Вьетнамский кошмар: моментальные снимки

– Вам никогда не хотелось перебраться в Тибет, сержант? Говорят, весной там хорошо … – сказал Билли.

– Да, сардж, – добавил я, – это, конечно, не подсолнухи Ван Гога, но это напоминает мне кисть Уистлера*. Если б мы, к примеру, назвали это "Жёлтое на жёлтом", тогда, может быть, это понравилось бы майору, и, возможно, он разглядел бы в этом произведение искусства, хотя он, правда, не шибко-то образован…

– Ты полагаешь, нас за это повысят в звании?

– Скорее наоборот.

– Нас с Билли нельзя разжаловать. Мы и так рядовые. Хотя нет, можно ещё чуток понизить в звании. Сделав из нас вторых лейтенантов.

– Может, Бум-Бум не заметит.

– Чёрта с два…

– Давайте, ребята, серьёзнее…у нас большая проблема, – булькал Харкинс, ошеломлённо и глупо сидя в краске на полу и глядя на нас.

Я посмотрел на Билли. Билли посмотрел на Цейса. Цейс посмотрел на меня. Я пожал плечами. Мы все посмотрели на Харкинса и прыснули от смеха – тут и Харкинс стал подхихикивать.

В каморке напротив кабинета, под столом с копировалкой, я нашёл галлон растворителя.

– Это всё уладит, сержант Харкинс, – сказал я как можно убедительнее, – вот наше спасение, утренняя и вечерняя звезда, ответ на наши молитвы. Мы вмиг отчистим комнату. Стойте и смотрите…

Харкинс мне не поверил.

Билли уже мостился открывать банку отвёрткой, это ему, наконец, удалось, но, вставая, он поскользнулся на краске и опрокинул растворитель.

Теперь пол был залит краской, а сверху – скользким и липким растворителем.

А я ещё думал, что хуже не бывает…

– Ого, теперь нам точно не поздоровится, Билли, – гоготал я, едва веря в то, что он натворил.

Билли хихикнул, потом хрипло утробно засмеялся – и вот он снова катается по полу и ржёт до колик.

Харкинс взвился и почти плача забегал в своих полевых ботиках, готовый на всё, только чтоб спасти свою репутацию и уехать в Штаты на длительный отдых с последующим увольнением из рядов вооружённых сил.

– Бедный поросёнок Порки, – вздохнул я.

– Несчасный Элмер Фадд, – прошептал Билли.

– Разве вам не нравится наш бардачок, сардж? – спросил Цейс.

– О Боже! – взвыл Харкинс и хлопнул себя ладонью по лбу.

– Он переживает, Брэд, так что пора ставить свечку дражайшему костлявому Иисусу…

– Боже, даруй мне силы спокойно принять то, что я не в силах изменить…

– Моя карьера…я пропал…24 года к чёртовой матери за одну ночь! Не могу поверить…

– Нам нечего терять, сардж, – сказал Билли, – а вам есть, и вам жаль этого.

– …Мужество, чтобы изменить то, что могу…

– Нас всех упекут в каталажку…

– Ну так что, сардж?

– …И мудрость, чтобы познать разницу. Аминь.

– Вот увидите, сидеть вам вместе со мной.

– Не умирайте от инфаркта, Харкинс, – сказал Билли, – здесь не кардиология. Это просто краска…

– Что я вам сделал, ребята?…

– У вас что, кризис среднего возраста, Харкинс?

– Что я вам сделал?…

– Чёрт возьми, Билли, – рявкнул я, – это всё ты. А сержанту Харкинсу терять из-за этого лычку. Посмотри, что ты наделал! Ну что ты за придурок?

– Не ори на меня, я этого не терплю…

– Если б миссис Бауэрс не родила такого идиота, ничего бы не произошло!

– Да уж, Бауэрс, – встрял Харкинс, – что это с твоей мамашкой : уронила тебя на головку или как?

– ОТВАЛИТЕ, РЕБЯТА! Я НЕ СОБИРАЮСЬ НА ГУБУ! И НЕ ВПУТЫВАЙТЕ В ЭТО МОЮ МАТЬ!

– Ты во всём виноват, Билли Бауэрс, – рыкнул я.

– Болван неуклюжий, – добавил Цейс.

И так всю ночь. Краска не давала покоя Харкинсу, Харкинс орал на Билли, а Билли орал на Цейса и на меня, и угар от краски действовала на всех.

Харкинс поскользнулся на разбавителе, шлёпнулся и перепачкался липкой слизью. Ему начало жечь кожу, и он снова разорался.

– У-У-У, У-У-У, У-У-У!

– Посмотри на Харкинса, Билли, старого ебаку… сначала мы поломали ему жизнь, потом он разучился говорить. Ухает, как ушастая сова…наверное, мечтает улететь отсюда и устроиться на ближайшем банане – посмотреть, как всё это разлетится к едрене фене.

– Жжёт, жжёт, жжёт, – пропел Билли и опять залился смехом.

Харкинс, шатаясь, прошёл в уборную и попробовал отмыться. Его светло-зелёная накрахмаленная униформа, как и наша, была заляпана яркими жёлтыми кляксами. Краска на лысине, очках, ботинках, футболке, на шее, руках.

Везде.

– Что случилось, сардж? – спросил я.

– Поссать не могу, – простонал Харкинс, – у меня руки в этой пакости!

– Смотреть надо было…

– Весь член в краске. Господи, как жжёт!

– Так вам и надо, – сказал я, – нужно было натянуть резинку и отрезать кончик.

– Эй, сардж, хотите, подержу вашу морковку? – поддразнивал Билли.

– ОТВАЛИ!

– Сардж, Билли говорит, что был санитаром.

– ГОВНО!

– Правильно, сардж, – сказал Билли, – на член можно намотать что-нибудь похуже горной краснухи.

– Ага, что-нибудь типа жёлтой лихорадки, – сказал я.

– Или какую-нибудь неизвестную гадость, – сказал Цейс.

– Или малярию, – предположил Билли.

– ОСТАВЬТЕ МЕНЯ В ПОКОЕ!

– Билли, помоги Харкинсу подержать елдак!

– ПРОВАЛИВАЙТЕ! НЕ НУЖНА МНЕ ВАША ПОМОЩЬ!

– Где-то у меня тут тряпочка со скипидаром. Протрите ею свой шток, сардж…

– ОТСТАНЬ, БАУЭРС!

– Ему не нужна наша помощь, Билли.

– Подумаешь.

– Какой высокомерный и заносчивый. Надо ему вправить мозги.

– Ну и хрен с ним. Пусть сам разбирается с Бум-Бумом.

– Под музыку…

– Да, нельзя забывать о похоронном марше.

– СУКИНЫ ДЕТИ! НИКТО ИЗ ВАС НЕ МОЖЕТ ДАЖЕ ОТЫСКАТЬ ПРЫЩ НА ЖОПЕ ХО ШИ МИНА!

– Ему хуже, Билли…

– Вижу…

– Мне его жалко.

– Вы ещё там, сержант? Один раз стряхните – и хватит. Ибо два раза – это игрушки, а три раза развлекаться с петушком – уже онанизм. Вы ведь не хотите ослепнуть или чтоб на ладонях выросли волосы, а?

– ЗАТКНИСЬ, БАУЭРС!

– Ладно, сержант, это ваш корень, – подзадоривал Билли, – можете делать с ним что хотите : суньте куда хочется, в жопу Бум-Буму, например…

– ВОТ ИМЕННО! ИМЕННО! МОГУ ДЕЛАТЬ ЧТО ХОЧУ – ЗАПОМНИ!

– Ну так ссыте в штаны, саржд, нам всё равно, – сказал Билли.

– Может, подхватите узорчатую сыпь, – сказал я.

– Или лобковый зуд, – сказал Цейс.

– Или грязь, – добавил Билли.

– Или такую гниль из джунглей, что он просто отвалится, – сказал я.

– Да, Хэтти это очень понравится : быть замужем за человеком без члена.

– УБЛЮДКИ!

В ответ мы засмеялись.

– Я достану вас, ребята, – пригрозил Харкинс, – доберусь до вас.

– О-о-о-й-й-й…- сказали мы с Билли в один голос.

– Какой-то он сегодня тупожопый, как фельдфебель, – сказал Билли.

– Ага, и он внесёт нас в свой чёрный список, – смеялся я.

Харкинс не мог больше притворяться : он вывалился из уборной, смеясь; а мы с Билли опять потеряли голову : падали в краску, катались по ней, поднимались и снова валились с ног. Мы вдарили ещё по пивку, пока Харкинс торчал у рукомойника.

– Бедный дядюшка Уолдо, – проворчал Билли.

– Война – это ад, Билли, – напомнил я.

Закончив, Харкинс заявил, что кабинет – это наша проблема и что нам лучше пошевеливаться, если мы намерены взять ситуацию в свои руки до восхода солнца. Потом он открыл банку и присосался к пиву.

– Что же делать, Билли? – спросил я.

Билли пожал плечами.

– Если повезёт, нам дадут лишь по 20 лет в Ливенворте, – предположил Харкинс.

– Давайте же смело смотреть правде в лицо – наш гусь уже спёкся, – сказал Цейс.

– А если не повезёт? – спросил я.

– Тогда на передовую, точно, в стрелковый взвод, – буркнул Харкинс.

Мы были не в состоянии решать эту проблему, поэтому уселись на пол, скрестив ноги, и продолжили пить.

– Всё жёлтое, Билли, мы ничего не пропустили.

– Подходящий тон.

– Особенно для бумажных вояк из ЮСАРВ.

– Бумажная война.

– Да-а-а…

– Только бы Бум-Буму это всё так же понравилось, как нам…