — за руку поздоровался с адьютантом полка.

— Генерал–майор Щербачёв приказал навести в помещениях безупречный порядок и провести с нижними чинами беседу, по поводу ответов инспектирующему генералу. Ожидается приезд вновь назначенного командира дивизии, заступившего на место Троцкого…

— … Ставшего комендантом Петербурга, — хором закончили предложение с Рубановым.

— После войны, уважаемый Анатолий Владимирович, служба тяжелее пошла. К восьми ноль–ноль, будь добр пожаловать в казарму. У вас, господин поручик, по–моему, даже усы начали произрастать от навалившихся забот, — обрадовал Буданова.

— Забот — полон рот, — заулыбался тот, скосившись на маленькое зеркальце. — Офицерские занятия. У меня канцелярщина ещё.

— Зато с нижними чинами не занимаешься.

— А комиссии бесконечные?! — внимательно всмотрелся в зеркальце.

— А у простых офицеров, не адьютантов полка, по вечерам тактические игры проводятся…

— Знаем мы эти ваши вечерние игры, — саркастически сморщил губы Буданов.

— Да чуть не еженедельно — в наряд, — не обратил внимания на сарказм Рубанов. — Сам же списки составляешь, и тебя в них нет. Плюс — парады!

— На парадах и я присутствую, этого, надеюсь, отрицать не станешь…

— А манёвры полевые? Что–то тебя там не видно. Даже в лупу.

— Потому как я в это время хозяйственными делами занимаюсь. И вообще, господин поручик, вам в роту пора. Дрессированный кот ждёт.

— Дрессированный кот, сударь, в твоей бывшей роте, а у нас фельдфебель мух в две шеренги строит.

Побеседовав таким приятным образом и отогнав сон, Рубанов направился в роту.

— Смир–рно! — скомандовал бывший уже там молодой подпоручик.

Выслушав рапорт дежурного по роте, Аким скомандовал: «Вольно». И тут же, увидев вошедшего поручика Гороховодатсковского рявкнул роте: «Смирно!». Ибо Амвросий Дормидонтович был старше по выпуску.

Гороховодатсковский, в свою очередь, выкрикнул «смирно», когда в помещение роты вошёл капитан Лебедев.

Выслушав рапорт дежурного, тот обошёл строй, найдя несколько незначительных нарушений и добродушно попеняв на это Пал Палычу.

Фельдфебель, по разумению нижних чинов: «пуская пар из ноздрей», стал воспитывать подчинённых, пока офицеры ушли в канцелярию.

— Смотрите, ребяты, — погрозил строю кулаком, — Как его превосходительство войдёт, чтоб у всех грудь корытом была, а усы — шваброй. Что это за сапоги, розан мой занюханный?! — взъярился на камчадала. — Ну–ка, побёг кабанчиком обувку ваксить. Ногти все подстригли? Грабли вперёд, проверю.

В 12 часов пополудни в роту, сопровождаемый командиром полка и двумя штабными чинами, ввалился командир дивизии.

Сурово оглядев помещение, пошёл вдоль строя, пристально разглядывая внешний вид нижних чинов.

Бледный ротный, мысленно хватаясь за сердце, брёл за ним, рисуя в мозгах контуры эшафота.

— Блестят, как у кота яйца, — похвалил дивизионный генерал сапоги нижних чинов.

«Видно, уже столкнулся с дрессированным котом второй роты», — с трудом сдержал смех, привыкший дома к генеральской форме, Рубанов.

— А теперь проверим отдание чести. Два шага вперёд, — велел камчадалу.

Честь тот отдал чётко — это был его «конёк», после десятка нарядов от фельдфебеля.

— Неплохо, неплохо. Теперь сборка–разборка винтовок, — вызвал взвод старшего унтер–офицера Сидорова. — Уважаю, уважаю, — с удовольствием разглядывал двух георгиевских кавалеров. — Проверю, как нижних чинов учите…

С заданием взвод справился на отлично.

Контуры эшафота стали растворяться, меняясь на приказ с благодарностью, и Александр Иванович выпятил грудь если не корытом, то уж тазиком точно.

— Вот ты, — обратился к командиру отделения генерал.

— Младший унтер–офицер Козлов, — вытянувшись, доложил тот.

«Тут и так ясно, что Козлов, — заволновался фельдфебель. — Сейчас всю роту под откос пустит», — замер, ожидая продолжения действа.

— Ответь мне, кто является внутренним врагом государства?

— Скубенты университета! — без раздумий, как щёткой об пол, брякнул Козлов.

— Кхе, кхе! — разгладил чело с изуверскими морщинами генерал, и оглянулся на командира полка, благосклонно кивнув в сторону героя. — Блистательное умозаключение! — поднял глаза на живописную картину под названием «Крещение Руси». — Как полотно называется? — благожелательно обратился к георгиевскому унтеру.

Не думая — чё тут думать, тот жизнерадостно рявкнул:

— Переправа Суворова через Дунай, ваше превосходительство.

Вновь собрав на челе разбежавшиеся было морщины, комдив посмотрел на Щербачёва.

Тот хмуро оглядел Ряснянского.

Полковник насуплено, с ног до головы и обратно, пробежал взглядом по капитану Лебедеву.

Ротный ясно увидел в центре казармы плаху с топором, около канцелярии — французскую гильотину, а 1‑й взвод его роты, под командой унтера Козлова, готовил винтовки для расстрела.

Фельдфебель, жалея в душе побледневшего ротного, подумал: «Вот же ячмень на батальонном теле. Ну, погоди-и! Натру тебе пятки сапожной ваксой».

— Прекрасный патриотичный ответ! — произнёс, улыбнувшись, генерал. — И как учил Суворов, за словом в карман не лезет. Ненавижу, когда слышу: «Не могу знать». Выношу благодарность младшему унтер–офицеру Козлову, — направился к выходу, а за ним последовала и свита.

Выходя, Щербачёв благодарно кивнул Ряснянскому.

Тот поблагодарил за службу Александра Ивановича.

Капитан, стараясь не дрожать голосом, вынес благодарность фельдфебелю, который похлопал по плечу бывшего ротного раздолбая, старшего унтер–офицера Сидорова.

Леонтий, не найдя для товарища хвалебных словес, дружелюбно сунул Козлову в бок кулаком.

Выпучив от удара глаза, тот пробормотал слова благодарности.

На этом торжественная часть была закончена.

— Аким Максимович, прошу вас пройти в канцелярию, — отвлёк Рубанова от рукопожатий и похлопываний по плечам Сидорова и Козлова.

«Нарушает поручик военные устои и субординацию, за руку здороваясь с нижними чинами. Пусть даже и георгиевскими кавалерами, — мысленно осудил субалтерн–офицера капитан. — Чувствую, ему наплевать на моё мнение — как же, герой русско–японской войны. Авторитет поднялся выше моего. Даже Пал Палыч с уважением стал к нему относиться, — вспомнил фельдфебеля. — Сейчас побежал в свою каморку нервы успокаивать, — хмыкнул Лебедев. — «Въездом на осляти» любуется».

— Подпоручик Ляховский, вас тоже прошу в канцелярию… Аким Максимович, — залпом проглотив стакан воды, уселся за стол капитан. — У меня к вам ответственное поручение.

— Я весь внимание. Разрешите? — тоже налил и выпил полстакана воды, расположившись на стуле у стены.