Царев город

^— Эгей, князюшко-батюшко, погоди! — кричал подья-чий. Сабуров остановился, первые сани проскочили вперед, вторые остановились сзади.

— Что стряслось?

— Воевода Василий Иваныч велел мне грамоту государя посмотреть.

— Он что, не верит мне?

— Не знаю. Велел прочитать и все. Инако стрельцов он не поведет.

Сабуров соскочил с седла, открыл переметную суму, вынул свиток. Он и не заметил, как сзади подошли две бабы, и в спину его уперлось что-то твердое. Он глянул через плечо, под лопаткой торчало дуло пищали.

— Руки, князь, поднимай, — услышал строгий голос.

— Вы что, с ума посходили?! — крикнул воевода, но руки поднял. Подьячий выхватил из его ножен саблю, выдернул пистоль из-за пояса. Сабуров резко наклонился, чтобы вырваться из-под дула ружья, но повернуться не успел. По голове ударили чем-то тяжелым, из глаз у него посыпались искры, потом все потемнело, и он рухнул на снег. Очнулся связанным. Его куда-то волокли эти трое, и, глянув вперед, воевода понял, что его тащат к проруби, которую пробили, видимо, для водопоя. Из круглого отверстия во льду поднимался легкий пар, вокруг все запо. рошено снегом. И,тут Сабуров вспомнил цыганку, ее гадание и пронзительно заорал:

— За что, православныи-и?!

— За Илейку-кузнеца, воевода, за лихоимство.

И когда лицо ожгло студеной водой, уже подо льдом, у Сабурова мелькнула и погасла вторая мысль о цыганке: «Не могла, стерва, сказать о проруби. Я бы оберегался...»

VIII

Ешке надо было так и так ехать в Москву, к митрополиту. Город новый, почитай, возведен, деревянная церквушка построена, каменный храм заложен. На все это деньги из царской казны получены. На все иное воевода Ноготков ни полушки не дает. Он и сам мужик прижимистый не дай бог, а дьяк Виногоров при нем, который деньги считает, так тот еще зловреднее. А у настоятеля церкви других расходов тьма. Надо образами храмы украсить, а для этого из града Владимира придется иконописцев призывать. Нужно двух дьяконов, двух пономарей, звонарей и иных божьих слуг оплачивать, а чем? Хоругви, опять же, на два храма, свечи,'паникадила, сосуды всякие. И вообще храмы божии внутренним великолепием должны блистать, манить прихожан во святую обитель. Певчих бы завести, просвирню опять же надо. Палагу бы на это дело поставить, глядишь, деньга кое-какая перепадет. Ну и про ватагу, про кузнеца надо у государыни узнать — не век же им по .лесам да болотам мыкаться.

Ехать с Ешкой попросился у воеводы и городничий Звяга. Причины были веские — при пожаре погиб брат Воейкова. Дом и усадьба сгорели дотла, жена и дочь остались без угла. Надобно было их либо оставить в доме, либо везти сюда. Стало быть, усадебку можно продать, да и могилу жены в божеский вид привести, чай, осыпалась, осела.

Только бы выехать — вдруг на дворе гости. Настя, Андрюшка, Айвика. У Ешки со Звягой радость, а у Насти грусть — отец опять ушел в нети.

— А что делать, раба божья? Приволок Данилка Сабуров царский указ — пришлось прятаться. Где сейчас Илья, бог знает. Обещал весть дать, пока ничего не ведо-

мо. А воевода того и гляди стрельцов из Кокшайска приведет.

— Не приведет, — уверенно сказала Айвика.

— Ты плохо Сабурова знаешь. Он ради награды отца родного выдаст.

' — Не выдаст, царствие ему небесное, — Настя перекрестилась.

— Вот бабы, раскудахтались! — недовольно сказал Аи- . дрейка, глядя на Звягу: — Слух прошел, что утонул воевода. А вдруг это неправда! Молчите уж...

Воейков посмотрел на лица девок, сразу смекнул, в чем дело. Сказал:

— Ты, Андрей, от меня не таись. Сунули воеводу в прорубь?

— Ну сунули. Мы же думали...

— Нам истину знать надобно. Если Буйносов ему подмогу приведет, что-то сказать надо.

— Уж коли вы приняли один грех на душу, — Ешка тоже перекрестился, — то мы примем па себя и другой. Скажем, что он возвернулся в город, встретил тебя, Звяга, да и ушел в леса ватагу искать. А так...

— Скажу. С поездкой недельку придется повременить.

В ту же ночь прибежал из лесов Дениска. Ему и отдохнуть не дали — послали обратно. Сказали: ватаге можно смело возвращаться в город.

Еще через день появился у Ешки кузнец Илья. Он пришел один. Людей на всякий случай оставил в пригородном лесу.

— А ватага где? — спросил Звяга Воейков.

— Ватаги нет. Кончилась ватага.

— Как это кончилась?!

— Есть артель. Ныне мы все плотники да столяры.

— Объясни.

— Я еще там, на болоте, задумался: не пора ли людей к истинному делу приводить. Не воевать надо, не жечь, не ломать, а строить. Пока город возводили, научились кое-чему. И ныне, когда мы в лесах сокрылись, решил я срубы рубить. Пилы и топоры мы с собой захватили и полтора месяца не в норах сидели, а валили дерева, пилили бревна да в срубы складывали. Домов, я чаю, на сорок заготовили. И если князь лошаденок нам даст, выдернем мы эти срубы из леса сюда да и начнем строить себе жилье. Земляное житье во как надоело, — Илья провел ребром ладони по горлу.

— Хлестко придумал, Илейка! — воскликнул Ешка.—

Город наш, почитай, возведен, теперь пора и посады строить. Не так ли, городничий?

— Истинно, — сказал Воейков. — Лошадей дадим, места укажем — стройтесь. Сперва себе избы поставьте, потом стрельцам. Заречную слободку возводить пора.

— Коль вы согласны, слава богу. Теперь ведите к доч-ке — соскучился, прямо спасу нет.

Воевода Буйносов привел сотню в Царевококшайск, кинулся к городничему Звяге. Тот соседа успокоил:

— Никаких разбойников в округе нет, они, вон, срубы в город возят, избы строят, а Сабуров куда-то пропал.

— А как же указ государев?

— Ты его видел? Я, к примеру, не знаю о таком указе.

Успокоенный Буйносов увел сотню обратно в Кокшайск

Дениска первым долгом разыскал Айвику. Обнял за

плечи, поцеловал:

— Замуж за меня пойдешь?!

Девка хоть и рада таким словам, однако, верит им не совсем. Может, как всегда, шутит кудрявый Дениска?

— Не веришь, да? Тебе, я слышал, Гагин-князь коня подарил, а я через неделю избу построю — вот как заживем!

— Юмо серлаге! Он опять все врет! — у Айвики на ресницах задрожали слезы. — Дядя Илья не тебе чета, он и то целое лето избу себе строил. А ты — за неделю. Все врешь?

Дениска хлопнул ладонями по бедрам, крикнул:

— Ну, мать твою за ногу! Вру когда — верят, правду скажу—нет! Будет изба, ей-богу. Ну, не через неделю, так через две.

Утром Айвика запрягла лошадь, чтобы перевозить из леса срубы на первую в своей жизни собственную избу Дениска к саням приладил подсанки, чтобы возить длинные бревна.

I

Шло время. Достраивался новегород Царевококшайск, укреплялись стены, пристраивались к ним разные добавки. Перед главными воротами возведен был захаб — дополнительный вал, который окружил ворота прочной оградой. «Это крепостные сени», — сказал Дениска, глянув на захаб. Углублялся ров.

В опасных для налета извне местах на стену клали поперек дубовые зубцы, называлось все это «карнизом вострым». Делались обламы, земляные выводы, где нужно ставились турусы, пяльцы, подлазы.

Обустраивался город и изнутри. Выросла приказная палата — изба, в которой «для государевых дел быти дьякам, подьячим и ярыжкам». Появился воеводский двор.

Это все делали стрельцы. А Илейкину артель всю до последнего человека выслали за город, чтобы они строили посады разметные. И стали возникать вокруг города усадебки в одну-две избы, и селились в них бывшие ватажники на постоянное житье. Упорно стучали русские топоры, расчищались места йод пашню, горел валежник, взмы-вался в небеса дым. Всю ватагу Илья разбил по малым артелькам, и, кто знает, может быть, от имен артельщиков впоследствии возникли названия деревень. Там, где плотничал Пахом, возникла деревенька Пахомово; где стучал топором Федька Жук, стало Жуково; где работал Изот Коряков, вышло Коряково. Сам себе. Илейка выпросил землю в 15 верстах от города на реке Манаге. Сказать откровенно, жить в городе он побаивался. Хоть и ушел под лед его недруг, но мало ли таких Сабуровых появится на воеводском дворе еще. И село Кузнецово, нам кажется, от Илейки пошло.