Русская корлева. Анна Ярославна

Герцог, едва увидев ее лицо, дрогнул, и рука его опустилась. Он почувствовал, что его омыло жаром и вместе с тем жалостью к прекрасной славянке, которая оказалась сильнее его ярости. Он спрятал меч в ножны. Но дух сопротивления ожил через миг, и герцог вновь потянул меч.

— Уйди с дороги, королева! — потребовал он. — Спор рыцарей не тебе решать!

Однако и король Генрих недолго был в замешательстве, властно потребовал:

— Королева Анна, оставь нас! Нам нужно покончить с затянувшейся на десятилетия распрей!

Анна повернулась к королю:

— Мой государь, вы решите сей спор мирно. И позволь мне пригласить твоего брата на званую трапезу.

У Генриха было готово сорваться с языка единственное слово, которое, как кнут, заставило бы убраться Анну. Но, увидев ее просящие глаза и ласковую улыбку здесь, перед лицом смерти, он подумал, что должен исполнить просьбу такой отважной россиянки во имя их будущего сына. Она не перенесет гибели кого-то из братьев, и Франция лишится наследника. Анна уже перевернула понимание Генриха о женском нраве. Теперь он окончательно убедился в том, что ему никогда не разгадать тайну поведения Анны. Знал он, что ни одна женщина из его придворных, из тех, кого он помнил, не способна на подобный подвиг и самоотречение.

— Хорошо, моя королева, я разрешаю тебе пригласить моего брата на званый обед, — сказал Генрих.

— Спасибо, мой государь. Я догадывалась о твоем милосердии, оно сродни славянскому. — И Анна тут же повернулась к Роберту, подошла к нему. — Убери меч, славный герцог: пред лицом тысяч дижонцев не должно быть ссоры между братьями.

Как истинный рыцарь, Роберт поклонился, взял руку Анны и поцеловал:

— Я преклоняюсь пред тобою, королева.

— Брат моего супруга, славный герцог Роберт Капетинг, мы приглашаем тебя на трапезу, коя состоится завтра в королевском дворце.

Роберт, бросив взгляд на Генриха и увидев его хмурое лицо, хотел было отказаться, но, посмотрев на Анну, проглотил свой отказ. Не было сил воспротивиться Анне и огорчить ее, потому как, счел Роберт, на него смотрела чуть ли не сама Пресвятая Дева Мария. И он охотно, даже с задором, отозвался:

— Я принимаю твое приглашение, королева Франция. — Вольно или невольно Роберт произнес последние два слова более четко и громче, словно подчеркивая, что такая женщина достойна быть первой дамой державы.

Анна осталась довольна, и она знала, что ей делать дальше. Смелая, решительная россиянка, обладавшая в трудные минуты спокойствием и глубоким здравым смыслом, она поняла, что между братьями может быть согласие, потому как оба они по нраву добрые и у обоих открытые сердца. Анна знала ту злую силу в образе оскорбленной вдовствующей королевы Констанции.

«Ничего, голубушка, — думала Анна, — тебе пора смириться и не чинить сыновьям зла, не мешать им сделать державу единой и могучей».

Ведая о деяниях своего отца Ярослава Мудрого в объединении Руси, Анна отваживалась идти тем же путем, прокладывая его с присущим ей упорством. Она взяла Роберта за руку и, преодолевая его сопротивление, крепко держа, подвела к Генриху. Знала Анна, что, если она скажет: «Мой государь, вот твой брат, и он ищет примирения», — король вряд ли отзовется миролюбиво. И потому Анна взяла руку короля и, как совсем недавно на границе Аквитании и Пуату, глядя ему в глаза, тихо произнесла:

— Мой государь, Франция жаждет мира и верит, что ты принесешь его, и силы твои прибудут, ежели проявишь милосердие к брату. Прошу тебя от имени моего и твоего народа, сомкните руки в примирении. Держава ждет того. — И Анна медленно, но твердо свела руки братьев и держала их, пока рукопожатие не стало крепким, искренним. А потом, забыв о каком-либо дворцовом этикете, поцеловала Генриха. — Я люблю тебя, государь! — И тут же поцеловала Роберта. — Вы славные братья! — Все так же решительно Анна повернула братьев лицом к площади и крикнула:

— Слава Капетингам!

И людское море подхватило: «Слава Капетингам!» По ясному небу прокатился гром, какого Франция еще не слышала. Площадь ревела от восторга, звенели возгласы: «Виват Капетинги!», «Виват королева!»

Теперь народ Франции, собравшийся на главной площади Дижона, уже доподлинно знал, что королева Анна — истинная мироносица.

Торжество завершилось, народ стал расходиться. Но многие продолжали гулянье. Анна была довольна состоявшейся встречей с дижонцами. Однако, не питая похвалой горожан свое честолюбие, Анна запомнила главную дижонскую площадь по другому поводу. И этот повод родился еще в Руане. Ведь если в Руан она въехала в окружении только тех, кто покинул с нею Париж, то теперь, перед возвращением в столицу ее и короля сопровождали вдвое больше французов — вельмож всех званий и многих пылких юношей. «Как с ними быть?» — задала себе вопрос королева, усаживаясь в карету. Нельзя же расстаться с ними в Париже: дескать, отправляйтесь по домам, вы свое дело исполнили. Но так ли? Может быть, это лишь начало тех дел, кои предстоит выполнить тем, кто назвал себя рыцарями королевы? И у Анны зародилась мысль, которая чуть позже выльется в действо. И не только ее, но и короля. Она сегодня же должна поговорить с королем и убедить его в том, что нельзя расставаться с теми, кто прошел следом за ними чуть ли не всю Францию. «Надо дать им при короле, при державе службу, — огласила Анна для себя суть желания. — Посильную службу каждому, кто изъявит желание быть полезным Фракции». Анна еще не представляла, какую службу может дать им король, но верила, что для всех найдется дело по душе. Она вспомнила о служилых людях батюшки. Их было много: воины, гридни, наместники в городах, тиуны и старосты в селениях, сборщики дани, налогов, судьи — все это были служилые люди при великом князе. Во Франции Анна таких людей не видела.

Теперь оставалось только выбрать время и поговорить с королем, чтобы уже здесь, в Дижоне, решить судьбы тех, кто вольно сопровождал королевскую чету. И свободное время нашлось в вечерние часы перед сном. Анна позвала Генриха на прогулку в небольшой парк при замке. Проговорила при этом, чтобы король не отказался:

— Мой государь, ты должен помнить ныне о нашем младенце и выводить его матушку на прогулку. — Анна легко засмеялась. — Прости, что я такая привереда.

— Конечно, моя королева, я готов быть твоим поводырем, — тоже со смехом отозвался король.

А на прогулке Анна сразу же завела с Генрихом серьезный разговор.

— Прости, государь, но сегодня это лишь повод для важной беседы. — И Анна поделилась всем тем, что прихлынуло к ней, пока возвращались со встречи с дижонцами. Закончив, добавила: — Теперь, мой славный, тебе решать, как быть дальше.

Король долго молчал. Он был озадачен предложением Анны, хотя и видел в том разумный расчет: ведь сколько семей из провинций будут связаны с Парижем, с близкими, кои получат службу в столице. Но он не знал, как взяться за исполнение непривычного дела, однако, поразмыслив, нашел выход из положения:

— У тебя светлая головушка, моя королева. Но давай посоветуемся с моими верными помощниками и завтра найдем время поговорить с канцлером, с коннетаблем и казначеем. И тогда, думаю, найдем правильное решение.

— Конечно, мой государь, их следует послушать.

— Тем более, моя королева, это хотя и первый случай привлечения на службу твоих поклонников, но не последний, — с улыбкой завершил разговор Генрих.

— Пожалуй, так и будет, — согласилась Анна.

И они замолчали, довольные друг другом, и началась истинная прогулка ради того, о ком они теперь ни на минуту не забывали.

Глава восемнадцатая. Роды

Вернувшись в Париж и едва переступив порог королевского дворца, Анна поспешила в покой к своей любимой товарке Анастасии. Та кормила Янушку. Ему шел четвертый месяц. Это был крепкий сероглазый и лобастый малыш, очень похожий на Анастаса. Анна поцеловала его в лобик, подержала за ручонку, почувствовала, как сладостно замерло ее сердце. Анастасия смотрела на сына счастливыми глазами. Она стала еще краше. Зеленые глаза сверкали, как весенние листья берез, омытые дождем.